— Слишком много занятий или как? — наконец выдавил он.

Сара заламывала пальцы, раньше он никогда не видел, чтобы она так нервничала.

— Нет, не в этом дело. Я хорошо справляюсь с учебой, несмотря на работу. Это твоя вина, Тедди.

— Моя вина? — Он три раза сглотнул. — Потому что мы стали использовать Эмму? Но мы же это прекратили.

— Это совсем ни при чем. Я бы очень хотела здесь работать, даже на полную ставку. Но не получится.

Она на несколько секунд замолчала.

— Я дошла до того, что мне хочется сделать кое-что, чего я сделать не могу, Тедди, в этом проблема.

Он слышал, как Локи в соседней камере задыхался, пытаясь делать приседания, здоровяком ему все равно не стать, как бы ни пытался.

— Я думала, что я схожу с ума, но теперь я поняла. Дело в моем отношении к тебе. Это сложно, я не знаю, как об этом сказать. Я не могу сконцентрироваться, когда ты рядом. Я хочу что-то, чего не могу получить. Понимаешь, что я пытаюсь сказать?

Тедди не знал, что ответить. Его сердце колотилось вдвое быстрее обычного, лицо, наверное, превратилось в сплошную улыбку, в то же время в ушах эхом звучали ее слова: она хотела уйти.

— Так нельзя, я не могу работать в таких условиях. Из меня плохой сотрудник.

Он положил руку на край кровати, чувствуя, как рука коснулась ее пальцев.

Он повернул лицо к ней.

Она смотрела на него.

Тедди сказал:

— Такие, как я, не влюбляются, ты знала?

Это была другая комната. Он понял по полу — теперь какие-то каменные плитки.

Руки снова связаны строительной стяжкой. Ноги тоже несвободны.

Его заставили встать на колени и положить голову на стул. Глаза были завязаны. Затем шею ему обмотали скотчем, одновременно оборачивая его вокруг стула. Его связали вместе со стулом, так что если ему удастся встать, стул все равно будет привязан к голове. Как имплантированная деревянная тюрьма.

Еще он слышал, как что-то гремело, когда он шевелился. Джокер сообщил ему, что с этого момента его посадили на цепь. Филип не знал, к чему его приковали.

Несмотря на повязку на глазах, тряпку или что там было, он мог, посмотрев вниз, увидеть кусок стены. На ней не было обоев, и он не увидел ни одного окна.

Он попробовал пошевелить руками, но сразу почувствовал, что в этот раз их скрутили гораздо крепче, чем в прошлый. Стяжки врезались в старые раны. Поза вызывала ту же боль в плечах, что и раньше.

Джокер в тишине провел его к машине. В машине он надел на него повязку и предложил кое-что выпить. Филип стиснул губы.

— Деньги не пришли. Время вышло. И ты еще пытаешься смыться от ответственности.

Голос Джокера звучал по-настоящему раздраженно. Филип почувствовал, как что-то мокрое шлепнулось ему на затылок. Слюна?

Он был как в тумане, и в ногах кололо. Может, отморозил. Он всхлипнул и решил, что у него жар — он, должно быть, несколько часов провел на улице.

Он, однако, сам был удивлен, что не стал задыхаться и не запаниковал. Может потому, что так давно не спал.

Он просто идиот, раз думал, что получится.

Он вспомнил, как они на него напали и как увезли из квартиры. Блевотина, застрявшая в тряпке, которой ему завязали рот.

Багажник, куда его запихнули.

О другом он тоже думал.

Стефани однажды спросила, любит ли он ее. Они лежали в его постели. Она медленно его поглаживала, потом наклонилась и оттянула крайнюю плоть с пениса. Целовала головку и ласкала его под мошонкой. Но ничего не произошло, у него не встал.

Она отсосала у него по мере возможностей. Вялый хер. Она гладила его по заду, по спине, но ничего не произошло. Она положила его руку себе на грудь и помогла ему ее помассировать. Она облизала нижнюю часть члена, мошонку. Поводила пальчиком у ануса. Ничего.

Она подползла к его лицу для поцелуя. Он отвернулся. Ему не хотелось, чтобы во рту был вкус его собственного конца.

И тогда она спросила. Дурацкий вопрос, чтобы задавать его среди прелюдии, если это можно так назвать.

— Да, конечно, — ответил он с улыбкой.

Стеффи его отпустила.

— Я тебе не верю.

Филип перекатился на бок и обнял ее. Шелковые простыни заскрипели, он их купил в «Северной Компании», лучшем универмаге в городе. Он посмотрел сверху вниз на ее маленький вздернутый носик и голубые глаза.

— Почему нет?

— Я думаю, что ты не можешь так любить.

Джокер прошипел:

— Хитрожопый уродец. Сучонок мелкий. Ты думал, мы кто?

Филип не знал, ждали ли от него ответа. В голову не приходило ни одного объяснения его побегу, которое бы порадовало Джокера.

— Тебя нужно наказать. Понял?

Снова плевок на затылок.

— Теперь я тебя, мать твою, урою. Ты так и не прислал нам бабла.

Филип почувствовал холодный пот. Ему нужно что-то придумать. Что-то, чтобы этот псих успокоился. Он задышал чаще.

Джокер запрокинул ему голову и приставил что-то к горлу.

Что-то острое.

Что могло разрезать кожу.

Филип больше не мог себя контролировать. У него задрожали ноги. Потом руки. Ножки стула застучали по полу. Стяжки на руках врезались сильнее, чем он мог себе представить. Только бы горло не двигалось.

У него кружилась голова, сейчас она лопнет, плотина прорывается.

Он попытался закричать, но то, что ему запихнули в рот, поглощало все звуки.

Он хотел завыть. Взорвать свою голову.

Его сотрясали волны спазмов. Он ослаб.

Запаниковал.

Задрожал.

Упал.

— Теперь все, — сказал Джокер.

Тогда он кое-что придумал. Филип замер. Овладел собой.

Он затряс головой, попытался сорвать скотч, царапая щеку о стул.

Джокер понял этот жест и оторвал изоленту.

Филип взвыл:

— Нет! Я позвоню в банк! Я переведу деньги немедленно!

— Ты что несешь? Мы уже пытались десять раз, но твой ублюдочный банкир не отвечает.

— На личный номер, я хочу сказать. Я позвоню ему на личный номер. Не рабочий. Он ответит.

Он слышал тяжелое дыхание Джокера. Тот все еще запрокидывал ему голову. Он чувствовал нож, приставленный к горлу.

Он застыл.

Потом он услышал, как Джокер с кем-то тихо говорил по телефону.

Наконец Джокер сказал:

— Если ты ему веришь, пусть пытается. Но, мать твою, это последний шанс.

Он проснулся слишком рано, он совсем не отдохнул, но ему пришлось.

Те несколько часов, когда вернулся из «Клары», Тедди спал у Деяна. Ну, не совсем спал, он рассчитывал, что быстро вырубится, но вместо этого лежал и думал. Деяна не было дома, наверное, ночевал у какой-нибудь бабы или где-то «вкалывал», как он выражался.

Знаешь, кто я? Меня зовут Тедди Максумич. Слышишь?

Его собственные слова эхом отдавались в голове. Он не мог перестать думать о произошедшем этой ночью. Он обещал себе оставить старую жизнь позади, а она еще копошилась у него внутри, как таракан.

У него штук пять пропущенных звонков от Магнуса и столько же эсэмэсок.

«Где ты, позвони мне?»

«Как дела? Позвони мне или Эмили как можно быстрее».

«Тедди, почему ты пропал? Все в порядке?»

Но Магнус и Эмили подождут. А она пусть сначала извинится, да и есть более срочные дела. Ему нужно снова найти Кассандру. Кто-то интересовался Филипом, и в чате, и в реальности, и так, что об этом нужно узнать побольше.

Гульдман под конец раскололся, как ему платили. И таким способом Тедди собирался найти Кассандру.

Центральный вокзал Стокгольма.

Киоск, кассы, кафе и «Макдоналдс» полны народа. Даже эти мужики-проститутки у «плевательницы» — круглого отверстия на втором уровне, стоят там, склонившись над перилами.

Тедди не был заядлым путешественником, в детстве он несколько раз был в Сербии и Хорватии, три раза в Лондоне, два раза в Голландии, пару раз на Ибице и разок на Майорке вместе с Деяном и Алексом, но тогда им пришлось раньше времени уехать домой, чтобы скрыться от обвинений местных легавых, что они якобы устроили побоище в местном пабе у большой пристани в Пальме. Потом его жизнь на восемь лет оборвалась. Но кое-что он понял. Так было и в Белграде, и в Лондоне, и в Амстердаме: вокзалы притягивали людей с улицы, а обменные пункты притягивали грязные деньги. Это был магнит для тех, кто был вне общества, но не стоял на верхушке какой-нибудь преступной пирамиды. Ему было интересно почему.