– Она к тебе лезет, Колин? – спросила Наташа.

Колин сперва запнулась, потом нагло глянула на меня, и я поспешила отойти: только бурной сцены мне тут недоставало, за соседними столиками уже смолкли, выжидая.

– Надо бы завести специальный стол для Заклейменных, – громко заявила Наташа, сверкая лукавыми темными глазами.

Опустив голову, я выбралась из столовой. Глаза горели, но, как и там, в камере Клеймения, я хотела скрыть от всех свои слезы.

После второго столь же ужасного дня в школе я вернулась домой и застала маму, одетую с ног до головы как само совершенство, сияющие здоровьем светлые волосы свободными прядями разметались по плечам, на лице любезнейшая улыбка. Пахло пирогом или другим каким печевом. Мама точно сошла с портрета идеальной домохозяйки 1950-х, и я сразу поняла: что-то стряслось. Спрашивать, как прошел день, она не стала, и на том спасибо, не то бы я сразу расплакалась.

– Пиа Ванг хочет поговорить с тобой, – предупредила мама.

Джунипер удивленно поглядела на нас обеих, потом сообразила, что разговор будет приватным и, разобидевшись, зашагала наверх, а войдя в свою комнату, на весь дом грохнула дверью. Клейма, как ни странно, сблизили меня с родителями, у нас появилось множество поводов для разговоров только втроем, и я понимаю: сестра словно исключена из семейной жизни и негодует.

– Она здесь? Дома? – прошептала я, оглядываясь по сторонам в поисках Пиа.

Мама торопливо кивнула и, отведя меня в сторону, шепнула:

– Она в библиотеке.

– Явилась вот так, без приглашения?

– Да. Вернее, не совсем. Она каждый день звонила, хотела взять интервью, но я откладывала изо дня в день, говорила, что тебе надо… поправиться. А теперь, раз ты снова ходишь в школу, я не могу больше ей отказывать.

– Я не хочу говорить с ней, – прошипела я.

– Это приказ Трибунала, – тихо предупредила мама. – По-видимому, это часть наказания. Каждый Заклейменный обязан после суда дать интервью Пиа, если она того потребует. А если бы я ее не впустила…

– Тебя бы осудили за помощь Заклейменной.

– Ты моя дочь! – чуть не плача, вскрикнула она.

– Ладно, мама. Ничего. Я с ней поговорю.

– А что ты ей скажешь? – занервничала она. – Надо бы позвонить мистеру Берри.

– Мне его наставления не требуются. Он велит мне лгать, а я не стану.

Всем весом опираться на заклейменную ногу все еще было больновато, но перед Пиа я хромать не желала. Она ждала меня в библиотеке. Набрав в грудь побольше воздуха, я вошла в комнату. Сказала маме, что вполне справляюсь и сама. Я предпочитала говорить с Пиа наедине, а не поглядывать все время на маму, гадая, правильно ли я говорю. Все равно я не собиралась сказать ничего особенного. Односложные ответы – и точка, пусть лезет вон из кожи, сочиняя интервью с Заклейменной.

В натуре Пиа оказалась еще миниатюрнее, чем на экране телевизора. Крошечная куколка, легкий ветерок с ног сшибет. Но я знала, что это не так, с ней и урагану не справиться. Кожа нежная, словно кожица персика, одежда тонкая, изысканная, шелковая блузка цвета слоновой кости, нашиты изящные цветы из органзы, прямая кружевная юбка. От нее даже пахнет персиками, вся такая тонная и прекрасная, а взгляд – жесткий. Нет, не холодный, но настороже. Все видит, ко всему готова. Не глаза, а усиленный объектив видеокамеры.

– Пиа Ванг, – вежливо представилась она, протягивая руку.

Я помедлила, не зная, как поступить. Бинт с обожженной руки уже сняли, в школе я не имею права заматывать ее даже тонкой марлей, а то решат, что я прячу Клеймо. Но пока никто не пожимал мне руку. И я не могу поднять свою безжизненно повисшую кисть. Пиа бросила взгляд на мою руку и улыбнулась.

– А, ну да, – пробормотала она и опустила руку. Спорю на что угодно: она прекрасно соображала, что к чему.

Я и раньше ей не доверяла, а теперь и вовсе. Если она таким способом пыталась поставить меня на место, обломать – зря старалась. Сама же и обломается, я ей с репортажем помогать не стану.

– Рада встрече, – сказала она. – Устроимся здесь?

Два кресла стояли у высокого окна с видом на очаровательный маленький сад: когда маме кажется, будто она потребила за день слишком много калорий, она выходит покопаться в клумбе. Но сейчас жалюзи плотно закрыты, охраняя наш покой.

Пиа жестом указывает мне кресло, как будто это я у нее в гостях.

– Я давно уже добиваюсь этой встречи, – с широкой усмешкой говорит она. – Ты у нас сенсация, Селестина. Семнадцатилетняя подружка – бывшая – Арта Кревана получила пять Клейм. Превзошла всех Заклейменных в истории Трибунала. Интервью с тобой станет главной моей передачей в этом году.

– Замечательно, что моя биография кажется вам настолько увлекательной.

Ее улыбка слегка подувяла.

– Очевидно, так кажется не только мне. – Она подразумевает корреспондентов у нас под окном. – Как тебе известно, по правилам Трибунала я имею доступ к любому Заклейменному. Интервью будет показано по телевидению, в интернет-новостях, опубликовано в журналах.

– Во всех принадлежащих Кревану СМИ.

После небольшой паузы она кивнула:

– Да. И я предлагаю начать с интервью, а потом мы сделаем кое-что новенькое: телесериал. Мы будем следовать за тобой по пятам, брать у тебя интервью и снимать, как ты живешь теперь.

– Реалити-шоу?

– Можно сказать и так, но я предпочла бы назвать это документальным сериалом.

– Потому что вы такая крутая журналистка и тэ дэ.

Опять небольшая пауза, она переваривает нанесенное оскорбление:

– Мне интересны люди. Разные. Хочу понять, что ими движет. И вот с тобой… – Она окинула меня быстрым взглядом, – с тобой я никак не могу разобраться. Я бы хотела понять.

– Но я не хочу, чтобы за мной ходил по пятам оператор. Мой отец работает на телевидении, я отлично знаю: вы сможете сделать из меня все, что вздумается. Если я обязана дать интервью для газеты, берите, но на том и остановимся.

Она явно разочарована, однако заставить меня не в ее власти.

– Хорошо, но это будет не один разговор, а несколько. Я собираюсь докопаться до сути, Селестина. Хочу знать тебя как можно ближе, хочу понять тебя по-настоящему.

Я невольно рассмеялась.

– Я тебя повеселила?

– Вы работаете на Кревана. Я что, дура – верить, будто вы хотите меня понять? Что вы обо мне хоть одним добрым словом отзоветесь? Да вы напечатаете в статье то, что вам нужно, а не что я вам скажу.

– Ты – интересный случай, Селестина.

– Я человек, а не случай.

– Отличница, принята в семье судьи Кревана, во всех отношениях идеал. Как с тобой такое могло случиться? Люди ждут подробностей.

– Со мной «такое случилось», с Ангелиной Тиндер «случилось». Занятно, правда? Двое Заклейменных на одной улице с разницей в день. Вот так совпадение.

Что-то мелькнуло в ее глазах. Что-то, чего я раньше не видела. Как будто сомнение, но потом она возобновила привычную игру.

– Эвтаназия в нашем обществе не одобряется, – напоминает она, отстаивая тем самым приговор, вынесенный Трибуналом Ангелине Тиндер.

– И сочувствие не одобряется. Я помогла больному старику сесть.

Ох ты! Сама подсказала ей заголовок. Вижу, она счастлива.

– Ну конечно же, Селестина, – заворковала она, подаваясь ближе ко мне, – именно такие высказывания и привлекают внимание публики. Ты так своеобразно формулируешь, а ведь еще и школу не закончила.

– Я вовсе не пытаюсь что-то из себя строить.

На миг она смутилась, потом оглянулась по сторонам, и тон ее вдруг сменился, как будто она собиралась сказать что-то недозволенное. Я тоже напряглась, пытаясь разгадать ее приемчики.

– Эниа Слипвелл присутствовала на суде. Ни одного дня не пропустила.

Я жду продолжения. Понятия не имею, о чем она толкует.

– Ты же знаешь, кто это, – снисходительно добавляет Пиа.

– Нет, – вздыхаю я. Я и правда понятия не имею. Та старуха, которая в меня плюнула? Или молодая женщина – она швырнула в меня капустный кочан? Или та леди в третьем ряду, которая сжевала целую пачку конфет, пока мне выносили приговор?