– Как красиво, – крикнул я, – райский уголок!

Хреймдар крикнул затравленно:

– Чего?

– Тебе не кажется, – ответил я громко, – что рядом с красотой ум и сердце всегда кажутся бедными родственниками?

Он крикнул обалдело:

– Вы о чем?

– О красоте природы! – ответил я. – Когда еще и полюбоваться, как не сейчас? А то всегда в делах, всегда в делах…

Он крикнул яростно:

– Вы с ума сошли? Какая природа?

– Бесчувственный, – сказал я обвиняюще. – Природой любоваться нужно в любом положении! Или делать вид, что любуешься. Только так и можно прослыть культурным человеком, хотя действительно культурному вообще-то насрать на эту природу.

Впереди местность странно понижается с некой диспропорцией, я тряхнул головой, что за оптический обман, вдруг понял, впереди просто обрыв, а то, что вижу дальше, это земля намного ниже, намного…

Хреймдар тоже сообразил, начал придерживать коня, но я заорал:

– Нет!.. Давай к самому краю!

– Мы окажемся в ловушке! – крикнул он.

– Сделаешь мираж!

– Что?.. Какой мираж? Зачем мираж?

Мы подскакали к самому обрыву, я глянул в пропасть, голова закружилась от бездны.

– Мираж дороги, – крикнул я, – что за нами! Просто отзеркаль!

Он торопливо поводил руками. Перед самым краем обрыва появилось изображение дороги, уходящей вдаль, а там дальше выступающий рогом лес, точная копия того, что далеко за нами.

Я проехал через это марево, толщиной оно с ладонь, остановил Зайчика на самом краю, соскочил и отвел в сторону. Хреймдар, вздрагивая всем телом, сделал то же самое, но лицо бледное, как отложения мелового периода, хоть трилобитов на нем ищи, руки трясутся, дома бы дал коврик вытряхивать…

С той стороны нарастает грохот копыт, сплоченный отряд пылающих всадников мчится бешеным галопом, издали похожи на огромную раскаленную докрасна скалу из железа.

Хреймдар пробормотал в ужасе:

– Надеюсь, ваш трюк…

– Сейчас увидим, – прошептал я.

С грохотом копыт весь отряд пронесся по дороге и влетел в марево, видя перед собой только уходящую вдаль дорогу. Я видел, как из призрачной стены с этой стороны на бешеной скорости выметываются на храпящих конях эти чудовища и сразу срываются с обрыва в пропасть.

Целая лавина их влетела в марево и по длинной дуге стремительно летела вниз, и только там внизу раздались их крики. Из миража вылетают на огромной скорости все новые и новые, тут же их кони теряют под копытами опору, и все срываются вниз, а за ними влетают все новые и новые…

Половину пути в падении эти пылающие существа проделывали молча, еще не сообразив, что стряслось, настолько все быстро и неожиданно, а когда начинали в ярости и ужасе орать, то крики быстро обрывались, заканчиваясь смачными шлепками и едва слышным здесь наверху хрустом костей.

Они падают и орут, падают и орут, мы с Хреймдаром застыли в напряженном ожидании, а грохот копыт за спиной все слабее, наконец из марева начали выметываться последние всадники.

И тут оно задрожало и рассеялось в воздухе. Еще трое сорвались с обрыва, хотя и бешено натягивали поводья, но трое успели задержать коней на самом краю бездны. У одного конь встал в ужасе на дыбы, всадник не сумел справиться с ним, и оба рухнули вниз, но двое пылающих удержали дрожащих взмыленных и разбрасывающих красные искры коней.

Я торопливо вспрыгнул в седло. Хреймдар поспешно пятился, делая вид, что он тут мимо шел и вообще просто заблудившаяся мышка, а не герой.

– Предатели! – закричал я пылающим. – С друзьями судьба должна быть общей!

Они разом подняли над головами чудовищного размера старинные топоры. Я послал Зайчика вперед, он ударил коня пылающего всадника грудью, тот отступил, арбогастр завизжал и ударил копытами.

Конь противника попятился, задние копыта соскользнули с обрыва. За спиной прозвучал вопль Хреймдара:

– Слева!

Я уклонился, не глядя, одновременно поводом заставил Зайчика отпрыгнуть. Огромное лезвие топора со свистом прорезало воздух, а я в ответ обрушил лезвие меча на горящую голову.

Взвился сноп багровых искр, словно ударили по бревну, уже превратившемуся в догорающие угли. Руку больно дернуло, будто саданул со всей дури по валуну.

– Дружба обязывает! – крикнул я. – Ты же не оставишь соратников?

Пылающий всадник прохрипел:

– Ты… смертный…

– Ты тоже, – крикнул я. – Друзья твои уже в аду, как тебе не стыдно их бросить? А как же воинская дружба?

Он снова замахнулся, но я попятился, даже не пытаясь подставить щит, слишком уж массивное это чудовище, топор в его лапе таких размеров, что с одного удара прорубит городские врата.

– Дружба бессмертна, – повторил я с укором, – как тебе не стыдно не пойти за друзьями?

Увернувшись пару раз, я сманеврировал ближе к обрыву, а потом коснулся коленом Зайчика и сказал кровожадно:

– Давай!

Он сделал стремительный прыжок вперед, удар о багрового коня едва не выбросил меня из седла, но того отпихнуло на три-четыре ярда.

Я видел ужас в горящих адским огнем глазах багрового коня, когда задние копыта сорвались с края. Какое-то мгновение пытался уцепиться передними, из копыт даже начали вылезать длинные когти, но тяжелая задница и масса воина в громоздких доспехах потащили в пропасть.

Я победно прокричал:

– Скажи всем там в аду, что скоро приду погонять их и там! Я человек веселый!

Хреймдар подбежал, осторожно наклонился над краем. На лице его, как мне показалось, заиграли отблески далекого зарева.

Я опасливо посмотрел вниз, там далеко у подножия в самом деле целое море пурпурного огня, освещающее обрывистый склон. Раскаленные всадники и кони разбились внизу на крупные и мелкие угли, что образовали целое огненное озеро.

– Красиво? – спросил я. – Эх, Хреймдар! Не спи, замерзнешь.

Он вздрогнул, выходя из ступора.

– К-красиво?

– Ну да, – сказал я, – во всем нужно видеть прекрасное. Мы же эстеты? А это красиво и символично: они жили ярко, горели на работе и сгорели ярко и празднично. Никаких отвратительных трупов, гниющего мяса… а вот так! Уверен, ты бы тоже хотел вот так красиво!

Он содрогнулся всем телом.

– Н-нет!.. Ничуть!

Я изумился:

– Не находишь это волнительным? Ты что, ни разу не эстет?

Он попятился от края.

– Ваша светлость… ну какой эстет из ученого? Да и вообще, эстетов не бывает!

Я широко раскрыл глаза.

– Как это? Я со всех сторон слышу…

– Врут, – сказал он сердито. – Мелкие людишки придумывают себе достоинства, чтобы тоже выглядеть как бы людьми. А нам себе придумывать ничего не надо, мы и так чего-то стоим. Особенно, когда вижу, как вы развлекаетесь во время прогулок…

– Да уж, – согласился я, – просто ухахатываюсь. Ты в лагерь?

– Да…

– Поедем вместе?

Он вздрогнул всем телом.

– Не-е-ет! Я вернусь в лагерь другой дорогой.

– А-а-а, – сказал я понимающе, – сам желаешь полюбоваться красотами природы, чтоб никто не мешал? Так сказать, насладиться?.. Ладно, мы с Зайчиком, считай, уже на работе.

Арбогастр ринулся вперед с такой скоростью, что я не услышал ответ Хреймдара, как он относится к такой вот интересной работе.

Я все пытался понять, с чего вдруг они вылезли из-под земли и бросились на меня, ничего в голову не лезет путное, потом начала стучать в виски, как голодная птичка в окно, слабая мысль, что это может быть как-то связано с той беглянкой, которую упустил маг.

Возможно, следом и он появится, если я такой умный и все могу рассчитать. Тогда с ним нужно будет поговорить мягко и убедительно. Возможно, у него какая-то временная дурь, у всех нас бывает некоторая потеря ориентиров или ложные цели, а потом, когда приходим в себя, говорим с досадой, как, мол, много сил и времени угрохали на ерунду…

И вообще, чем короче период дури, тем проще вернуться в прежний ритм работы.

Зайчик, чувствуя, как я то и дело вздрагиваю, вспоминая этих красных чудовищ, пошел медленнее, а то скачка всегда будоражит хозяина больше, особенно таких вот одухотворенных по самое не могу и возвышенных натурелей.