К театру непрерывным потоком подъезжали такси, из которых выходили знаменитые и не очень персоны, приехавшие на спектакль. Они в спешке давали водителям явно чрезмерные чаевые, а потом по пять минут стояли на тротуаре и рылись в поисках билетов. Такси, в котором приехал Смайли, миновало здание театра и высадило его у соседнего отеля «Кларендон», где он сразу же спустился вниз, к расположенным там бару и ресторану.

— Мне в любой момент могут позвонить, — предупредил он. — Моя фамилия Сэвидж. Вы ведь позовете меня к телефону, не правда ли?

Бармен сразу оповестил о его просьбе портье и службу размещения.

— А теперь плесните мне немного виски с содовой, пожалуйста, и, если желаете, налейте себе за мой счет.

— Спасибо, сэр, но я избегаю употреблять спиртное.

Открылся занавес, свет в зале погас, а сцена оказалась освещена скудно, и Гиллам, всматриваясь в конец партера, понял, что не видит ничего в наступившем вдруг мраке. Но постепенно его глаза привыкли, и в едва мерцавшем свете лампочек, отмечавших аварийные выходы, он снова стал различать силуэт Эльзы и по-прежнему пустое кресло рядом с ней.

Лишь невысокая перегородка отделяла последние ряды от тянувшегося вдоль них прохода, а позади располагались несколько дверей, которые вели в фойе, буфет и гардероб. На короткое мгновение одна из них открылась и, как по замыслу режиссера, косой луч света упал прямо на Эльзу Феннан, подсветив тонкие черты ее лица и углубив черные тени под глазами. Она чуть склонила голову, словно вслушиваясь во что-то у себя за спиной, чуть приподнялась в кресле, но, поняв ошибку, приняла прежнюю позу.

Гиллам почувствовал, как ладонь Менделя легла ему на руку, повернулся и увидел, что тот смотрит мимо него в проход между рядами. Проследив за его взглядом, он тоже заметил высокую фигуру, медленно идущую от сцены в сторону последних рядов. Даже в полумраке мужчина производил впечатление: рослый, прямой, с темной челкой, доходившей почти до бровей. Он заметно хромал, и именно с этого элегантного гиганта не сводил глаз Мендель. В нем было нечто притягивавшее внимание, выделявшее в толпе, привлекательное и отталкивающее одновременно. Сквозь стекла очков Гиллам тоже наблюдал за его неспешными движениями, поражаясь размеренной грации, которую мужчина ухитрялся придавать даже своей хромоте. Сразу становилось ясно, что это человек необычайный, одаренный, встреча с которым запоминается на всю жизнь, прибавляет опыта. В свое время для Гиллама такой мужчина мог стать портретом почти любого романтического героя: он стоял бы у мачты рядом с Конрадом, искал бы следы потерянной греческой цивилизации с Байроном, его описал бы в своих поэмах Гете.

По мере того как он шел, чуть заметно выбрасывая вперед здоровую ногу, от него исходил дух властности и месмеризма: Гиллам заметил, как многие в зрительном зале, забыв о сцене, завороженно провожали его взглядами.

Проскользнув мимо Менделя, Гиллам поспешил к одному из аварийных выходов у них за спинами. Пройдя вдоль длинного коридора и спустившись по лестнице, он оказался наконец в главном вестибюле. Окошко кассы закрылось, но за ним все еще сидела девушка, прилежно трудившаяся над какими-то подсчетами, пуская в ход то карандаш, то ластик.

— Прошу прощения, — сказал Гиллам, — но мне нужно воспользоваться вашим телефоном. Это очень срочно. Вы не возражаете?

— Тсс! — шикнула она на него и покачала за стеклом карандашом, даже не подняв взгляда. У нее были мышиного оттенка волосы и нездоровый, с жирноватым блеском, цвет лица — результат работы поздними вечерами и пристрастия к картофельным чипсам. Гиллам немного выждал, гадая, сколько времени ей еще понадобится, прежде чем цифры в написанных паучьим почерком колонках сойдутся с суммой в банкнотах и монетах, лежавших в металлическом ящике рядом с ней.

— Послушайте, — сказал он затем уже с угрозой в голосе, — я — полицейский. В театре сейчас находятся преступники, которые собираются завладеть вашей выручкой. Так вы позволите мне позвонить или нет?

— О Господи, — отозвалась девушка усталым голосом и впервые посмотрела на него. В простеньких очках она казалась совсем дурнушкой. Слова Гиллама нисколько не испугали и даже не встревожили ее. — По мне, так пусть забирают все. Я от этих подсчетов уже готова на стенку лезть.

Отложив свои бумаги в сторону, она встала и открыла дверь расположенной рядом кабинки, куда Гиллам поспешил проникнуть.

— Могли бы придумать предлог и получше, — с усмешкой сказала девица. У нее был голос образованного человека. Вероятно, студентка подрабатывает себе на булавки, успел подумать Гиллам. Он вызвал отель «Кларендон» и попросил к аппарату мистера Сэвиджа. Смайли ответил почти немедленно.

— Он здесь, — сказал Гиллам. — И был в театре уже давно. Вероятно, купил еще один билет в первые ряды. А потом Мендель заметил, как он направился в конец партера.

— Хромает?

— Да. Это не Мундт. Это Дитер собственной персоной.

Смайли замолчал, и через какое-то время Гиллам почувствовал необходимость спросить:

— Джордж, вы слушаете?

— Боюсь, что в таком случае придется все сворачивать, Питер. У нас нет ничего против Фрея. Отзовите людей. Мундт сюда сегодня не явится. Первый акт закончился?

— Нет, но антракт уже скоро.

— Я буду с вами через двадцать минут. Если они разделятся, следуйте за Эльзой по пятам. Мендель пусть следит за Дитером. В антракте перед третьим актом подежурь в фойе. Они могут уйти раньше окончания спектакля.

Гиллам дал отбой и повернулся к девушке.

— Спасибо, — сказал он и положил перед ней четыре пенса, но она с неожиданным проворством сгребла монеты и сунула ему в ладонь.

— Только этого мне еще не хватало. У меня и так будут неприятности.

Он вышел на улицу, переговорил с несколькими мужчинами в штатском, стоявшими у входа в театр, а потом вернулся в зал к Менделю как раз в тот момент, когда дали занавес после первого действия.

Эльза и Дитер сидели рядом, мило болтая, Дитер даже смеялся, а Эльза своей оживленностью при угловатых движениях напоминала марионетку, приведенную в действие кукловодом. Мендель с интересом наблюдал за ними. Она тоже рассмеялась в ответ на шутку Дитера, склонилась вперед и положила ладонь поверх его руки. Мендель отчетливо видел ее пальцы на фоне ткани рукава его смокинга, заметил, как он склонился к ее уху и прошептал что-то, заставив вновь расхохотаться. Но Менделю пришлось прервать наблюдения, потому что свет в зале стал меркнуть, разговоры стихли и зрители приготовились внимать второму акту.

Смайли вышел из «Кларендона» и неспешно направился по тротуару в сторону театра. Обдумывая все заново, он понимал теперь, что появление Дитера было логичным. Присылать на эту встречу Мундта было бы с их стороны чистейшим безумием. Теперь его уже больше интересовал другой вопрос. Сколько времени понадобится Эльзе или Дитеру, чтобы выяснить, что это не Дитер назначил ей свидание в театре, что не Дитер отправил открытку проверенным путем? Вот это, усмехнулся он мысленно, будет прелюбопытный момент. А всерьез рассчитывать он мог теперь только еще на одну серьезную беседу с Эльзой Феннан.

Через несколько минут он занял свободное кресло рядом с Гилламом. С тех пор, как он в последний раз видел Дитера, немало воды утекло.

Тот почти не изменился. Романтизм в его внешности поразительно дополнялся магией шарлатана; он сражался, чтобы поднять Германию из руин, но делал это по-своему, ни перед чем не останавливаясь, не разбирая средств, с почти сатанинским упрямством, с темной силой, подобной мощи богов Севера. Смайли многое скрыл от друзей тем вечером в клубе. Дитер был гигантом во всем, все у него приобретало небывалый размах — его мастерство, его опыт, его хитрость, его мечты. И годы не были властны над этим. Этот человек мыслил и действовал исходя из абсолютных категорий, не желая ни ждать, ни заключать сделки, ни идти на компромиссы.