Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но сейчас нужно было хотя бы немного развеяться. Жекки отдыхала в лесу. Здесь сердце билось ровней, мысли успокаивались. Она сознавала лес как чудо – живой огромный мир, существующий отдельно, таинственно, бесконечно давно. Ей нравилось ощущать свою сопричастность этому миру, не хотелось его покидать, возвращаясь в свой человеческий. Здесь она начинала по-особому чувствовать. Ее способность воспринимать окружающее не обострялась, не ослабевала, но становилась другой. Невольно свыкаясь с зыбкой чередой лесных запахов, звуков, составляющих невидимое множество жизней, Жекки как будто начинала смотреть вокруг глазами существа, по воле случая вырванного из родной стихии, и теперь, столь же случайно водворенного в изначально предназначенную ему среду.

Остановив Алкида около огромной, уткнувшейся в небо столетней сосны, она спрыгнула на землю и огляделась. Если обойти поляну и двинуться дальше через ельник вдоль темной ложбины, то можно выйти на старую просеку, прорубленную в прежние времена специально для удобства охотников. Просека выводила прямо к дому лесника Поликарпа Матвеича, которого Жекки решила сегодня навестить. Но для начала нужно было поздороваться с волком.

Теперь, когда Алкид остался на поляне, Серый, не спеша, подошел к ней. Присев на корточки, Жекки вгляделась в него. Какой же он большой и сильный. Пахнет чем-то знакомым и вместе – чужим, манящим и властным. Жекки протянула к нему руку, провела по жесткой шерсти волчьего загривка.

– Серенький, хороший, – сказала она, вслушиваясь в частое дыхание зверя, и ощутив, как через руку передается его тепло.

Волк покорно стоял, изображая готовность стерпеть от двуногой все, что ей заблагорассудится. Жекки притянула его к себе ближе и обняла за шею, как обняла бы любимую собаку. Она бы давно завела себе собаку, сенбернара, например, или еще какого-нибудь лохматого, но Аболешев не выносил собак. Приходилось с этим считаться.

– Хочешь хлебушка? Твой любимый.

Жекки протянула припасенный ржаной ломоть, и пока волк разжевывал угощенье, заметила, каким он стал беззащитным. Должно быть, как все животные, когда они пьют или едят. И ни волк, и никакой другой зверь не стал бы так рисковать в присутствии человека. А Серый ее не боялся. Желто-зеленые глаза светились с благодушным спокойствием. Жекки обрадовалась, когда волк уткнулся мордой в ее ладони, пахнущие хлебом, и неожиданно поняла, что он лижет их. У него был шершавый, но почему-то удивительно нежный язык.

– Вкусно? Ну, в другой раз привезу еще. А сейчас пойдем к Матвеичу. Мне нужно кое-что передать ему.

Жекки поднялась с корточек, ожидая, что волк, опередив ее, побежит в сторону просеки, но Серый не двинулся с места. Она посмотрела на него и увидела, что он смотрит на нее уже как-то иначе. Сейчас ей не хотелось бы встретить в его взгляде ту человеческую осмысленность, которая когда-то так поразила ее. Следовало что-то предпринять, но она видела именно тот таинственный, притягивающий взгляд, и не знала, что делать. Внезапно между ними наступило какое-то затруднительное молчание, какое иногда возникает между двумя людьми, слишком хорошо знающими друг друга и боящимися произнести не те слова или прервать понимание, возможное между ними только без слов. Серый буквально не сводил с нее глаз. Жекки осязала его взгляд, как прикосновение чего-то горячего и живительного. Она не могла на что-то решиться, пока ощущала его, как не могла бы поверить, что волк, стоящий напротив, способен одним рывком разорвать ее пополам, будто мелкого детеныша косули и что не он, а она рядом с ним совершенно беспомощна. Даже на долю мгновения Жекки не усомнилась, что Серый ей ничуть не опасен. Просто, в конце концов, поняла – сегодня она должна уступить ему. Точно так же, как уступила несколько лет назад, когда впервые встретилась с ним, и когда он попросту спас ее, испуганную маленькую девчонку, заблудившуюся в диком, страшном лесу.

Жекки до сих пор съеживалась, вспоминая, какой беспредельный ужас она испытала, когда поняла, что осталась совершенно одна в глухом незнакомом месте, отстав от компании деревенских ребят, с которыми отправилась в тот день за земляникой. Она увязалась с ними по своей прихоти и потому, что всегда предпочитала играть с простыми босоногими мальчишками. И те охотно принимали ее в свои игры, тем более что маленькая барышня ни в чем не желала им уступать. И вот мальчишки ушли далеко в каюшинские дебри, и Жекки, засидевшись на богатом ягодном месте, потеряла их из виду. А когда попробовала найти дорогу, незаметно для себя начала уходить все дальше, и дальше в безлюдную глухомань.

Когда же, наконец, поняла, что заблудилась, вокруг непроницаемой стеной вздымались вековые сосны и ели. Огромные поваленные остовы упавших гигантов, покрытые мхом, лежали один на другом, и высокий, как скромный подлесок, папоротник скрывал ее почти с головой. Вокруг черная чаща, бурелом, ни души, ни звука, и никакой надежды услышать или увидеть кого-то сквозь надвинувшийся морок ужаса. Жестокий страх, внезапный как смерч, вывернул все ее существо наизнанку. Охваченная им, Жекки упала ничком в заросли папоротника и громко отчаянно разрыдалась. Ей совсем недавно исполнилось одиннадцать лет. Она играла в бабки с крестьянскими мальчишками, любила шоколадные конфеты и готовилась будущей зимой танцевать на своем первом гимназическом балу. И вот теперь должна была неминуемо умереть. Самая настоящая смерть смотрела на нее во все глаза, оскаливая бесчувственный черный зев.

Жекки рыдала, не в силах остановиться. Несколько раз в бессильном отчаянье она обрушивалась с кулаками на ни в чем неповинный мох. Шли бесконечные минуты, часы. Она не могла опомниться. Уже приблизились сумерки. Свет, проходивший между мохнатыми стволами деревьев, наполнился розовыми тонами. И какая же зловещая пропасть разверзлась перед ней в этом свете! Каким багровым пламенем озарил ее наступивший вскоре закат! Неизменность окружающего, черная глубина раскрывшейся бездны, подавляли все мысли, все чувства. Все, кроме бьющего через край животного страха. Она попробовала идти, чтобы движением, усилием тела заглушить этот подавляющий страх, но он побеждал. Когда наступила ночь, она легла, сжавшись в жалкий комочек прямо на землю под разлапистой елью за кустами можжевельника, и приготовилась к тому, что, возможно, усталость все-таки одержит верх над страхом. Но, она почти не сомкнула глаз.

Только под самое утро, к ней, окончательно обессиленной, пришло милосердное забытье. Проснулась она уже за полдень, когда лес во всю дышал и жил своей неповторимой жизнью. Но, очнувшись, она испытала сразу возвратившийся ужас. У нее страшно разболелась голова, желудок сдавливала сосущая боль, на которую она, впрочем, не обратила внимания, настолько голод был второстепенен по сравнению с ужасом, и только жажда еще кое-как отвлекала ее измученное сознание. Корзинку с земляникой она бросила в первые минуты страха, когда побежала сломя голову через чащу, надеясь догнать мальчишек, а ведь эти ягоды так пригодились бы ей теперь. Жекки попробовала опять идти, сорвала несколько свежих стеблей какой-то травы и стала сосать их белые сочные предкоренья, но все равно хотелось пить. Палящий зной, скрытый за неподвижными кронами деревьев, все же проникал сквозь них, достигая самого края бездны, над которой билась ее маленькая погибающая жизнь. Жара была не изнуряющей, но достаточно сильной для человека, лишенного воды. Жекки брела куда-то наобум. Кругом была все та же мрачная глушь без единого просветления. Страх уже не гнал ее, но прижимал к земле, заставляя падать лицом в мох и плакать. Опять шли бесконечные минуты отчаянья. Ее рыдания становились беззвучными и все чаще прерывались глухим безнадежным сознанием тупика. Потом гремучей клокочущей волной накатывался первозданный Великий Страх, и она снова задыхалась от неудержимого горя. Так продолжалось какое-то время, пока за ее спиной не послышалось чье-то дыхание.

Это было именно дыхание. В вязкой глухой тишине девственной чащи каждый звук отливался, словно из бронзы, и гремел, как колокол над снежной равниной. А может быть, так громко стучало ее сердце, что все иные звуки спешили его перекричать, дабы быть услышанными? Ясно было только, что кто-то дышал рядом. Жекки открыла глаза и увидела склонившуюся над ней мохнатую голову. Как ни странно, она не испугалась. Обнюхав ее, зверь встал рядом и стоял так долго, пока она не поднялась на ноги. Жекки видела перед собой огромного, но, судя по всему, еще молодого поджарого волка, который почему-то не нападал на нее, но и не уходил прочь.

3
{"b":"543172","o":1}