Плевать.

Из-под полога выскочил Вася. Он протаранил одного из противников щитом, второго рубанул по плечу. Справа взвизгнул ветер, и на троих разбойников посыпался град ледяных осколков. Кто-то из них завопил, но почти сразу заткнулся — он провалился в землю почти по пояс. Через секунду за их спинами появилась высокая грубая тень. Голем, метра полтора в высоту, но широкий. Он размозжил голову одному мечнику, второго свалил на землю и тяжело опустился на него сверху, медленно орудуя своими каменными кулаками.

Я быстро дорезал оглушённого Васей противника и бегом припустил вверх. Что-то подсказывало мне, что Шустрик с тремя не правится.

Бегом это, конечно, громко сказано. Я всё ещё был слаб, двигаться приходилось вверх по крутом склону, да и хромоту никто не отменял. Тем не менее, из оврага я выбрался довольно быстро.

Шустрика прижали к дереву. Один из арбалетчиков валялся с раскроенным черепом, но двое других уверенно теснили убийцу. У них тоже было мечи.

Я всадил в одного из арбалетчиков кинжал, выхватив запасной нож, прыгнул на спину другому, пыряя его в бок и живот. Мы покатились по земле. Мой противник боролся, стараясь выхватить нож, висящий на поясе, но удары в основном доставались ему. Когда мы перевернулись в последний раз, я оказался сверху. Отведя нож, я боднул моба в лицо, ухватил его за волосы и, отогнув голову, ударил ножом в кадык. Послышалось бульканье. Этому уже было достаточно, но я ещё раз ударил его по горлу — я узнал в нём одного из тех, кто меня пытал. Пусть он только стоял рядом…

Издав какой-то утробный рык, я поднялся. Мне нужен был кто-то ещё. Кто-то, кого я могу убить.

Но такие закончились. Шустрик разрубил последнему арбалетчику бедро и выпустил кишки, внизу тоже всё затихло.

— Лут заберём потом, — буркнул охотник, утирая с лица кровь. — Пошли, а то Вася опять орать будет, что долго возились.

Я кивнул, подбирая только арбалет и связку болтов. В гроте нас ждали собранные сумки — с контратакой мы решили не тянуть.

— Твою мать, — пискнул Шустрик, едва не свалившийся в ров.

— Аккуратней, человек рассеянный с улицы Бассейной, — прошипел Вася, который, напирая на Шустрика сзади, чуть не столкнул его в яму во второй раз. — Тебе бы класс раздолбай больше подошёл. — Остановившись, он скосил взгляд на меня: — Часовых нет?

— Один, — тихо отозвался я, поднимая арбалет, но стрелять не решился.

Странно, темнота была, хоть глаз коли, но часового, сидящего на башне, я засёк мгновенно. А он, судя по всему, нас нет. Спал, наверное, или просто плевал на свои обязанности. Да и что рассмотришь, когда восток только-только наливается светло-голубым цветом? Из-под деревьев медленно полз липкий туман, поднимаясь всё выше и выше. Возможно, он закроет собой башню, тогда пробраться в неё будет проще…

Меня отвлёк Вася.

— Лёх?

— А?

— Что думаешь делать?

— Убить всех?

— Я серьёзно.

Я, вообще-то, тоже. Но…

— Подождём, пока поднимется туман, — сказал я. — Я пойду первым, сниму стражника из арбалета. Ты за мной, потом поддержка, Шустрик последний. Наведём как можно больше шороха. Нас никто не ждёт, по крайней мере сейчас, так что эффект неожиданности точно на нашей стороне.

— А как отличить крестьян от разбойников? — тихо спросила Женя.

Я скривился.

— Убивай всех, у кого есть оружие. Женщин и стариков не трогай. Больше у меня идей нет.

— А что будет, если я убью крестьянина?

— Значит, ему не повезло.

Женя судорожно вздохнула, а Катя охнула. У мужиков этот план тоже не вызвал восторга.

— Эк, ты как озлобился, — хмыкнул Вася, но больше ничего не добавил.

Мне, в общем-то, ответить было нечего. Мы прошли дорогу, занимающую часа два с половиной или три, меньше, чем за полтора, и это не слишком-то хорошо отразилось на моей ноге. Я чувствовал боль и злобу. Кажется, они стали моими постоянными спутниками.

Щупальца тумана ползли вверх, уже соприкасаясь с моими новыми сапогами. Они поднимались, а я будто погружался в грязь. Серая сырость уже искрила багровыми пятнами злобы, а вскоре она похоронит под собой лужи крови и тела, и только солнце разгонит эту мерзкую, будто бы живую, субстанцию, освещая результаты наших тёмных дел. Но я буду уже далеко. Если, конечно, моё тело бездыханное тело не поглотит туман. Но пока он покрывал собой башню, что было, определённо, злым знаком.

Вокруг были одни злые знаки. Я предчувствовал их, видел, а они будто звали меня. Туман — ничто, всего лишь прикрытие зла. Я чувствовал, как вокруг меня бьются в агонии сосуды, как они лопаются и исторгают из себя злобу, ненависть, страх… И я купался в них. Жил в них. Они были частью меня, а я был частью них. Этот мир агонизировал, и я упивался его агонией…

Наваждение прошло. Туман был обычной дисперсной системой, а я стал уставшим, запуганным и измученным. Как и должно быть. Но это ненадолго.

— Двинули, — сухо сказал я, когда туман заслал собой башню, и спрыгнул в ров.

Сапоги с чавканьем ушли в подмёрзшую грязь. Я чуть не упал на левое колено, но удержал равновесие и побрёл к другому краю ямы. Выбраться из рва оказалось не такой тривиальной задачей — земля постоянно осыпалась, к счастью, тихо. Но минуты через полторы я оказался на твёрдом. Как был, на карачках, пополз по валу. Где-то позади бултыхался Вася. Слишком громко, но тревогу по-прежнему никто не поднимал. Наверное, часовой всё-таки спит. Было бы не слишком приятно, если бы нас застукали здесь — хватило бы арбалетного залпа.

Перебравшись через вал, я, согнувшись в три погибели, добежал до входа в башню. За вечер разбойники успели сменить старую дверь на новую, толстую и окованную железом. Нехороший сюрприз. Совсем нехороший. И как нам прикажете её выламывать?

Но она открылась сама. Или, вернее, распахнулась, впечатавшись мне в лицо и отбрасывая назад. Захлёбываясь кровью из сломанного носа, я вскочил на ноги. В дверях на одном колене стояли с полдюжины арбалетчиков.

— Огонь!

Издав нечленораздельный вопль, я упал пластом, набрасывая на себя Плащ. Над головой просвистели болты…

… я жив.

Позади выматерился Вася.

— Перезаряжай!

Несколько болтов воткнулись рядом со мной почти вертикально — стреляли и с башни.

Нас ждали, пришла своевременная и такая нужная мысль. В этот же момент я ослепил одного из арбалетчиков, на второго набросил Метку, третьего отправил пинком вглубь башни. Кинжал торчал из глазницы четвёртого, а нож уже скрёб шейные позвонки пятого, ещё не понимающего, что его горло превратилось в сплошную кровоточащую рану.

— Что, бл… — прохрипел шестой, поднимая арбалет, но я заткнул его ударом ножа по горлу.

Завопил четвёртый арбалетчик. Он выронил своё оружие и тянулся руками к окровавленной глазнице. Я вырвал кинжал из его глаза и рванул дальше, сочтя, что с ним справится Вася, уже зарубивший ослеплённого арбалетчика. Позади меня уже хлестал лёд, смявший тело того, на ком была ветка, а из каменного пола поднималась массивная фигура голема, расшвыривающая мечников, собравшихся в центре комнаты. Я бежал к ним.

В башне поднялся ор, разбойники, матерясь и вопя от страха, разбегались прочь от голема, кто-то уронил оружие и выл, кто-то забился по углам, ощетинившись мечами и кинжалами. Выковыривать их оттуда я не собирался. Моей целью был глава разбойников, который в окружении двух человек — оба были с ним в пыточной — отступал к лестнице.

Я сейчас представлял из себя серо-чёрный вихрь, не заметить который в свете нескольких факелов было невозможно. Один из подручных главаря поднял свой арбалет и выстрелил в меня, но мимо. Я, лихорадочно хромая, добрался до них, сорвал с перевязи арбалет, впечатал его приклад в лицо стрелку, подставил под удар меча главаря и, уже бесполезный, швырнул в него, но тот отбил этот неуклюжий снаряд щитом. Зарычав и сфыркнув с верхней губы кровь, я отступил, двое бывших на ногах разбойников тоже отпрянули назад.