— Вот и все, — говорит Вэл. — Спасибо, Сара.

Сую руки под кран, оттираю с них приставшие клочья пепла. Жалко, не получится вот так же взять и смыть все, что я вычитала в книжке. А теперь числа у меня в голове — как уже давно были в голове у Адама: смертные приговоры мне — и Мии.

1/1/2027.

Господи.

Боже.

Мой.

В передней части зала суда за чем-то вроде стола на возвышении сидят три застывшие фигуры в костюмах — двое мужчин и женщина. Женщина сидит посередине с таким видом, будто она тут главная. На ней отглаженный красный пиджак и очки в толстой черной оправе, из-за которых она выглядит злобной до ужаса.

Перед судьями стоит еще несколько столов, а в задней части зала — перегородка, а за ней два ряда стульев. Там сидит какой-то дядька с ноутбуком, а еще бабуля и Сара.

Не ожидал я их тут увидеть. Даже не думал, что они придут.

Не хочу, чтобы они видели меня таким.

Не могу на них смотреть.

Бабуля поднимает руку и собирается мне помахать, но я отворачиваюсь и прохожу мимо.

Мне показывают стул рядом с моей адвокатшей. Она улыбается мне и, когда я сажусь, легонько пожимает локоть.

— Как ты? — спрашивает она.

Не могу ничего ответить. Оцепенел. Как будто все это происходит не со мной.

Краснопиджачная тетка говорит: «Ну что, начнем», и поднимается дядька в мятом костюме и начинает бомбардировать меня вопросами. Имя? Адрес?

Выдавливаю ответы, потом зачитывают обвинения.

Убийство.

Потом еще немного говорят, но я не понимаю про что. «Заключение под стражу… продолжение расследования… предварительные слушания…»

Потом все встают, охранники возвращаются, и мне опять надо куда-то идти. Что дальше? Что происходит?

Адвокатша подается ко мне:

— Я приеду к тебе в Сиднэм. Завтра или послезавтра. Поговорим.

— В Сиднэм? Это где? Это почему?

— Тебя отправляют в исправительное заведение для несовершеннолетних правонарушителей, — говорит она. — До суда. Ты там держись тише воды, ниже травы. Смотри не наделай глупостей. Ну, до завтра.

Когда меня проводят мимо перегородки, бабуля тянется ко мне. Охранник оттирает ее руку в сторону и толкает меня так, что я чуть не падаю.

— Адам… — окликает меня бабуля, но отвечать мне некогда. Меня выводят из зала и потом тащат вниз по лестнице, обратно в камеру. Снимают наручники, дверь захлопывается, слышу, как шаги охранников удаляются по коридору.

— Что происходит? Зачем вы меня сюда привели?

Стучу по решетке. Сказали, куда-то повезут, а вместо этого посадили обратно.

Шаги останавливаются.

— Тише, ты. Мы тебя перевезем, когда фургон будет готов. Сегодня в Лондоне черт ногу сломит. Сиди и молчи, усек?

Ничего себе — сиди! Время же уходит! Прямо чувствую, как тикают в голове секунды — обратный отсчет. На часах в зале суда было полдвенадцатого. До Нового года осталось чуть больше двенадцати часов. Что делают сейчас бабуля с Сарой? И что делать мне — взаперти в этой долбаной камере?!

Канун Нового года. Утро мы с Вэл проводим в суде магистрата, а весь день висим на телефоне. Я звоню в комитет по правам ребенка — пытаюсь выяснить, где Мия. Вэл звонит в полицию, адвокату Адама, всем на свете. Нам обеим кажется, что это как со стенкой говорить. Все твердят, что надо соблюсти соответствующие формальности, а на формальности нужно время.

Мне говорят, я должна пройти собеседование — «скажем, на следующей неделе». Завтра — нерабочий день, так что везде будут сидеть только дежурные на экстренный случай.

— Это и есть экстренный случай!

— Ваша дочь в полной безопасности. О ней заботятся. После выходных мы позвоним вам и вызовем на собеседование. Вероятно, потребуется несколько встреч. Нам необходимо получить полное представление о вас, ваших обстоятельствах, вашем опыте по уходу за ребенком. С учетом всего этого обсуждение дела состоится скорее всего только в начале февраля, а какое-то время спустя будет принято решение о долгосрочной опеке.

— Какое время? Мне нужно увидеть мою дочь прямо сейчас! Завтра! Я не могу ждать.

— К сожалению, такова система.

— Неужели мне нельзя увидеть ее? Просто увидеть. При этом может присутствовать кто угодно, я не буду возражать.

— Право на посещение мы сможем рассмотреть только после первого собеседования.

— Скажите мне хотя бы, где она!

— В безопасном месте.

— Прошу вас!

— Ваша дочь в полной безопасности. Мы свяжемся с вами после Нового года.

И повесили трубку. Вот так вот. Послали к черту. Сиди и молчи. Два дня ничего не делай. Ничего не делай, пока мир кругом не рухнет. Ничего не делай, пока Лондон не разнесет в клочки. Гляжу в кухонное окно. Снаружи темнеет. В многоэтажках вокруг загорается свет. Каждый огонек означает, что дома кто-то есть, но огоньков мало, меньше, чем обычно. Похоже, кое-кто все-таки уехал.

Вэл пытается поговорить с Адамом или вызволить его из исправительного заведения, но у нее тоже ничего не получается, как и у меня. Пока она говорит, я стою на пороге кухни, прислонясь к косяку. Мне сразу понятно, что ничего у нее не выходит, но когда она вешает трубку, то разражается таким потоком ругательств, что даже я загордилась бы.

— Сара, мне не разрешают даже увидеться с ним — в ближайшие две недели! Он же маленький еще! Он там с ума сойдет! Я его знаю! Он будет волноваться за тебя, за Мию, за меня. Сорвется — и пиши пропало. Он на все способен!

— Как же нам теперь быть?

— Не знаю, лапа моя. Не знаю.

Разогреваем поесть, хотя обе ничего не можем толком проглотить. Сидим, глядим в телевизор — там показывают то последние новости, то всякие воспоминания про прошедший год, то «развлекательные» программы, записанные давным-давно в студиях с большими циферблатами на заднем плане.

— Конечно, лапа моя, это Новый год. В прошлый раз я встречала его совсем одна…

— А я — дома. С мамой и папой.

Тут во всех шкафах наметились здоровенные скелеты, которые мы решили не трогать.

— Ну что, выпьешь чего-нибудь? Я — да.

— Вообще-то я не пью.

— Тогда налью тебе самую капельку.

Вэл семенит в кухню и возвращается с двумя бокалами из тонкого стекла с темной густой жидкостью — и с бутылкой под мышкой.

— Капелька шерри, — говорит Вэл и вручает мне бокал.

— Ладно. Спасибо.

Нюхаю жидкость. В горле першит от одного запаха. Держу бокал в ладони — не собираюсь я пить эту дрянь. А Вэл тут же присасывается.

— Наверное, нам надо подготовиться, — говорю. — К завтра.

— А что, мы знаем, что будет? Землетрясение? Бомба? Наверное, стоит спуститься в подземку — так делали во время войны.

— Может, действительно? Пойти и там заночевать?

— Да как-то не тянет. У меня там и в мирное время сразу начинается боязнь закрытого пространства. Вдруг так и не выберусь? Пожалуй, попытаю счастья здесь. Спрячусь под кухонным столом, например. А ты что собираешься делать?

«Пожалуй, попытаю счастья здесь».

Я видела ее число в книжке Адама. И свое тоже видела. Мы уцелеем, и я, и Вэл. Не важно, где мы будем, когда рванет: мы — выживем.

А Мия — нет. Мии осталось жить несколько часов. Моей дочке. Моей маленькой.

— Собираюсь найти Мию.

Вэл наливает себе еще бокал шерри, глядит на мой — нетронутый — и ставит бутылку.

— Я об этом думала, — говорит. — Сдается мне, ты знаешь, где она.

— Что?

— Твой страшный сон, твое видение. Ты видела его много раз. Наверняка там есть намеки на то, где это будет. Рассказывай.

— Кругом огонь, пламя, стены рушатся. Мы в ловушке. Там Адам. Он берет ее у меня. И уносит в огонь.

— Это ты мне рассказываешь, что будет, — а где? Думай, Сара, думай. Нащупывай.

Она сверлит меня взглядом, силой воли заставляет меня все вспомнить. Смотрю ей в глаза — и погружаюсь все глубже в себя.

— Думай, Сара, думай. Закрой глаза. Что ты видишь?