Конечно, очень легко рассуждать на тему сиротства и усыновления, если ты не вникаешь в эту систему, а просто живешь своей благополучной жизнью. Даже если раз в год делаешь спонсорский взнос на благотворительность, поддерживаешь детские дома, отсылая туда книжки, деньги, продукты, игрушки, – но считаешь, что этого достаточно, и не интересуешься подробностями. Ах, какое у нас государство плохое! Смотрите, что делает! Не дает детей усыновлять богатым иностранцам – немцам, американцам, французам. Ну и что, что ребенка заберут во французскую гей-семью, – подумаешь! Ему же там будет лучше, чем в детском доме в каком-нибудь, извините, Мухосранске!

Ну да, в принципе, можно и так рассуждать. Но мне кажется, сейчас таких людей становится все меньше. Это рассуждения на уровне одноклеточных. Примитивизм.

Дефицит правовых знаний всегда существовал, это хлеб адвоката. Есть и прямой умысел в том, что информация, находящаяся в открытом доступе, неполна. Ведь если рассказать все до конца, что же будут делать лоббисты? Грантоедам и лоббистам делать будет нечего.

В истории с иностранным усыновлением я столкнулся с огромным количеством всевозможных грантоедов и лоббистов, которые в какой-то момент стали моими оппонентами. Я-то за это денег не получаю – точнее, я, конечно, получаю зарплату. Но не иностранные гранты. А какой-нибудь грант Совета Европы на эту тему – огромные деньги. Так что парадокс в том, что чем хуже ситуация, чем она тяжелее, чем страшнее она преподносится, тем для некоторых людей лучше – больше шансов выбить для себя иностранные гранты. Это правда.

Тема детского несчастья все последние годы у нас очень сильно нагнеталась. Принято было говорить, что в России два миллиона беспризорных, брошенных детей. До того как начать работать в должности уполномоченного, я сам постоянно это слышал и думал, что все так и есть. Потом стал задумываться: откуда эти данные, каков их источник? А источник – съезд Верховного Совета в 1989 году, где Ролан Быков, возглавлявший тогда Международный фонд развития кино и телевидения для детей и юношества, выступил и сказал: в России два миллиона брошенных детей, вот итог перестройки.

Так и пошло – два миллиона да два миллиона. Цифра впечатляющая, а проверить ее не так-то просто. Действительно, какие шансы у Совета Европы посмотреть, как живут русские дети в детских домах, что там делается? Не очень большие, в общем-то. И было на самом деле плохо. Один мой товарищ в конце 1990-х годов стал вице-губернатором Ульяновской области.

Он рассказывал:

– Слушай, это кошмар. У меня в области порядка семидесяти пяти интернатов и детских домов. Все живут одними сутками. На сутки есть еда – и слава Богу.

Начали просить помощи у людей, моя жена собирала для детдомов какие-то игрушки, одежду – там и правда нищета царила запредельная. Все это действительно было. И действительно в тот момент пришли иностранцы, те же американцы, которые сказали: «Ну что, давайте мы будем забирать». И построили на сиротах и усыновлениях очень мощный бизнес. В этот бизнес были втянуты все – от воспитателей и директоров детских домов до юристов, судей, адвокатов и всяческих посредников. Схема была отработана до мелочей. И все зарабатывали. И всех это устраивало.

Со временем ситуация изменилась, и от спасения эти люди перешли просто к конкретной неприкрытой торговле. Плюс к тому в последнее время начала всплывать очень нехорошая информация – те же педофилы сколько брали детей! Огромное количество таких случаев, особенно в Америке. Мне каждое утро приходят документы из МИДа, из МВД. Вот недавнее письмо из МИДа: педофил осужден на сто тридцать пять лет тюрьмы за сексуальные действия в отношении мальчика из России, усыновленного в 1999 году в Чите. Мужчина дал признательные показания, всплыли еще какие-то эпизоды, американцы выясняют подробности. Сотни таких историй.

Люди неискушенные видят даже не верхнюю часть айсберга, а самую его макушечку, причем ту, которую им показывают намеренно, подсвечивая с нужной стороны: «Смотрите, какая замечательная Таня Кириллова, она же Джессика Лонг! Девочка родилась без ног, ее забрали в Америку и она стала паралимпийской чемпионкой! А что бы ее ждало дома, в Иркутске, где мама даже не захотела ее знать и никогда с ней не встречалась?»

Да. Гениальная история, подписываюсь под каждым словом. Девочке страшно повезло. Она сама большая умница. Но у нас в Сыктывкаре есть Маша Иовлева, точно такая же паралимпийская чемпионка! Маша с рождения живет в детском доме-интернате, она инвалид детства, тоже родилась без ног. И всего добилась, живя в детдоме. Это – русский характер!

И при всем том нам не рассказывают о супругах Шмитц, которые брали детей-инвалидов для того, чтобы издеваться над ними, или о семье Ди Мария, устроившей порнотеатр с участием девочек-инвалидов. В семье Шмитц было одиннадцать усыновленных мальчиков-инвалидов, в семье Ди Мария – двадцать одна девочка-инвалид. То есть мы здесь имеем дело с садистами, которые целенаправленно брали таких детей. И как теперь сопоставить судьбу Тани-Джессики, которой повезло, и судьбы этих тридцати двух детей-инвалидов, которым так страшно, чудовищно не повезло? Которые сейчас лечатся в различных психиатрических клиниках, над которыми издевались, которых живьем закапывали в могилу, прижигали раскаленным железом, топили в бассейне и потом вытаскивали, устраивали порносъемки… И я тут ничего не придумал – об этом говорят сухие американские полицейские документы. Все это дела, которые расследовали американские следователи, – они-то и показали нам материалы. В конце этой книги помещена информация о случаях жестокого обращения с приемными российскими детьми в США, в том числе о тех, которые привели к смерти малышей. Я очень советую не пролистывать эти страницы. Читать то, что там написано, тяжело, но надо. Заставляет задуматься.

Если бы сначала людям рассказали правду, а потом принимали «закон Димы Яковлева», реакция в обществе была бы совершенно другая. Негатива столько, что он с лихвой перевешивает те 5–6 % детей-инвалидов, которых брали американцы. Да-да, я не ошибся – 5–6 %, не больше. При этом 92 % детей были в возрасте от нуля до шести лет – такие малыши всегда самые востребованные. Санкт-Петербург в этом смысле отличился: там был дом ребенка, который 98 % детей отдал в Америку. Спрашивается – как же так? Мы же должны были в первую очередь отдавать детей с болезнями, с диагнозами… Ну а какие проблемы? Рисовали эти диагнозы, и вся недолга. В детдомах все с диагнозами. Вторичное диагностирование через полгода – и всё снимается, все инвалидности, все диагнозы. Для такой практики даже специальное название есть – гипердиагностика.

Об этом можно долго рассказывать. Правды большинство людей не знает.

Действительно, был период, когда иностранное усыновление было хоть как-то оправданно. В 1990-е годы никто не заботился о брошенных детях, никому не было до них никакого дела – ни общественности, ни самим родителям, ни государству, у которого даже денег не было. Но нельзя вечно жить одним днем! И ведь если подумать – за всю нашу полуторатысячелетнюю историю не было такого периода, чтобы мы добровольно отдавали, а тем более продавали своих детей. Детей у нас забирали, угоняли – татаро-монголы, турки, немцы. Брали у них кровь, ставили на них опыты, заставляли работать. Мой отец совсем мальчишкой провел четыре года в «семейном» концлагере под Франкфуртом – фактически в рабстве. Ему было девять лет, когда его угнали, он чудом выжил. Но чтобы мы сами кого-то отдавали? Наоборот – принимали у себя, как бы тяжело сами ни жили. Вспомните испанских детей в 1930-е годы.

В Америке, с которой я неплохо знаком и которую можно уважать за многие достижения, в детских домах находится примерно 100–120 тысяч детей. Об этом в России мало кто знает и практически никто не говорит. Но три года назад я специально потратил время, договорился о встрече в министерстве здравоохранения и социального обеспечения США (дословно их название переводится как «департамент здоровья и благополучия человека»), поехал туда и четыре часа беседовал с замминистра, буквально допрашивал его с пристрастием. Он очень многое мне тогда рассказал.