Клавдий: Да, это крест, который нам с тобою, Вернее, нашей совести нести До смертного одра и даже дале. Одно скажу лишь: бóльшая вина На мне лежит, поскольку я – мужчина. Гертруда: Неправда, в преступлениях таких Мы, женщины, одни лишь виноваты! Как дети, вы в тенетах нашей страсти, А значит, и ответственность на нас! Голос придворного:
Час наступил дневных аудиенций. Прикажете начать? Король и королева отскакивают друг от друга, Гертруда поправляет прическу и воротник платья. Клавдий: Да-да, зовите. Кто первый? Голос придворного: Розенкранц и Гильденстерн, Что вызваны письмом из Витенберга. На сцену вываливается Гильденстерн, растягивается во весь рост. Гильденстерн: Скотина, подлая скотина! Ну, поквитаюсь я с тобой. Встает, отряхивается. В зал важно входит Розенкранц, церемонно раскланивается. Розенкранц: Простите, сир, и вы, миледи, Невежу этого. А ты, Приятель, знай, что государя «Скотиной» называть нельзя. Гильденстерн: Он врет! Не к вам я обратился! Он ножку мне подставил, гад! Розенкранц: Единственно для поученья: Чтоб впредь, к монарху заходя, Смотрел ты скромненько под ноги, А не лупился, как баран. Клавдий: Я вижу, Розенкранц и Гильденстерн – По-прежнему задорные щенята. Сухарь науки впрок вам не пошел, Не затупил молочных ваших зубок. Гильденстерн: По правде молвить, мы не слишком Штаны просиживали там. Розенкранц: Просиживали, но в трактире. Гильденстерн: В трактире или в бардаке. Розенкранц: Нет, в бардаке мы их снимали. Прошу прощения, мадам, Но истина всего дороже. Гертруда (смеясь): Ах, сорванцы, от вашей трескотни Рябит в глазах, закладывает уши, А между тем, вас вызвали сюда Для важного, нешуточного дела. Розенкранц: Ошибка вышла. Не шутя Мы дел не делаем, увольте. У нас зануда есть один, Гораций некий, вот его бы И звали, коли есть нужда. Гильденстерн: Гораций вовсе не зануда, Я раз завел с ним разговор – Ей-богу, он отличный малый, Везде бывал, всё повидал, Дурак лишь, что вина не пьет. Розенкранц: Ну да, ты выпить не дурак, А он дурак, сие логично. Клавдий: Гораций? Уж не тот ли человек, Что нынче с нашим сыном неразлучен? С тех пор, как эта дружба началась, Наш сын, а ваш приятель, юный Гамлет, Переменился так, что не узнать. Куда девалась прежняя веселость? Проделки, выходки, чудачества его Утратили оттенок остроумья, Исполнены угрюмости и злобы. Принц был и прежде дерзок и норовист, Теперь же он границу перешел, Что отделяет странность от безумья. Разительная эта перемена Безмерно нас печалит и тревожит. Гертруда: Затем и вызваны вы оба в Эльсинор, Чтобы шутя нешуточное дело Здесь совершить. Всего-то и хотим Мы с мужем, чтобы Гамлет, вас увидев, От мрачной нелюдимости отпал И снова стал смешлив и беззаботен. Гильденстерн: Ну, это, право, ерунда. Уж мы ли Гамлета не знаем? Розенкранц: Молчи, балбес, не ерунда, А государственное дело. И отнесемся мы к нему Со всем уместным прилежаньем. Велите, добрый государь, Нам перво-наперво в подвалы, Где вина в бочках, доступ дать. Затем строжайше воспретите Чуть что в кутузку нас волочь… Гильденстерн: А то у стражи вашей мода Дворянам воли не давать. Простор нам нужен для маневра, Чтоб принца Гамлета спасти. Клавдий: Никто не тронет вас, хоть стекла перебейте. Но вот еще, о чем хочу просить. Попробуйте непрямо, ненароком, Повыведать, какого естества Печаль и злость, что гложат принцу душу. Гертруда: Любовь, то безответная любовь. Я женщина, и вижу это сразу. Клавдий: Когда бы так, беда невелика… Ступайте, веселитесь до упаду. Гильденстерн и Розенкранц, кланяясь, пятятся к выходу. Розенкранц снова подставляет приятелю ножку, и тот с воплем грохается за кулисы. |
