– Не буду! – Уже сожалея о своей злобной выходке, Лекси все-таки бросила швабру обратно Брайану. Разноцветные керамические осколки лежали у ее ног остатками веселого карнавала. – Это твоя драгоценная посуда! Ты и убирай!

– Сама уберешь, или, клянусь, я пройдусь этой шваброй по твоей заднице.

– Только попробуй, Бри! – Лекси подошла вплотную к брату. Сознание собственной неправоты лишь подстегивало ее решимость не сдавать позиции. – Только попробуй, и я выцарапаю твои чертовы глаза! Мне до смерти надоели твои приказы! Это мой дом так же, как и твой!

– Ну, вижу, тут ничего не изменилось.

Брайан и Лекси – оба с потемневшими от бешенства лицами – обернулись и вытаращили глаза. В дверях стояла Джо!

– Я поняла, что вернулась домой, как только услышала грохот и ваши дружелюбные голоса.

Настроение Лекси резко изменилось. Она взяла брата под руку, демонстрируя полное единство.

– Смотри-ка, Брайан, еще одна блудная дочь явилась! Надеюсь, у нас осталось что-нибудь от того упитанного тельца?

– Мне хватит и кофе, – сказала Джо и закрыла дверь.

Джо стояла у окна своей бывшей детской. За последние двадцать лет вид отсюда не изменился. Сады вокруг «Приюта» по-прежнему терпеливо ждали прополки. Качались на легком ветру колокольчики, грели на солнце дерзкие личики фиалки, золотились тюльпаны, охраняемые высокими копьями лиловых ирисов.

За цветами поднимались пальмы, а еще дальше – дубы, прятавшие в своей тени кружевные папоротники и множество уже распустившихся лесных цветов.

По небу неспешно скользили облака, отбрасывая на землю легкие тени, играя солнечным светом, меняя его оттенки от золотистого до жемчужного. Мир, покой, сказочная идиллия. Если бы у нее были силы, она вышла бы сейчас из дома, поймала на пленку эту картину и стала бы ее хозяйкой.

Внезапно Джо поняла, что ей не хватало всего этого, что она скучала по виду из окна комнаты, где спала первые восемнадцать лет своей жизни.

Когда-то она проводила долгие часы в саду с матерью, училась ухаживать за цветами, узнавала их нужды и привычки, наслаждаясь ощущением земли под пальцами и теплом солнечных лучей. Птицы и бабочки, музыка ветра, скольжение пушистых облаков в высоком синем небе – бесценные воспоминания раннего детства!

«Я так долго не вспоминала, – подумала Джо, устало отворачиваясь от окна. – Все эти картины – мысленные или запечатленные на пленку – мне так далеко удалось запрятать…»

Комната также мало изменилась. В семейном крыле «Приюта» до сих пор ощущалось присутствие Аннабелл – ее стиль и вкус. Для своей старшей дочери Аннабелл выбрала кровать со сложным узором на спинках и покрывалом из старинных ирландских кружев – семейной реликвией Пендлтонов. Джо любила гладить рукой это покрывало, такое приятное на ощупь, и всегда любовалась его рисунком.

На обоях цвета слоновой кости пышно цвели колокольчики, оконные рамы были теплого медового цвета.

Аннабелл всегда сама обставляла комнаты и не терпела случайных вещей. Здесь были столики из клена, лампы с круглыми стеклянными абажурами и вазы, всегда полные свежих цветов. Она хотела, чтобы ее дети с ранних лет учились жить среди красивых вещей и любить их. На полке маленького мраморного камина стояли свечи, лежали морские раковины. Полки на противоположной стене были заполнены не куклами, а книгами. Даже ребенком Джо мало играла в куклы.

Аннабелл больше нет. В какой-то момент из этих последних двадцати лет она умерла, и ее предательство стало полным и окончательным…

Джо закрыла лицо руками. Боже милостивый, почему кому-то пришло в голову увековечить смерть Аннабелл на пленке?! И почему они послали это ее дочери?

«СМЕРТЬ АНГЕЛА»…

Джо ясно помнила слова, написанные печатными буквами на оборотной стороне фотографии. Она приложила руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Какое извращение таится здесь? – спросила она себя. И какая угроза? Какая угроза лично ей?

Снимок был, он существует. И неважно, что, когда она вышла из больницы и вернулась в свою квартиру, фотография исчезла. Нельзя придавать большое значение этому исчезновению. Ведь если она признает, что вообразила себе ту картину, что у нее были галлюцинации, придется признать, что она потеряла рассудок!

А как можно смириться с собственным безумием?

Тем не менее, когда Джо вернулась из больницы, фотографии не было. Все остальные снимки – ее собственные портреты – валялись на полу лаборатории, где она в панике рассыпала их. Но, как Джо ни искала, сколько часов ни провела, дюйм за дюймом осматривая всю квартиру, она не нашла отпечаток, окончательно сломивший ее.

А что, если его никогда там не было?! Закрыв глаза, Джо прижалась лбом к оконному стеклу. Если она выдумала его, значит, подсознательно хотела, чтобы та ужасная картина была реальностью! Но в таком случае как это характеризует ее саму?

С чем ей легче смириться? С собственной психической нестабильностью или со смертью матери?

Джо задохнулась и в ужасе прижала ладонь ко рту. «Не думай об этом сейчас! – приказала она себе. – Спрячь эти мысли, как ты спрятала фотографии. Запри их, пока не станешь сильнее. Если сорвешься, то опять окажешься в больнице, и врачи снова начнуть копаться в твоей душе и теле. Ты должна справиться!»

Джо глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Необходимо держаться, пока не появятся силы задать вопросы, которые необходимо задать, и найти ответы, которые необходимо найти.

А пока следует что-то делать, что-то привычное. Попробовать притвориться, что это самый обыкновенный визит домой.

Джо посмотрела на чемоданы, стоявшие у кровати. Одна только мысль о том, что их надо открыть, достать одежду и развесить ее в шкафу, подавляла, лишала последних сил. Джо опустилась в кресло и закрыла глаза.

Сперва надо подумать и все спланировать. Самое практичное – составить список необходимых дел и распределить их в порядке важности. Так она обычно делала, и это всегда приносило наилучший результат. Возвращение домой было единственно возможным решением, значит, оно правильно и практично. И это лишь первый шаг, пообещала себе Джо. Только нужно немного прийти в себя, успокоиться, тогда она сможет мыслить ясно и придумает, что делать дальше.

Но она не успела ничего придумать и задремала, даже начала видеть сон.

Когда послышался стук в дверь, ей показалось, что прошло лишь несколько секунд. Джо вздрогнула, очнулась от сна, не понимая, где находится, затем вскочила, испытывая идиотское смущение от того, что ее застали спящей среди дня. Не успела она подойти к двери, как та открылась и показалась голова кузины Кейт.

– Ну, вот и ты. Господи, Джо, ты похожа на труп трехдневной давности. Сядь, выпей чаю и расскажи мне, что с тобой происходит, – озабоченно говорила Кейт, входя в комнату с чайным подносом.

Все та же Кейт! – подумала Джо и обнаружила, что улыбается. Прямолинейная, строгая и властная Кейт…

– А ты выглядишь чудесно.

– Я слежу за собой. – Кейт поставила поднос на низкий столик и махнула рукой на кресло. – Чего не скажешь, глядя на тебя, девочка. Ты слишком худа, слишком бледна, а на голове – просто воронье гнездо. Но мы все это поправим.

Кейт проворно налила чай в две чашки с рисунком из веточек плюща, затем откинулась на спинку кресла, отхлебнула чаю и наклонила голову.

– А теперь выкладывай.

– Я взяла отпуск, – без запинки сообщила Джо: недаром она всю дорогу репетировала, как объяснит свой неожиданный визит. – На несколько недель.

– Джо Эллен, тебе не удастся обмануть меня.

И никогда не удавалось, усмехнулась про себя Джо. Никому из них не удавалось с того самого момента, как Кейт впервые вошла в их дом. Она приехала через несколько дней после исчезновения Аннабелл. Приехала на неделю и двадцать лет спустя все еще оставалась в «Приюте»…

Кейт была кузиной Аннабелл, именно поэтому ее все так называли, и фамильное сходство проявлялось в глазах, цвете волос, фигуре. Но насколько Аннабелл была нежной и женственной, настолько Кейт – прямолинейной и угловатой.