После того, как наш блок с ленинградской группой сложился, я на одном из совещаний задал Зиновьеву, в присутствии ряда товарищей, примерно следующий вопрос:
Скажите, пожалуйста, если б я не опубликовал "Уроков Октября", имела бы место так называемая "литературная дискуссия" против «троцкизма» или нет?
Зиновьев без колебаний ответил:
– Разумеется. "Уроки Октября" только предлог. Без этого повода дискуссия была бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только…
– Ведь надо же понять то, что было, – говорил Зиновьев. – А была борьба за власть. Все искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого был выдвинут "троцкизм"."
На нас, участников группы 1923 года, эта беседа произвела большое впечатление, несмотря на то, что механика борьбы против «троцкизма» была нам ясна и раньше.
"Так как теперь (речь идет о 1929 годе) Каменев и Зиновьев снова пытаются проявить то же «искусство», то есть связать старые разногласия с весьма свежим вопросом об их капитуляции, то я прошу вас, – обратился Троцкий с письмом к Е.Преображенскому, Г.Пятакову, К.Радеку, Х.Раковскому и другим, – вспомнить, принимали ли Вы участие в одной из указанных выше бесед и что именно вы помните? С комм. приветом. Л. Троцкий".
В том же «Бюллетене» № 9 были помещены ответы Е.Преображенского, Г.Пятакова, К.Радека, Х.Раковского, В.Эльцина, в которых они, каждый как запомнил, подтверждали самый факт такого разговора между Троцким и Зиновьевым во время одного из заседаний оппозиционного центра. Затем Троцкий заключал:
"Таковы свидетельские показания, которые я успел получить в Москве. Они только иллюстрируют то, что более осведомленным товарищам ясно было и без этого. Они достаточно ярко освещают малопривлекательную идеологическую чехарду в вопросе о троцкизме. С 1917 по 1923 год о троцкизме не было и речи. На этот период помимо всего прочего падает Октябрьский переворот, гражданская война, строительство советского государства и Красной Армии, выработка партийной программы, образование Коминтерна, формирование его кадров, составление его основного документа, в том числе программных тезисов и Манифеста Коминтерна. В 1923 году, после отхода Ленина от работы, вспыхивают в основном ядре ЦК серьезные разногласия, которые в течение дальнейших четырех лет развертываются в две непримиримые линии. В 1924 году призрак троцкизма – после тщательной закулисной подготовки – выпускается на сцену. Вдохновителями кампании являются Зиновьев и Каменев. Они стоят во главе – по-тогдашнему – "старой большевистской гвардии". По другую сторону «троцкизм»… И далее:
"После того, как были написаны эти строки, прошло более 2-х лет. Главные свидетели по делу о фальсификации… Пятаков и Радек не предвидели, что им самим понадобится через несколько месяцев вступить на оный путь… На борьбе с троцкизмом Сталин стал «теоретиком», а Молотов – вождем. Зиновьев и Каменев шли со Сталиным, порвали с ним, вернулись к нему…
Революция – суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных. Целое поколение вышло в тираж, истрепалось нервно, израсходовалось духовно. Сохранились немногие. Опустошенные составляют огромный процент на вершинах сталинской бюрократии. Аппаратные скрепы придают им внушительный вид, как парадная форма генералу-рамолитику".
Мы привели большую выдержку из статьи Троцкого, чтобы документировать историю партии, один из наиболее фальсифицированных фактов.
Из цитированной статьи Л.Д. Троцкого вытекают три следующих важнейших вывода:
Во-первых: руководящая головка оболванивала партию и рабочий класс, чтобы привлечь их на свою сторону;
во-вторых: «искусство», о котором говорил Зиновьев, было не более как искусством лжи, потоки которой, кстати, направлялись не против политических врагов, а против своих единомышленников, и только для того, чтобы отодвинуть их от власти и захватить ее в свои руки. Такая политика, по мере ее внедрения, должна была привести к разложению всей системы власти;
и, наконец, в-третьих: Сталин победил потому, что он наилучшим образом владел этим методом, Троцкий же потерпел поражение, потому что такие методы борьбы были для него неприемлемы.
