– Снюхались?! Вы полагаете?! – вскипела госпожа Вишневская. – Что ж, позову, если вы настаиваете. Но вряд ли он дома.

– Нусквам эст куи убикум эст! – заявил Василий и скабрезно хихикнул.

Вишневская не услышала, ушла звать Зайца, а Зинаида Исааковна не поняла, сказала только: «Не выражайтесь, Вася», – потому что при словах «куи убикум» философа подвело произношение. Как и предполагала Ядвига, главы семейства Зайцев, Павла Петровича, не оказалось дома. Вместо него пару минут спустя госпожа Вишневская привела – Сюда, Катенька! Послушаете, что она тут врёт! – Екатерину Антоновну. «Добром не кончится, не случилось бы членовредительства, – забеспокоился Ключик. – С Павликом обошлось бы, он дипломат, но у Екатерины Антоновны южный темперамент. Надо туда спуститься». Катя Заяц, женщина с внешностью и телосложением Афины Паллады Джустиниани, родом была из кавказских греков и степенною казалась только на первый взгляд. Рождение трёх дочерей и сына нисколько не смягчило её нрава; мила и смешлива была лишь в добром расположении духа, в гневе же становилась страшною. Взвесив обстоятельства, Ключик засобирался во двор, но замешкался в прихожей. Письмо упало за вешалку и нашлось не сразу. Валентин разорвал конверт на ходу, вытащил стандартный, сложенный втрое лист, развернул. Пока спускался по лестнице, перед глазами прыгали слова: заявление, муниципалитет, аварийным, Девичья, компенсация, решение, явиться, жилищный, предоставить. «Что?!» – изумился Ключик, поименованный в письме «гр. Ключко В.Ю», но осознать в полной мере случившееся не смог. Только открыл нижнюю дверь, как:

– Он, я знаю! Ваш Заяц.

– Что вы знаете?!

– С ханжеской поповской улыбочкой воткнул! Нож! В спину!

– Улыбочкой? На себя посмотрите, Зина! Втыкать не во что!

– Зиночка, вам не стыдно?

– И вы с ним заодно?! Снюхались! Подмазали кое-кого в мэрии. Мазью имени вашего папочки. А? Что скажете, госпожа Вишневская?

– Латет ангуис ин херба!

– Что вы сказали?!

От боевого визга Резиновой Зины кровь застыла в жилах у Валентина Юрьевича.

– Вась! Вася-а! – волновалась за мужа Оленька, улёгшись пышной грудью на подоконник и вытянув шею. С ней Ключик от растерянности даже не поздоровался. Судьба несчастного философа-водопроводчика висела на нитке. «Некстати он о змее, любая из мойр примет на свой счёт», – подумал Валентин и спустился во двор, держа развёрнутое письмо как белый флаг миротворца.

– Деус экс махина! – провозгласил Василий, приветственно подняв руку. Широчайшая улыбка осветила его лицо.

– Я? Секс махина?! – оскорбилась Резиновая Зина, однако, проследив за взглядом философа, заметила Ключика и его белый флаг.

– А-а! – выкрикнула она и ринулась к Валентину.

– А-а! А! – Екатерина Антоновна и Ядвига Адамовна тоже не удержались от восклицаний.

Ключик вздрогнул, попятился, однако бросаться на него, прокусывать шею и пить кровь соседки не стали.

– Юра! И ты получил?! – выкрикнула Зинаида Исааковна, хватаясь за письмо. От возбуждения она опять перепутала отца и сына. Письмо пришлось отдать.

– Ке эси текнон Бруте! – с усталой улыбкой перевёл Василий.

– Так это по вашей жалобе нас признали аварийными? – холодно спросила Екатерина Антоновна, гречанка более чем наполовину.

– Да, точно такое же письмо, – кивая с видом эксперта, сообщила Зинаида Исааковна Гольц.

– В это я не верю, – пропела контральтово Ядвига Адамовна. – Валя, ведь это не вы?

– Что бы сказал бедный твой папа, – горестно кивая, проговорила Резиновая Зина, потом вскинулась: «А-а! Знаю! Это она, та змея!» – и, тыча в лицо Ключика развёрнутым письмом, зашипела:

– Мы твоей жёнушке этим обязаны?!

Ленку Викторовну со дня свадьбы невзлюбила товарищ Гольц и не упускала случая вонзить булавку.

Собрание загомонило: «Да, эта могла!» «И всё равно я не верю!» «Фуренс куид фемина пассыт!» «Василий Степанович! Не выражайтесь при женщинах!» «Валя, скажите же что-нибудь!» «Не Ленка ли действительно накатала телегу?» – подумал Ключик, припомнив отношение жены к дому на улице Девичьей. И в этот пренеприятный для него миг случилось в безобразном спектакле ещё одно явление. Бесшумно отворилась дверь шестой квартиры, на пороге возник её хозяин. Подсел к Василию Степановичу и, возложив на плечо философу руку, заговорил отнюдь не шёпотом. Лицо его, освещённое уходящим солнцем наполовину, дёргалось, кривился рот. Вельзевул. Разные слухи ходили об этом человеке. Был он то ли цыган, то ли армянин, то ли еврей, а скорее – кровей в нём, как и в самом Ключике, намешано было понемногу. Говорили, что некогда работал в цирке с лошадьми. А может, не в цирке, а на ипподроме. А может, не работал, а играл, и не на ипподроме, а в джазовом оркестре на саксофоне. Зинаида Исааковна звала его Гариком, но имя это шло ему, как ирокез панка православному священнослужителю. Вельзевулом за глаза именовала его пани Ядвига, потому что в любое время года, где бы ни появлялся владелец шестой квартиры, тотчас обнаруживались неизвестно откуда взявшиеся мухи. Остальные предпочитали вслух не звать его никак, и вообще избегать по возможности, ибо в тёмном взгляде соседа чудились умыслы тайные, которые, стань они явными, ввергли бы в трепет.

– Вообрази, Вася, – пронзительным голосом равнодушного к чужому мнению человека говорил Вельзевул. – Раз-два и готово дело. В лучшем виде. В два дня сделали сертификат, ещё день на регистрацию прав, вчера договор с брокером, а сегодня… Х-ха!

Вельзевул звучно хлопнул Василия Степановича по тощему плечу. Тот тогда только понял – кто-то сел рядом, он что-то говорит, – и повернул голову.

– А! И что? – сказал он. Пребывая в безмятежном расположении духа, страха перед соседом не испытывал, а может, просто не смог установить, с кем говорит.

– А то, что я с деньгами, Вася. Знаешь, сколько отвалили за мою халупу?

Вельзевул зыркнул на Валентина и потянулся к уху Василия Степановича, словно хотел укусить. Муха, до этого времени беспрепятственно ползавшая у него по щеке, поднялась в воздух и закружилась над головою. Логическая цепочка составилась сама собой: сертификат, халупа, деньги. Вельзевул успел получить за логово компенсацию раньше, чем остальные получили письма о признании дома аварийным. Стало быть, от него и поступила в муниципалитет жалоба. Какое возмещение получено, Валентин не расслышал, заметил только, что на Василия Степановича оглашение суммы повлияло благотворно – взгляд стал осмысленным.

– Та ты шо?! – весело изумился он.

– Это дело надо обмыть! – в тон предложил Вельзевул.

Заполучить душу Василия Степановича Вельможного оказалось несложно. Вельзевул уволок его в логово, никому более не предложив разделить радость. Душу Ключко Валентина Юрьевича язвило нехорошее предчувствие. Пререканий соседок он больше не слушал, на вопросы не отвечал, письмо у Зинаиды Исааковны беспрепятственно отобрал. «Что-то случится, – думал он, поднимаясь по лестнице обречённого дома. – Что-то уже случилось. Склочничаем. Рассобачились. Что же будет?»

***

Ну что могло случиться после склоки? Много чего. Первым исчез Вельзевул. Отметив с Василием продажу, на следующий день бесследно пропал, словно растворился в воздухе. Ключа не оставил; куда делся, не узнал никто, даже Ольга Александровна, которая утром следующего дня горела желанием встретиться с «этим мерзавчиком» и покарать его за ввергнутого в адский запой мужа. Всезнающая Зинаида Исааковна уверяла, что Гарика забрали за какие-то старые дела в органы, но это вряд ли. Вельзевул пришёл ниоткуда и ушёл в никуда; на Девичью улицу завернул по дороге, чтобы изничтожить десятый дом. Следом за ним потянулись остальные. Каким-то образом стало известно, что Ключик покидать квартиру не торопится, потому что не хочет, и бывшие соседи, приходя прощаться, оставляли ему ключи. Связка росла, набирала вес. Неделю тому назад Лиса Вельможная принесла последний ключ, унылое развлечение, начавшееся склокой, ею же и окончилось.