Джулиан вздохнул. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось обсуждать, какую именно любовь чувствуют друг к другу парабатаи. А еще ему очень не нравилось, когда его называли именем покойного отца. Он желал лишь провалиться сквозь землю и оказаться подальше отсюда, но все равно подошел к свету, чтобы дядюшка смог разглядеть его лицо.
– Это Джулиан. Говорю, мы вернулись. Все. Тавви, Дрю, двойняшки…
Артур недоуменно таращился на него своими сине-зелеными глазами, и Джулиан уже едва справлялся с раздражением. Ему вообще не хотелось сюда приходить, ему хотелось побыть с Эммой. Но из последнего сообщения Дианы он понял, что в мансарду нужно подняться сразу по возвращении в Институт.
Такова была его обязанность. И никто не спешил его от нее освобождать.
Он поставил поднос на стол, постаравшись не задеть ни одну из стопок бумаг. Возле локтя дядюшки Артура лежала целая кипа исходящей корреспонденции и мятых отчетов о патрулировании местности. Огромной ее было не назвать, но она все же была гораздо больше, чем рассчитывал Джулиан.
– Я принес тебе ужин, – сказал он.
Артур взглянул на поднос, словно на далекий корабль, затерянный в тумане, и нахмурил брови. В мансарде было прохладно, и наспех разогретый на кухне суп быстро остывал. Джулиан аккуратно завернул приборы в салфетку и поставил на поднос корзинку с хлебом, хотя и понимал, что утром, когда он придет забрать посуду, еда останется нетронутой.
– Думаешь, это зацепка? – спросил дядюшка Артур.
– Что именно?
– Кифара и форминга. Они вписываются в схему, но схема очень сложная…
Дядюшка Артур, вздохнув, откинулся на спинку стула и посмотрел на стену, облепленную сотнями исписанных затейливым почерком листочков и записок.
– Жизнь коротка, а мудрость приходит небыстро, – прошептал он.
– Жизнь не так уж и коротка, – заметил Джулиан. – По крайней мере, не всегда.
Пожалуй, жизнь его родителей действительно оборвалась слишком рано. Так часто бывало с Сумеречными охотниками. Но что могло случиться с дядюшкой Артуром, вечно сидящим в заваленной бумагами мансарде? Да он, наверное, их всех переживет.
Джулиан вспомнил об Эмме, о ее постоянной готовности рисковать, о шрамах у нее на теле, которые он всякий раз замечал, когда они плавали или упражнялись вместе. В ее жилах текла кровь Сумеречных охотников, которые поколение за поколением рисковали жизнью и буквально черпали кислород из адреналина и яростных битв. Но затем он представил, как ее настигает участь ее же родителей и Эмма гибнет в борьбе. Эта мысль была невыносима.
– Но нет никого, кто бы дважды вернулся под небо[3], – пробормотал дядюшка Артур, вероятно, процитировав кого-то из классиков. Нечего и говорить, он был очень начитан.
Снова опустив голову, он будто ушел в себя. Джулиан вспомнил, как много лет назад он поднялся в мансарду и увидел, что весь пол покрыт кровавыми отпечатками дядюшкиных ладоней. В тот вечер он впервые обратился к Малкольму Фейду.
– Если позволишь, дядюшка, я пойду, – произнес Джулиан и пошел к двери.
Артур резко поднял голову. На мгновение его взгляд прояснился.
– Ты хороший мальчик, – сказал он Джулиану. – Но в конце концов тебе это не пригодится.
Джулиан замер.
– Что-что?
Но Артур уже вернулся к бумагам.
Джулиан вышел из комнаты и спустился по лестнице. Ступеньки знакомо скрипели у него под ногами. Лос-Анджелесский Институт был не очень стар, его явно построили позже других Институтов, но мансарда казалась совсем древней, очень пыльной, совершенно отрезанной от остального здания.
На мгновение Джулиан остановился у подножия лестницы и растворился в темноте и тишине.
В тишине он оказывался очень редко, разве что перед сном. Обычно вокруг галдели братья и сестры. Они не оставляли его в покое ни на минуту, им постоянно требовалось его внимание и помощь.
Джулиану вспомнился уединенный коттедж в английской глубинке, тихое жужжание пчел в саду, островки спокойствия под кронами деревьев. Вокруг синева и зелень, столь не похожие на сухие коричневые краски и тусклое золото пустыни. Джулиану не хотелось уезжать так далеко от Эммы, но в то же время он считал, что это пойдет ему на пользу – как наркоману полезно лишиться объекта своей зависимости.
Хватит. Были вещи, о которых даже думать не следовало. Джулиан скрывался в тени среди секретов, и это годами помогало ему жить.
Глубоко вздохнув, он вышел в коридор.
Эмма стояла на пляже. Вокруг не было ни души. По обе стороны возвышались длинные песчаные дюны, слегка поблескивавшие в лучах солнца, пробивавшихся сквозь облака.
Перед ней раскинулся океан. Он был столь же прекрасен и опасен, как и населявшие его существа – большие белые акулы и причудливо окрашенные черно-белые косатки. Эмма смотрела на океан и чувствовала то же самое, что и всегда: томление вперемешку со страхом, желание окунуться в холодные зеленые волны, которое было сродни желанию прибавить газа и помчаться быстрее, прыгнуть выше, вступить в схватку без оружия.
Артур сказал бы, что это Танатос. Глубинное влечение к смерти.
Океан вдруг взревел, как дикий зверь, и начал отступать. Он отходил все дальше, оставляя на песке погибающую рыбу, клубки водорослей, остовы погибших кораблей и все придонные отложения. Эмма понимала, что нужно бежать, но стояла, не в силах пошевелиться, и наблюдала, как вода собиралась в громадную башню, в высокую стену с ровными краями, и уносила с собой беспомощных дельфинов и акул. Вскрикнув, Эмма упала на колени – за прозрачной стеной из воды, как за стенкой огромного стеклянного гроба, плавали тела ее родителей: мама то и дело вздрагивала, а отец простирал к Эмме руку сквозь пену и бурление волн…
Эмма резко села на кровати и потянулась к лежавшей на тумбочке Кортане. Рука соскользнула, меч упал на пол. Нащупав выключатель лампы, Эмма нажала на кнопку.
Комнату залил теплый желтоватый свет. Часто заморгав, Эмма осмотрелась по сторонам. Она была в пижаме и, похоже, заснула прямо поверх одеяла.
Она спустила ноги на пол, протерла глаза. Видимо, она прилегла на кровать в ожидании Джулиана. Дверь в гардеробную была открыта, внутри горел свет.
Эмме хотелось показать Джулиану новые фотографии. Ей хотелось все ему рассказать, услышать его голос – такой спокойный, такой знакомый, такой ласковый. Ей хотелось, чтобы Джулиан помог ей разобраться, подсказал, что делать дальше.
Но Джулиан не пришел.
Она встала с кровати и взяла свитер, висевший на спинке стула. Часы на тумбочке показывали без нескольких минут три. Поморщившись, Эмма вышла в коридор.
Было темно и тихо. Свет не пробивался ни из-под одной из дверей. Все спали. Эмма дошла до комнаты Джулиана, отворила дверь и скользнула внутрь.
Она не ожидала увидеть его там. Она думала, что он, возможно, пошел в свою студию – само собой, в Англии он успел соскучиться по ней, – но Джулиан спал, развалившись на кровати.
В комнате было светлее, чем в коридоре. В окно светила висящая над горами луна, заливая спальню серебряным сиянием. Волнистые волосы Джулиана темным облаком разметались по подушке, длинные и мягкие ресницы были чернее ночи.
Он закинул руку за голову, и футболка немного задралась. Эмма отвела глаза, заметив приоткрывшуюся у него на животе полоску кожи, присела на край кровати и дотронулась до плеча Джулиана.
– Джулиан, – тихо позвала она. – Джулс.
Он вздрогнул, потом медленно открыл глаза. В лунном свете они казались серебристо-серыми, как у Тая.
– Эмма, – сказал он хриплым спросонья голосом.
«Я думала, ты придешь ко мне», – хотела упрекнуть его Эмма, но не смогла: он казался таким усталым, что она тотчас смягчилась. Протянув руку, чтобы поправить ему волосы, она на мгновение замерла и в конце концов уронила ее ему на плечо. Джулиан повернулся на бок, и Эмма узнала его растянутую футболку и домашние штаны.
