– Счетчик включен. Без него денег нет. А без денег ничего нет…. Тут подпишите, чтобы все правильно было, – ткнул он в листок желтым от пива жирным пальцем и украдкой сделал значительный глоток из бутылки. – Вот мой сосед подарил сыну на день рождения «Порше». И что же?.. Сын сделал аварию. Теперь ни «Порше», ни сына. Зачем такие глупые подарки делать?.. Но богач! Деньги куда-то тратить надо?.. А теперь?.. Ни денег, ни сына…

– Печально. А слыхали, как у одного мальчика акула руку откусила?.. Прямо к берегу подошла и кинулась, – рассказал я в ответ. – Дядя мальчика сумел акулу на берег выволочь, спасатель ее ножом зарезал, а какая-то бой-баба зонтом пасть открыла, руку вынуть ухитрилась; успели в больницу отвезти и обратно пришить.

– А платить за эту операцию кто будет?.. Страховка?.. Люди, значит. Мы, народ, – всполошился Бирбаух (судя по пустой бутылке под столом, он сегодня с утра был занят обдумыванием печальных финансовых вопросов).

– Это в Америке случилось.

– А, тогда пусть янки платят, они богатые, – успокоился он.

В комнате переводчиков – Хуссейн и злая китайка Линь Минь. От нечего делать листают журнал «Focus» (оставленный д-ром Шу) и обсуждают судьбу корабля с беженцами, который вот уже две недели дрейфует в Индийском океане – ни одна страна не дает ему причалить, не желая принимать беженцев.

– Корабль должен быть сейчас где-то здесь, – Хуссейн указал на карте точку возле Австралии.

Линь Минь поправила редкие волосенки и сыграла на своем горловом ксилофоне:

– Афганцы с этого корабля рассказали репортерам по телефону, что каждый из них заплатил по пятьсот долларов. А тут в журнале написано, что нелегально перекинуть в Европу человека из Афганистана стоит пять тысяч долларов. Это как понять?

Хуссейн засмеялся:

– А вот так: если за пять тысяч в Европу привезут и до полицейского участка доставят, то за пятьсот долларов только до необитаемого острова подбросить могут – и все, не дальше.

– Для некоторых, наверно, лучше на необитаемом острове жить, чем от голода подыхать, – сказал я, а Линь Минь неопределенно добавила:

– Тем более что столько земли свободной, даром пропадает…

– Это где же лишняя земля? – неприязненно покосился я на нее.

– А в Сибири, – нагло уточнила она.

– Сибирь принадлежит России. Китайцев там только не хватало.

– Сибирь – это достояние человечества, а не только России. И по высшей справедливости в ней должны жить китайцы, которых так много, – возроптала Линь Минь, глядя на меня с таким возмущением, как будто это я с Ермаком Тимофеевичем резал и порол сибирских жителей. – И китайские племена там жили задолго до того, как русские вообще на свете появились. И будут жить!

Тут уж я не выдержал, огрызнулся основательно:

– Во-первых, кто виноват, что китайцы плодятся, как кролики?.. И во-вторых, да, в Сибири уже жили гунны, монголо-татары и всякие прочие дикари-кочевники – и что хорошего они сделали?.. Полмира разрушили, а другую половину сожгли. Пользы от вас – как от атомной бомбы!

– Россия захватила Сибирь силой, – заявляет эта противная китайка.

– Кто бы говорил! Китайцы весь Восток покорили, на Тибет зарятся и насчет золотого треугольника подумывают. Вот Лхасу показывали, в Тибете. Священный город. А там Потала, дворец изгнанного вами далай-ламы. А на Потале этой сейчас красные флаги развеваются, в дацанах вместо монахов китайские коммандос расквартированы, – ответил я. – Это как понять?

Тут вошла Ацуби. В комнате сразу посвежело, а пожилая китайка с индюшачьим подбородком стала еще противней. Ацуби раздала папки, сказав мне, что я вместе со Шнайдером должен ехать в тюрьму. Это было хорошо – время идет, контора пишет. Но когда Ацуби добавила, что и она едет с нами (снимать отпечатки и фотографировать), на душе стало совсем радостно.

– Подождите нас во дворе, мы сейчас придем. А тут поработает Зигги, – сказала Ацуби и, отперев музгостиную, хотела упорхнуть, но сегодня у нее на голове была такая тысяча африканских косичек, что я наивно удивился, как это волосы могли так быстро отрасти – ведь в прошлый раз она была стрижена под мальчика…

– Эти косы прицеплены, – доверчиво дала она мне пощупать стыки, где чужие косицы были вплетены в ее волосы.

– Сколько же времени длилась операция?

– Долго, часа три, – ответила она и довольно решительно отняла у меня косицы, которые я продолжал мять. – Пора. Я оденусь и выйду. Он уже ждет, идите же.

В машине я сел возле Шнайдера. Ацуби устроилась сзади, придерживая ящичек, чемоданчик и походный поляроид. Лэптоп бережно прижат к бедру. Шнайдер, покрутив ручку приемника, нашел музыку, но ее скоро перебили новости, и Шнайдер, прослушав информацию о проекте нового закона о беженцах (о котором в последние дни твердили все газеты), в сердцах выключил радио.

– Я одного не могу понять: эти люди в нашем правительстве – кто они вообще, враги немецкого народа?.. Только полный идиот может придумать такое, как эти психи из партии зеленых… – не удержался он.

– А что они предложили? – О новом законе я слышал, но без деталей.

– Сейчас мы принимаем только тех, кого преследует государство. А «зеленые» предлагают принимать также и тех, кто преследуется не государством, а частными лицами. – Шнайдер потер седой бобрик. – Вот две мафии в России поссорились, и одна к нам прибежит – сдаваться и прятаться. А потом и другая. Или директор базара какого-нибудь торговца притесняет – тот тоже к нам. Или самого директора мафия мучит – он тоже к нам!.. Это же бред какой-то!.. Но этого мало! – поднял он руку. – Эти идиоты предлагают принимать всех, кто терпит притеснения из-за своего пола. Мало нам гомиков, педиков, сексиков!.. Теперь всех женщин Востока, кто не хочет носить чадру и подчиняться законам шариата, милости просим в Германию!..

– Удивляться нечему – в партии «зеленых» одни женщины… А те мужчины, которые есть, еще хуже женщин, – поддакнул я.

– Совершенно верно. Сколько еще терпеть власть этих недоучек?..

Шнайдер был возмущен – обычно он держался в рамках, но сейчас не мог скрыть раздражения. Ацуби сидела молча. Я видел краем глаза ее матовые полудетские пальцы с короткими, но ухоженными ногтями. Она бережно придерживала лэптоп, которому я завидовал от всей души, – с удовольствием прижался бы горячей щекой к ее прохладному бедру…

– Не расстраивайтесь, – сказал я Шнайдеру. – Больше беженцев – больше работы.

– Это для вас. А у меня день нормирован. Мне больше совсем не надо, – откликнулся он. – А стране – тем более. И так на грани банкротства стоим, довели социалисты, скоро в ГДР превратимся… А как жили?! О, как жили!

И он принялся вспоминать, как было хорошо и весело жить в 70-х годах: марка была на вес золота, народ процветал, немцев всюду уважали, пенсии и зарплаты каждый год повышались, а инфляция падала, больничные кассы за все платили, но вот началось, как всегда, на Востоке – перестройка, падение стены, полумертвая ГДР, куда уходят миллиарды, как в пропасть, как в бездну…

Под брюзжание Шнайдера мы углубились в лес. Вот и проволока, черный собачник с овчарками, угрюмые здания с решетками.

– С этим типом, которого будем опрашивать, – осторожнее, это вор или бандит. Был пойман в ворованной машине с бандой угонщиков. Целый интернационал: албанец, чех, он, а четвертый скрылся. Вы за своей сумочкой следите и подальше от него садитесь, – предупредил Шнайдер Ацуби. – У коллеги недавно тут портмоне вытащили. Немудрено – охрана такая, что ее больше, чем зэков, бояться надо.

На проходной виднелись широкие торсы вахтеров. Мы подошли ближе. Из будки вылезла розовая харя в бейсболке и недобро взглянула на наши ящички-портфели:

– Кто? Куда? Зачем?

Следом на ступенях появилась небритая морда с серьгой в ухе. Она дожевывала бутерброд с колбасой. Шнайдер объяснил, кто мы и зачем.

– Все тут оставить! – указала харя дубинкой на наше снаряжение.