— Эспада, дага. Без доспехов. Совсем. Я на секунду покину вас… — И подошел к старичку, осматривающему Тука. — Что скажете, мэтр?
— Да ничего, ваша милость. Натянуть кожу на лоб — и заштопать. А дальше… на все Божья милость.
— Ничего без меня не делайте. И никаких прижиганий! Понятно?! — рявкнул я лекарю и вернулся к сенешалю.
Д’Айю уже стянул с себя пурпуэн с дублетом и прохаживался по поляне, резкими щелчками клинка сшибая цветочки. Именно движениями кисти, а не руки, что меня немного насторожило. А еще озадачило то, что он натянул перчатки из толстой кожи с высокими крагами. У меня таких нет, только парадные, из тонкой замши. А могут пригодиться, какая-никакая защита…
Снял верхнюю одежду и вытащил из ножен свои эспаду-фламберг с дагой. Вот и доведется вам, красавицы, крови попробовать. Не останетесь парадными безделушками…
Барон стал в позицию. Дага в согнутой правой руке у груди, острием ко мне. Эспада в левой, более вытянутой руке. Левша… Да мне все равно. Я одинаково работаю обеими руками. Принял ту же позицию.
С дагой я, конечно, погорячился. Почти полный профан я в работе с ней. Надо было совсем отказаться… Вот черт!
Барон, в два коротких шага сорвав дистанцию, провел атаку сразу по двум уровням. Эспадой по ногам и дагой в лицо.
Его эспаду легко вскользь отбил, совершив круазе, но клятый барон тычком даги сорвал мне контратаку. Едва успел отскочить, подставив свою…
Вот зараза! В современном фехтовании нет у противника ничего во второй руке, и ты, блокируя его саблю, никак не можешь наткнуться на клинок в упор.
Черт! Опять, сука, чуть не насадил на острие…
Барон, не останавливаясь, попытался сблизиться, опять прервав мою атаку, ткнув дагой в предплечье… и попал… клинок вспорол камизу и чиркнул по коже. На рукаве стало расплываться пятно крови.
Нет, так дело не пойдет. Отскочил назад и атаковал разнотемпово в три приема. Первым ударом вышиб эспаду у барона на землю, вторым рубанул его по бедру, а третий, которым я собирался его прикончить, баннерет опять не дал мне провести: шагнул навстречу, перехватил мой клинок рукой в толстой перчатке и ткнул дагой в пах…
Твою же мать…
Едва успел отпрянуть назад, при отскоке все-таки успев кончиком эспады рубануть его по бицепсу.
Нет… Дага больше мне мешает, чем помогает. Учиться мне ей работать и учиться. А барон-то, смотрю, мастер именно с ней…
Шарль д’Айю, не обращая никакого внимания на свои раны, атаковал опять. На этот раз он собрался провести что-то похожее на фланконад, но я успел сорвать дистанцию и, вольтнув, сначала рассек ему плечо, а затем без размаха всадил свой клинок баннерету в бок. Пробил насквозь, эспада влезла до середины…
— Twoyu matj!.. — Неожиданно бедро пронзила острая боль.
Скосил глаза вниз и увидел, что барон, медленно соскальзывающий с клинка, успел все-таки засадить дагой мне в ногу.
Отскочил назад. Во рту мгновенно все пересохло, в голове гулко застучали бешеные барабаны.
Вцепился в рукоятку и резко выдернул так и оставшийся в ноге вражеский клинок… Полыхнуло зверской болью, из глаз покатились слезы и полетели разноцветные фейерверки…
— Twoyu matj… — Невольно я сел на землю, все вокруг поплыло кругами…
Глава 15
Очнулся от легкого ветерка, освежающего лицо…
— Что за… — Открыл глаза и увидел перед собой миловидную девушку в чепце, обмахивающую меня веером. Вспомнилось, что где-то ее видел… Фрейлина, кажется…
— Ой… — отчаянно пискнула девица, заметив, что я открыл глаза, и мигом выскочила из комнаты.
Что за черт? В открытом окошке светит солнышко, а пырялись мы почти ночью… Это же сколько я провалялся без сознания?
Огляделся…
Лежу на широченной кровати в одних средневековых труселях ниже колен…
Нога плотно перебинтована чистыми льняными бинтами…
Вроде и не болит совсем…
Комната небольшая, очень светлая. Стрельчатое окно распахнуто настежь. Обстановка богатая, мебель из ореха, драпировки, шитые шелком, на темы войны и охоты. На низеньком столике с ножками в виде лап льва, инкрустированном перламутром, стоит… Ну да, еда стоит. Пахнет вкусно, все еще горячее, парок идет, вот только рассмотреть, что там, не получается, все накрыто крышками и салфетками. Рядышком гордо возвышается серебряный вместительный кувшин с вином и большие бокалы из того же металла.
Внезапно почувствовал дикий голод и жажду.
Осторожненько, стараясь не потревожить ногу, подвинулся к столику и откинул салфетку…
— О-о-о… — Я тут же отодрал ногу у запеченного гуся и отхватил добрый кусман.
Хорошо прожарили и специй не пожалели. И опять брусника моченая. Откуда она у них? Не иначе норвеги кораблями возят. Набулькал в бокал винца и сделал глоток… «Изюмительно», как говорила моя бабушка. Доброе вино: густое, красное как кровь и хорошо выдержанное.
— Черт… — Совсем забыл. Где Тук и что с ним? Я тут жру, а парень там загибается…
— Узнаю Арманьяка! — В комнату энергично вошел барон Робер де Бальзамон. — Только очнулся — и сразу за еду.
— Ну да, мы, Арманьяки, такие. Робер, что с моим эскудеро? — Я налил вина во второй бокал и дал в руки сенешалю.
— А что с ним станется? — Барон, особо не чинясь, с хрустом отодрал у гуся оставшуюся ногу и отсалютовал ею мне. — У скоттов головы крепкие, как булыжник. Мэтр Паре пришил ему кожу на лбу — и все. Правда, он долго не решался это сделать. Говорил, что вы, Жан, будете гневаться.
— Я беспокоился, что у него не хватит умения. Так значит, с Уильямом все нормально?
— Даже отлично. Только что его навещал. Съел каплуна, полкруга сыра, миску зимних груш и теперь заглядывается на служанку. Мэтр Паре говорит, что жара нет, и он к вечеру сможет уже вставать. — Барон вцепился желтоватыми, но крепкими зубами в гусиную ногу и вскоре отбросил голую кость на поднос.
— Ну так давайте за это и выпьем, Робер. — Я стукнул бокалом об его бокал. — Да, совсем выпустил из головы. Что с бароном д’Айю?
— Жан… — Сенешаль, усмехнувшись, посмотрел на меня, — вы не представляете, какой фурор произвели. Д’Айю — лучший в стиле «Эспада и дага» из всех, кого я знаю и видел. А видел я, поверьте, многих знатных бойцов. Барон даже равен мэтру Понсу; во всяком случае, не уступает ему уж точно.
— Он жив?
— Пока да. Мы было уже думали, что он отдаст богу душу, но ночь он, не иначе с божьего произволения, пережил, так что некоторые шансы на выздоровление есть. — Сенешаль перекрестился и огорченно посмотрел на меня. — Я не одобряю этот поединок между вами. Шарль — благородный кабальеро, правда, излишне вспыльчивый…
— Видит бог, Робер, я этого не хотел. Причину надумал, без каких-либо оснований, он сам. И она не стоит выеденного яйца.
— Я догадываюсь… — Сенешаль опять наполнил бокалы. — Во всяком случае, все уже произошло, и жалеть не о чем. Пейте вино, вы потеряли много крови, а оно само как кровь. Это тоже из моих виноградников.
— Отличная лоза, барон. Я, пожалуй, прикуплю у вас его в дорогу, — отсалютовал ему бокалом. — Но как я оказался здесь? Почему не у себя в покоях?
— О-о-о!.. — воскликнул сенешаль. — Вы счастливчик, Жан. Вашим здоровьем озаботилась лично ее высочество Мадлен…
— Ну вот! — В комнату вломилась целая толпа женщин во главе с самой вдовствующей принцессой Вианской, Беарнской и Андоррской. — Стоит только мне немного отвлечься, а больной уже нарушает предписанный режим! Кто приказал подать виконту эту тяжелую для него еду?
Мадлен спрашивала, строго смотря на сенешаля.
— Ваше высочество! — Де Бальзамон склонился в поклоне. — Это я. Справедливо полагая, что виконт проснется совершенно голодным, я взял на себя такую смелость. Нет ничего лучше доброго куска жареного мяса и кубка красного вина для восполнения сил.
— Это на ваш мужской взгляд. — Мадлен сменила гнев на милость. — Я не гневаюсь, Робер. Но сейчас покиньте нас, виконта необходимо перевязать.
