Тиви слышала, как он борется за жизнь, и хотела умереть, но в её теле было для этого недостаточно яда. От каждого укуса расходилось пламя, пожирающее плоть, и некротический дымок расходился по жилам, вызывая тошноту.
Над головой задрожал рассвет, и фургон покатился обратно в лагерь по туннелю среди болот. Огры запели свои тяжеловесные песни, а мусорщики тащились молча, спя на ходу.
В плетение камышовых хижин бил дневной свет, и они пылали изнутри, подобно печам. Остальные свалились в пятнистую тьму и заснули, а Тиви с Бульдогом лежали без сна на грязном сене, и их грызли крысы боли, невидимые, но слышимые при каждом ударе отравленной крови в ушах.
Бульдог еле слышно пробормотал:
— В сердце человека много места. Я не пёс, я человек. И в моём сердце места много, о да.
Тиви приподнялась на локте, пытаясь расслышать, что говорит её защитник.
— Он цитирует Висельные Свитки, — произнёс измученный голос из пятнистой темноты. Из глубины хижины выплыла женщина в куртке чармодела и села возле Тиви. Это была та самая, которая помогла ей, когда Грин бросил её в зарешечённую телегу к другим пленникам. Седеющие волосы были увязаны в пучок лианой, а большие и живые карие глаза придавали лицу выражение мудрости. — Зверелюди часто их цитируют. Они хотят быть людьми и верят, что если сердце у них будет достаточно сильным, чтобы выдержать все страдания, они станут людьми. Это печально.
Чармоделка нагнулась ниже и всмотрелась в распухшие черты, в почерневшие закрытые веки.
— Это Бульдог, тот, чьи амулеты вызвали взрыв Чарма в лесу, тот, который, как ты надеялась, тебя спасёт. — Старая женщина печально покачала головой. — Надежда — горькое желание. Это тоже из Висельных Свитков. — Она положила руку на сердце вора. — Он сильный, выживет.
— Кто ты? — спросила Тиви, всматриваясь в женщину пристальнее. Впалые щёки казались удлинёнными и пустыми, как колеи, размытые дождём.
— Кто я, не важно, — ответила та. — Уже не важно. Властелин Тьмы все переменил.
— Как мне тебя звать?
— Старая Сова, — ответила она с еле заметной улыбкой. — Теперь ложись и отдыхай.
— Не могу я отдыхать, — огрызнулась Тиви, всё же поддаваясь мягкому нажиму рук, которые положили её на солому.
— Я знаю, тебе больно. — Рука Старой Совы изогнулась в воздухе, будто срывая невидимый плод. Когда она открыла ладонь, там лежал целительный опал, сияя изнутри, как сиреневое молоко. — Это исцелит тебя и Бульдога.
Тиви поражённо уставилась на чармоделку:
— Ты это спрятала от огров?
— От всех. — Старуха коснулась опалом каждого из ужаленных мест на теле Тиви, и воспалённая плоть тут же затихла под гладкой и невредимой кожей.
— У тебя ещё есть? — спросила Тиви, думая о Бульдоге.
— Нет. — Старая Сова положила опал меж распухших глаз вора. — Здесь хватит Чарма, чтобы начать его лечить.
— Зачем? — спросил Тиви, глядя с изумлением, как распухшее лицо Бульдога начинает приобретать нормальные очертания. — Зачем тратить амулет на нас?
— Бульдог из нас самый сильный, — сказала Старая Сова, — а ты — его страж. Если есть надежда для нас всех отсюда освободиться, то она заключается в нём. У меня есть вкус к этому самому горькому из желаний.
Целительный опал погас и стал обыкновенным камнем, отдав весь свой Чарм. Старая Сова сунула его в карман своего кожаного передника так быстро, что он будто исчез из её пальцев.
— Он не полностью исцелён, — сказала она, разглядывая волдыри на рыжеватой шерсти Бульдога. Она погладила больного по лбу, и он заснул. — Но это и к лучшему, он не будет поправляться слишком быстро. Не надо возбуждать подозрений.
— Огры умны, — согласилась Тиви. — А Вороний Хлыст — смертельный враг Бульдога.
— Куда опаснее Вороньего Хлыста и огров тот колдун, который надзирает за Рифовыми Островами, — предупредила Старая Сова. — Ралли-Фадж регулярно обходит лагерь.
— Я его видела на ходулях, — вспомнила Тиви, вздрогнув.
— Чаще он приходит в виде тени. Он думает, что невидим. Но обладатели правильного Чарма видят его отлично.
— И у тебя он есть — «правильный Чарм»? — спросила Тиви, всматриваясь в морщинистое лицо в поисках признаков силы и не видя их.
— Чарм не только в наговорных камнях, ведьмином стекле и колдовском металле, — шепнула старая женщина. — Тело тоже может его хранить — если ум в этом теле знает как.
— Ты чародейка!
— Я этого не говорила. — Старуха повернула руки ладонями вверх. — Моя профессия не имеет значения, как и моё имя. Сейчас времена Властелина Тьмы, и прежние названия не имеют силы.
— Да, но ты не такая, как мы. — Тиви обвела взглядом остальных пленников, лежащих на полу хижины, свернувшихся в клубок или сидящих спиной к стене, пустых от усталости. — Что ты видишь?
— Кто-то за тобой наблюдает, — сказала Старая Сова. — Вон там. — Она показала в угол, испещрённый пятнами света.
Сначала Тиви ничего не увидела. Потом, когда старшая положила ей руку на плечо, она различила в тени сверкающую энергию, поблёскивающую и вертящуюся, как нити дождя.
— Что это? — ахнула она в изумлении.
— Не что, Тиви. — Старая Сова убрала руку, и видение размылось, но не исчезло. — Кто.
— Тогда кто?
— На сегодня бесед хватит, — ответила чармоделка и уползла прочь. Она устроилась среди лежащих, повернувшись к Тиви спиной, и затихла.
Тиви снова посмотрела туда, где была энергия. Свет размылся, но был ещё видим и колыхался, как пшеница под ветром. Тиви приподнялась, сощурилась и увидела, как в убывающей силе соткались контуры человека. Чем пристальнее она вглядывалась, тем больше выцветали контуры, пока не исчезли совсем.
Она легла, не переставая ломать голову. Подавленность, от которой жизнь казалась невыносимой, слегка прошла, и Тиви уплыла в сон с надеждой, которой у неё уже не было со времён Заксара.
От сна без сновидений её пробудил колокол побудки огров, и она села в алой дымке сумерек, сочившейся сквозь плетение камыша. Остальные обитатели хижины уже проснулись, и, когда Тиви поискала взглядом Старую Сову, той нигде не было.
Бульдог сел на земляном полу, протирая глаза. Остатки жуткого сна покинули его, и он ощущал изнеможение и пустоту и даже обрадовался боли в изжаленном теле, потому что она пробудила его. Ещё он был рад увидеть Тиви выздоровевшей и ожившей.
