Так что вот, трудно сказать, какой заяц длины. Который похитрей – покороче, поглупее – подлиннее. В тихую погоду и умный вытягивается, в метель да ливень – и глупый укорачивается.
Что ни день – длина у зайца другая.
И очень редко, когда уж здорово ему повезёт, бывает заяц той длины – с берёзовое поленце, – каким человек его знает.
Знают про это все, у кого нос лучше глаз работает. Волки знают. Лисицы знают. Знайте и вы.
Тайна чёрного дятла
Чёрный дятел – желна – большой дятел, с ворону. А носище у него что твоё долото. Дерево рубит – только щепки летят. И немалые: то с карандаш, а то и с пенал.
Однажды желна за два лета целую лесную сторожку в щепки разбил. Что и говорить, дятлов нос – инструмент завидный. Бывает, в свежем дереве дыру в два кулака и глубиной по локоть пробьёт. Да и не в какой-нибудь там рыхлой осине, а в узловатой ёлке, да у самого корня: топором стукнешь – топор отскакивает! Не дятел прямо, а лесоруб.
Если о дятле просто по дырам судить, то получится, что желна лесу враг. Но если к дырам внимательно приглядеться, то поймёшь, что не враг он лесу, а друг. Лесу друг и первый леснику помощник.
Как желна видит больное дерево?
Больное дерево желна (чёрный дятел) скорее чувствует, чем видит. Личинки короедов развиваются в поверхностном слое древесины (под корой), оставляя извилистые ходы-пустоты. При ударе клювом, который наносит желна, они резонируют. Желна воспринимает резонансные колебания кончиком своего клюва и точно определяет, где находятся личинки. Вполне вероятно, что важную роль играет и острое зрение дятлов. Короеды, откладывая яйца под кору елей и сосен, просверливают её своим яйцекладом. Мельчайшие отверстия на коре для человеческого глаза едва заметны, но для дятла разглядеть их не составляет труда.
Потому что дыры желна выбивает только в больных и заражённых деревьях. Заглянешь в дыру и непременно увидишь в глубине либо загнившую сердцевину, либо ходы муравьёв-дровосеков. И хоть на вид дерево свежее и здоровое, а никуда уже не годится. Надо его скорей на дрова рубить, пока оно само не сгнило и соседей не заразило.
Настоящие лесники ценят желну. Он как безошибочный указатель. Ни один человеческий глаз не разглядит ещё, что дерево заболело, а желна уже нашёл его и пометил. И не просто пометит, а раздолбит в самом больном месте: вытащит личинок и переловит муравьёв. И не было ещё случая, чтобы желна ошибся и повредил здоровое дерево.
Лесники к деревьям и присматриваются, и выстукивают их, а отличить наверняка заболевшее от здорового так и не могут. А желна прицепится, раза два стукнет – и будто на рентгене просветит! А бывает, что до больного места сантиметров двадцать сквозь здоровую древесину добирается!
Это и есть загадка желны.
Про грифа говорят, что он на метр под землю видит. Про желну можно сказать, что он «видит» сквозь дерево.
Жадная сойка
Зимой самая добычливая охота с фоторужьём – у жилья. «Добыл» я тут и сороку, и ворону, и галку. Но никак не давалась мне сойка. И не потому, что очень уж осторожна. Осторожна и пуглива она в лесу – что правда, то правда. А у жилья она куда глупее сорок, ворон и галок. Эти к человеку весь год приглядываются, доверяют только тем, кто внимания на них не обращает. А сойка – вольная птица. У жилья она бывает только зимой и потому не знает всех человеческих хитростей.
А какая птица в птичьем племени самая умная?
Назвать сойку более глупой птицей, чем сороки и вороны, несправедливо. Она осторожна и в лесу, и возле жилья. Более осторожна, чем сороки и вороны. Однако осторожность не служит признаком глупости. Поведение птиц складывается из комплекса врождённых и приобретённых рефлексов. По скорости выработки условных рефлексов среди птиц лидируют гуси, вороны, серые вороны и сороки. Птицы способны очень быстро рассчитывать направление и скорость движения. Сидящая на дороге ворона взлетает буквально из-под колёс движущегося автомобиля: ведь она точно рассчитала время, когда ей нужно уступить дорогу автомобилю.
На прикормку сойка летит доверчиво и жадно. Но из-за этой-то жадности и трудно её снять. Вдруг появится, стукнет коготками жёсткими по деревянной доске, кинется к куску, взмахнёт широкими крыльями – и уже в воздухе. Спрячет кусок в лесу – за вторым летит. Опять стук коготков, быстрый взмах крыльев – в глазах рябит: рыжее, белое, чёрное! От леса к дому, от дома к лесу, кусок за куском, туда-сюда – ни навести не успеть, ни снять.
И вдруг удача! Помогла та самая соечья жадность, которая до сих пор так мешала. Жадность и… три картошки.
Положил я на стол картошки. Одна другой меньше. Сам залез под шапку-невидимку. Вот стук коготков, быстрый взмах крыльев: сойка хватает крайнюю маленькую картошку. Схватила, выпрямилась – сейчас улетит! Но – чудо! – сойка не улетела, сойка растерялась! Сойку одолела жадность, она бросила маленькую картошку, схватила побольше. А рядом-то лежит ещё больше! Бросает среднюю и хватает самую большую. Теперь скорей в лес. Но жадность, жадность! Сойка склоняет шею, ёрзает клювом по доскам, исхитряется прихватить к большой картошине ещё и маленькую. А я успеваю её снять.
Теперь-то я знаю, что делать!
С помощью разных картошин я стану командовать жадной сойкой как захочу. И даже не разных, а двух одинаковых. Да, да, совсем одинаковых, только обязательно двух!
На столе две одинаковые картошки. Стук коготков – и сойка хватает одну. Но кажется завистливому глазу, что рядом больше кусок. Отброшена первая, в клюве вторая. Нет, вторая вроде полегче. Брошена вторая, скорей за первую!
А я снимаю, снимаю, снимаю…
Почему сойка растерялась?
Сойку одолела не жадность, а стремление экономно расходовать энергию, то есть унести за один раз как можно больше припаса. Так она всегда поступает, когда запасает впрок жёлуди и орехи. В «мешочек» под язык она прячет не один орешек, а сразу несколько. Причём, если не умещаются два крупных орешка, она к крупному подбирает в пару орешек помельче. Или может отказаться от крупного, а взять три мелких орешка. Подбор занимает определённое время, что сойка продемонстрировала в случае с картошкой.
Сойка
А соечный глаз горит, горит. То первая картошина в клюве, то снова вторая. То вторая, то снова первая.
А я снимаю, снимаю, снимаю…
И глаза мои тоже горят, и жадность одолевает. Давно снята сойка, а я всё снимаю, снимаю, снимаю…
Сыч
Жил-был в лесу Сыч: лапы цапучие, глаза завидучие. По ночам разбойничал, днём прятался в густых ветках. Но пришла осень, ветер-листодёр все листья содрал – негде стало прятаться.
«Надо дупло искать, – решил Сыч. – Зима на носу».
Нашёл дупло, стал в дупле жить. Что теперь ему зимние холода! А если ещё мышь про запас скогтить, так и зимний голод не страшен.
Скогтил жирную мышь, положил в дупло. Хороша мышь, вот бы ещё такую! Ещё скогтил – и опять в дупло.
«А теперь, – разохотился, – в самый раз синицу поймать!»
Синицу поймал, сунул в дупло. Землеройку придушил. Птичку пищуху. Потом птичку королька. Напоследок воробья придавил. И всех затолкал в дупло.
«Заживу теперь в сытости и тепле!»
И хотел было сам в дупло спрятаться. Да глядь, а места-то в дупле нет! Доверху дупло припасом забито, голову и ту не втолкнуть.
Сел рядом с дуплом на сук голый: перья от ветра дыбом, на носу дождевая капля. Что делать? Другое дупло искать – трудов жалко. Рядом с дуплом зимовать – себя жалко.
