Глефу тоже забрал походя. Туку будет. У него уже есть алебарда, теперь будет и глефа. Или я сам как-нибудь обучусь ею орудовать.

Да, еще забрал серебряный таз для умывания и рулон батиста. На портянки сойдет, если что.

По итогу сторговались. Конечно, как потом сказал мне Тук, ободрали они меня не меньше чем на сто золотых. Скопидомы… Торгаши, а не рыцари. Не ожидал. Похоже, эти совсем не рыцарственные качества средневековых рыцарей писатели просто пропускали в своих книгах.

Помимо массы полезных вещей я получил нечто гораздо более ценное для меня. Де Граммон попутно спьяну выболтал мне всю диспозицию в Арманьяке.

Лейтенант направлялся с отрядом своих лучников в Флеранс на усиление. Город, оказывается, уже был под управлением сенешаля руа франков, и планировалась легкая акция устрашения горожан, дабы неповадно было поддерживать моего папеньку.

Знаем мы эти легкие акции. Всех ограбят, изнасилуют и так далее…

Лектур действительно вырезали почти полностью. Ушло очень мало жителей, а сейчас войска ждали, пока утихнут пожары, и собирались даже срыть стены замка и самого города.

Отца… Отца растерзали. Исаак не соврал. Причем убили его именно те, о ком он рассказывал. Жюль, так звали де Граммона, не одобрял это и, не стесняясь, костерил Гийома де Монфокона, совершившего поступок, негожий для кабальеро. Грозился при случае вызвать его на поединок, что только добавило моих симпатий к лейтенанту. Впрочем, он так же, не стесняясь, костерил и моего покойного папашу… Ну, это ладно. Папик, как выяснялось, гадиной был еще той.

И еще я узнал, возможно, самую важную вещь. Мачеху мою отправили не в Родез, а в замок Бюзе Сен-Такр. Это гораздо ближе, чем Родез. И отправили ее только сегодня утром, целой и невредимой, вместе с ее свитой. Но… кортежем с ней поехало столько солдат и кабальеро, что отбить ее по дороге не получится в любом случае. Проще самого себя сразу дагой проткнуть. Вот так…

Узнал я еще, что все владения семьи Арманьяк заняты королевскими войсками, и везде уже назначены управители и наместники. Долбаный Всемирный Паук раздает их налево и направо. В том числе и мои виконтства Лавардан и Рокебрен… Твою же мать… Даже сеньорию Сегюр…

И еще один момент. Меня ищут, опрашивают всех и трупы опознают. Правда, пока не знают, что я сбежал, думают, что сгорел при пожаре или разорван при бесчинствах. При прорыве мои люди замаскировали все под вылазку и все полегли как один, так что выдать побег некому.

Расставались вполне дружески. Виконт и шевалье так и не заподозрили, что человек, за поимку которого их могли возвысить, все это время пил с ними вино и выдуривал разные ценности. Обе стороны остались довольны собой.

Я остался не раскрыт, узнал много полезного и даже немного разбогател, а эти скряги вполне были уверены, что развели меня на деньги. Впрочем, в чем-то они и правы. Таки развели… перегибать палку в моем положении было крайне неразумно.

Попрощались — и мы двинулись в путь. Кабальеро любезно подсказали, что примерно в лиге, по направлению к Лектуру, будет приют для паломников, который содержат монахи-доминиканцы, и там можно остаться на ночлег и пополнить припасы. Туда мы и направились. Напряжение последних дней сказывалось, и хотелось наконец-то поспать в кровати, хотя я очень сомневаюсь, что в приюте есть таковые.

Ну что… Еще один день прожил. Жив, главное, остался… А мог и сгинуть, возможностей выпало предостаточно.

На деньги и имущество поднялся, кучу благородных дел и подвигов совершил. Настоящий кабальеро, ёптыть… И знаете, несмотря на кучу банальных бытовых неудобств, мне нравится все, что со мной происходит. Как народился благородным рыцарем… может, так и есть, и я попал в свое место и время? Не знаю, точно пока ответить не могу, но тихо балдею от самого себя в нынешней роли.

— Тук, собака, ты зачем позоришь мою честь кабальеро? — поинтересовался я у шотландца, когда мы отъехали на порядочное расстояние от места схватки.

— Ни в коем разе, ваша милость. — Тук ехал позади, на ходу упражняясь с глефой. Подаренный шлем он тоже сразу напялил на голову, так и ехал в нем.

— Даю тебе последний шанс признаться, — вяло попробовал воззвать к его совести.

На большее не было сил. Схватка, вино и жирный окорок не располагают к активности. Да и не злился я, честно говоря. Так… просто поболтать захотелось.

— Не знаю, о чем вы, ваша милость… — Голос Тука стал подозрительно умильным.

— Кто спер окорок в мешке? Тот, который не успели нарезать на стол… И не вздумай, собака, отказываться.

— Ну, разве это называется «украл»? Все равно они все нам должны. Пускай скажут спасибо, что вы так благородно с ними поступили.

— Не смей совать свое рыло в дела благородных господ. Вот как тебя назвать, скотина?

— Как? Сами Туком нарекли, — осторожненько ответил шотландец.

— Не придуривайся… — Я отмахнулся от здоровенного жука, собравшегося приспособить мой берет под посадочное место. — Ты лэрд. По крайней мере, себя так называешь. То есть благородного сословия считаешься. Сам говорил, лэрды в палате лордов заседают. И при этом: беглый монах, колдун… сам говорил — обвиняли, прелюбодей, разбойник, редкостный пройдоха и в довершение ко всему этому набору — ворюга. Может, тебя сдать куда надо?

— Не надо, — буркнул Тук. — Я вам еще пригожусь.

— Вот даже не знаю… подумаю еще. Как тебе сегодняшний денек?

— Уф… — фыркнул шотландец. — Отличный денек, ваша милость. Вы были сегодня великолепны. Как вы его по шлему! Я даже толком ничего заметить не успел. Бам-бам-бам… и он уже на земле валяется. Научите?

— Подумаю. Ты слышал, как я этим франкам говорил, что ты эскудеро?

— Слышал, ваша милость, — радостно ответил шотландец.

— Для чего я взял на душу грех вранья?

— Ну… — В голосе шотландца поубавилось радости, и он задумался. — Дабы… дабы дать понять франкам, что я имею право находиться рядом, и вообще поубавить у них спеси.

— Примерно так и есть. Чего нос повесил?

— Ну, так…

— Эскудеро хочешь быть?

— Ну…

— Понятно. Служи, а я подумаю. А пока какой из тебя эскудеро? Вон окорок спер, скотина.

— Я же во благо… — смутился шотландец.

— Благими намерениями выложена дорога в ад. Понятно? Приучись думать, прежде чем что-то делать.

— Ваша милость, кажись, огонек маячит. Не иначе — приют.

Впереди, в быстро наступающей темноте, помигивал тусклый огонек. Через несколько минут в сумерках нарисовался силуэт какого-то строения.

Подъехав поближе, я увидел на обочине несколько небольших одноэтажных зданий, огороженных сложенным из плоских камней высоким забором. Возле ворот на шесте была прикреплена маленькая лампадка, а сами ворота украшены раковиной, подобной тем, которые я видел на паломниках.

— Стучи…

Тук спешился и несколько раз сильно стукнул рукояткой кинжала по воротам, потом через короткий промежуток — еще раз.

За забором басовито взвыло несколько собак, послышались шаги, и низкий хриплый голос поинтересовался:

— Кто беспокоит странноприимную обитель?

— Его милость шевалье де Сегюр, — рявкнул в ответ шотландец таким голосом, как будто за воротами стоит сам руа франков.

— Что вам надо? — не высказывая никакого почтения, поинтересовался голос.

— Отдых, ночлег и место для молитвы, — ответил я сам.

Тук своим голосищем может напугать монахов так, что на нас еще и собак спустят.

— Это приют для паломников, а не гостиница, — спокойно ответил голос. — К тому же у нас все переполнено. Уезжайте…

Вот те новость… похоже, монахи особого почтения к благородным кабальеро не выказывают. Или я родом не вышел. Не разберешь. Доминиканцы… что-то знакомое… ага, псы Господни, читал… Ворота им выбить, что ли. Нет, нельзя, тогда за мной еще и церковники гоняться начнут, а это уже похуже будет, чем Всемирный Паук…

Вдруг из-за ворот раздался голос второго человека. Явно постарше, но сильный и уверенный: