Я киваю, оглушенная.

– Спасибо.

Я ринулась прочь, проскочила насквозь через жидкую рощицу у школы, чтобы не столкнуться с «прессой». Я решила не ехать на автобусе, там бы меня заметили, а одолжила велосипед в городском прокате: у нас тридцать станций проката, в любой можно взять велосипед, доехать до нужного района и там оставить велосипед на удобной для тебя станции. Поскольку все туристы устремляются в замок Хайленд, да и служащих там немало, поблизости находится крупнейшая станция проката. Я проехала по мосту, протискиваясь между туристами. В гору ехать было трудно, я слезла и повела велосипед по Хай-роуд. Когда я ставила велосипед и закрывала замок, с площади у здания суда донеслись вопли, и мне вспомнился тот день – я напугалась до смерти, замерла, не сразу сообразила, что на этот раз не мой черед. Кого-то другого вели на суд.

В этой суматохе на меня никто не обращал внимания. Я купила в лавочке сувениров кепку, надела так, чтобы не закрыть Клеймо на виске и, если попадусь, не навлечь на себя лишнее обвинение, и пробилась сквозь толпу. Успела вовремя: увидела, как мужчина и женщина, держась за руки, идут из Часовой башни в суд. Женщина безудержно плачет, хватаясь за своего спутника, по обе стороны от них шагают стражи. Незнакомые – вот и хорошо, значит, пока заседает суд, я смогу пройти в Часовую башню и потолковать с Тиной. Будем надеяться, я не зря рискнула, она даст мне адрес Кэррика.

Толпа усердствует отнюдь не так, как в день, когда мне был вынесен приговор. Я глянула туда, где обычно стоит Пиа, – тут как тут, в прямом эфире, делится с миллионной аудиторией своими предвзятыми мыслями о новых невинных жертвах.

– Выродки! – вопит стоящая рядом со мной баба и густо харкает в тот момент, когда пара проходит мимо. Комок слюны летит и падает на ногу той женщине. Я непроизвольно вздрагиваю, а женщина под крики толпы ускоряет шаг, еще теснее прижимается к своему спутнику, пытаясь укрыться под его рукой.

– Видали ее рожу? – Баба хохочет, и некоторые зрители вторят ей.

– В рожу бы ей плюнуть! – злобно подхватывает мужчина.

– Что они сделали? – спрашиваю я.

– Газет, что ли, не читала? – удивляется баба. – О них же пишут во всех новостях.

Я качаю головой. Видно, ей в удовольствие изложить всю историю, словно отвращение к «выродкам» – главный стимул ее жизни.

– Они с мужем забрали умирающего сына из больницы – забрали без разрешения, им, видите ли, не понравилось лечение. Полетели с ним на край света, несколько недель прятались, как только бедолага сразу не умер. Доставили его в Испанию, чтобы попробовать другое лечение. – Она закатила глаза под самый лоб. – Им что, наши больницы плохи? С господом богом решили поспорить?

– И что же? Лечение помогло? – спросила я.

– Сегодня утром они вернулись. Их схватили прямо в самолете. Малыш снова в больнице. Он в порядке. Ему позволят лечиться тем, испанским методом. В Испании их тоже допрашивала полиция, но отпустила. Закон они не нарушили, но поступили дурно. А если бы парнишка не выдержал дорогу?

Я покачала головой, и такой ответ их устроил, хотя я вовсе не согласна с этой бабой, я чувствую: я полностью, абсолютно против любого решения Трибунала. Тут баба опустила глаза и увидела повязку у меня на рукаве. Лицо ее скривилось от отвращения, она разинула рот, но прежде, чем она успела предупредить стоящих рядом, кто затесался среди них, я протолкалась сквозь толпу и поспешила в Часовую башню.

Регистраторша поздоровалась со мной.

– Мне нужно поговорить с Тиной, она служит в страже, – сказала я.

– Боюсь, не получится, – ответила она.

Я сняла кепку, чтобы она видела, кто я.

– Мы с ней знакомы. Я сидела тут в камере две недели назад. Мне нужно кое о чем ее спросить.

– Я знаю, кто вы, – вежливо ответила регистраторша, ее не напугало ни мое лицо, ни повязка – она такое каждый день видит. – Но Тина здесь больше не работает.

– Ох! – Сердце упало, но я, не сдаваясь, ищу другой путь. – А Барк?

– И он, к сожалению, тоже.

Теперь сердце и вовсе куда-то провалилось.

– А Джун?

Регистраторша молча качает головой.

– Фунар? – уже безо всякой надежды спрашиваю я. Вряд ли он захочет разговаривать со мной, однако я хоть попытаюсь.

– И он тоже больше не работает здесь.

– Что? Ну ладно. – Я изо всех сил пытаюсь решить эту задачу. – Еще один страж, имени я не знаю. У него рыжие волосы.

– Тони, – тихо подсказывает она. – Он тоже здесь больше не работает.

Я в ужасе уставилась на нее. Что тут еще скажешь?

Вижу, что и регистраторше не по себе. Она покосилась в угол – там камера наблюдения.

– У вас есть еще какие-то вопросы? – все так же любезно спросила она.

– Мне нужен мистер Берри, – сказала я резко и настойчиво. Поскольку все стражи, кто мог свидетельствовать о шестом Клейме, пропали, а Кэррика найти так и не удалось, нужно срочно обратиться к мистеру Берри. Пусть сейчас же отдаст мне ту видеозапись.

Регистраторша явно довольна, что хоть чем-то может мне помочь.

– Мистера Берри мы тут последнее время не видели, кажется, он в отпуске. Сейчас проверю, не вернулся ли. – Она набрала его номер, но, послушав гудки, положила трубку – еще одно разочарование.

– К сожалению, в кабинете его нет. Хотите что-то ему передать?

– Передайте, пожалуйста, что я прошу позвонить. Срочно.

– Хорошо.

– Нет ли у вас телефона Тины? Адреса электронной почты? Хоть что-то? Мне нужно задать ей всего лишь один вопрос. Я не собираюсь досаждать ей, вы можете об этом не беспокоиться.

Она прикусила губу.

– Вообще-то не полагается…

Но я вижу, ее тоже что-то смущает.

– Минуточку. – Она вышла в заднюю комнату, а я осталась ждать, пытаясь осмыслить, как это все стражи разом уволились.

Глянула на часы, машинально побарабанила пальцами по стойке. Скоро мама приедет за Джунипер и перепугается, узнав, что я не еду с ней вместе домой. Этот риск нужно как-то оправдать. Дверь распахнулась. Я ожидала увидеть регистраторшу, а вышел Креван. Кровь молотом ударила в виски. Я не встречалась с судьей после той сцены в камере Клеймения, и сейчас вспомнилось все: тот безумный взгляд и крик, когда он велел мне покаяться, и невыносимая боль шестого, без анестезии, ожога. Он в красной мантии, снарядился в суд. Я с трудом перевожу дух. Судья Креван наводит на меня страх. Это больше не отец Арта, это кто-то другой, злобный и страшный, я понимаю, почему Арт не может с ним жить. И я тоже не могу стоять с ним рядом, меня всю трясет.

Из-за его спины выглядывает регистраторша, лицо ее залито багровой краской. Она держит какой-то клочок бумаги, я догадываюсь: это адрес Тины, он нужен мне позарез. Если сейчас не получу его, в другой раз она мне уже его не даст. Но Креван пристально смотрит на меня, на нее, и, если он вырвет листок из ее рук, все пропало.

– Селестина! – произносит он, раздувая ноздри, словно почуял скверный запах. Он смотрит на меня с такой ненавистью – никто на меня так не смотрел даже в эти дни. – Что ты тут делаешь?

– Что я тут делаю? – переспрашиваю я и слышу, как дрожит мой голос.

Мой страх лишь придает ему силы, судья смотрит на меня с интересом, чуть ли не развлекаясь.

– Я… я… – Ни одной мысли в голове, не могу даже солгать, выдумать сколько-нибудь правдоподобный предлог, какая же я дура, сама влезла в новую историю. Голова плывет – а что, если удариться в бегство? Он погонится за мной?

– Вот ты где, – раздается сзади голос Пиа Ванг, деловой, без эмоций. – Я тебя искала. Я освободилась, идем.

Только этого не хватало! Пиа и Креван одновременно.

Она выходит из-за моей спины, смотрит прямо в глаза Кревану.

– Судья Креван, добрый день. Мы с Селестиной как раз собираемся приступить к очередной порции интервью. Ты же ко мне приехала? – подсказывает она.

Я таращусь в изумлении. Пиа пытается меня выручить? Я киваю.

Регистраторша комкает листок. Ничего не вышло.