Глядя на картинку, Лола наконец поняла, что в руках у нее была обычная разделочная доска. Она аккуратно положила ее на стол и отошла подальше от Маркиза, по-прежнему стоявшего столбом.
— Симоне Мартини? — спросила Лола сдавленным голосом. — Сиенская школа? Мадонна с нежным взглядом?
В этом месте она не выдержала и рухнула на диван, сотрясаясь от хохота.
— Ой, — визжала она, — ой, не могу! Мадонна.., ой!
Приступы хохота сотрясали ее, от смеха она не могла дышать, слезы текли ручьем. Маркиз, как бы не веря себе, поднес доску к глазам, потом помотал головой, как будто отмахиваясь от надоедливой мухи. Это еще больше подстегнуло. Лолу. Она снова зашлась в приступе неудержимого хохота. Попугай, привлеченный странными звуками, вспорхнул в воздух и делал теперь круги над столом, как самолет, которому не дают посадки. Пу И под шумок в восторге раздирал под столом оберточную бумагу. Кот Аскольд спокойно сидел в кресле, но глаза его наблюдали за происходящим с неподдельным интересом.
Лола сползла с дивана на пол, потому что не в силах была даже сидеть.
— О, — стонала она, — о! Не могу больше, не могу.., мне плохо… О-о!
— Да хватит тебе! — закричал наконец пришедший в себя Леня. — Что ты орешь при раскрытых окнах? Подумают, что мы сексом среди бела дня занимаемся!
— Пусть думают что хотят! — Лола едва отдышалась. — Мне наплевать! Симоне Мартини… Ох!
Отсмеявшись, наконец, Лола встала с пола и уселась на диван.
Дойти до ванной, чтобы умыться, она была не в состоянии.
— Ай да Вера! — начала она, улыбаясь. —Ай да Зайценогова! Провела тебя, Ленечка, как последнего лоха!
Леня еще раз взял в руки доску, поглядел на нее, повертел в руках, хмыкнул при виде кота в передничке и положил доску на стол.
— Это не Вера, — сказал он, глядя на Лолу очень светлыми глазами. — Она этого сделать не могла. У нее просто не было такой возможности. Меня провела бабуля, Анна Ермолаевна Лопатина. Как меня, так и всех. Нотариуса Селиверстова, Артура из антикварного магазина, своего племянника Лешеньку, его супругу, Штабеля с его братками.., и Веру.
Старуха провела всех. Это она положила в банковскую ячейку вместо картины Симоне Мартини разделочную доску с этим симпатичным котиком. Аскольд, тебе нравится? А я еще удивлялся, зачем она пакет так запаковала, печать прилепила…
— Чтобы никто не догадался, — усмехнулась Лола, — но я хочу тебя спросить, дорогой мой компаньон, говоря языком классики: а был ли мальчик-то? То есть не приснилась ли твоей высокообразованной дамочке из Эрмитажа эта картина? Может, ее и не было вовсе?
— Исключено! — твердо заявил Леня. — Если бы ты видела, в какой экстаз она пришла от одного воспоминания об этой картине.
— Ну тебе, конечно, виднее, — процедила Лола, — ты лучше знаешь, от чего она приходит в экстаз.
— Это к делу не относится, — сухо сказал Леня, и Лола поняла, что шутки кончились. Сейчас она бы не посмела хохотать и валяться на полу.
— Старуха нарочно сделала вид, что картина хранится в банке, она никому не доверяла, и как оказалось — очень правильно делала, потому что нотариус разболтал об этом Артуру, а племянник Леша — своей жене. И та уже посвятила в дело Штабеля.
— И где сейчас, по-твоему, находится картина? — недоверчиво осведомилась Лола.
— Как — где? Разумеется там, в квартире покойной Анны Ермолаевны Лопатиной. Старуха же никуда не выезжала несколько лет, мне ее соседка рассказывала. И племяннику она передать картину не могла, иначе бы уж вторая женушка пронюхала, и тогда картина уже у Штабеля была. А может быть, старухе жалко было расставаться с картиной, она, может, на нее смотреть хотела…
— И что ты собираешься делать?
— Идти туда и искать! Ведь ты хотела наказать эту самую Веру Зайценогову за то, что она пыталась тебя подвести под подозрение и почти преуспела в этом? И за то, что по ее наущению ухлопали трех человек?
— С Аглаей он сам постарался, но в общем я с тобой согласна. Но не поздно ли, Ленечка?
— Пока нет. Я подсунул Вере вместо этой разделочной досочки отличную копию картины. Есть такой замечательный копиист —Миша Рувимчик, меня с ним Валерия свела!
«Вот как, ее зовут Валерия, — поняла Лола, — имя какое-то гнусное…»
— Она раскопала где-то старую репродукцию картины, оказывается она была известна давно, еще до войны, а потом пропала…
— Не пропала, а Лопатин ее хапнул!
— Точно. И теперь нужно искать в старухиной квартире, чем я и займусь в самое ближайшее время, пока Вера не спохватилась, что ей подсунули копию. Она ведь тоже ждать не может, у "ее ребята Штабеля на хвосте, ей нужно скорее картину продавать и линять отсюда.
Маркиз остановил машину за два квартала до нужного ему дома. Была глубокая ночь, точнее, второй ее час. На улице никого не было. Маркиз тщательно запер машину и прошел два квартала, не торопясь. Вот и дом, в котором проживала покойная старуха Лопатина. Все окна на четвертом этаже были темными, балконы закрыты. Это вселяло надежду. То есть у старухи в квартире и быть никого не могло, Маркиз опасался чуткого уха и внимательного глаза соседки, той самой шустрой старушенции, которой он в прошлый раз выплатил деньги, якобы причитающиеся покойной Анне Ермолаевне Лопатиной. В данном случае есть надежда, что соседка к такому времени уже угомонилась, даже принимая во внимание старческую бессонницу.
Леня бесшумно поднялся по лестнице на четвертый этаж и оглядел площадку, на которую выходили две двери. Обе двери были почти одинаковые — старые, дубовые, двустворчатые. Леня удовлетворенно улыбнулся: на этот раз правая дверь не была опечатана, это и понятно, ведь Вера Зайценогова, племянница покойной, уже получила наследство.
Вначале Маркиз послушал у правой двери и убедился, что за ней полная тишина. Затем он перешел к двери соседки, оттуда тоже не раздавалось никаких звуков — не шумела вода, не слышались шаги, не лаяла собака.., впрочем, собаки у соседки не было, и это очень хорошо.
Мысленно помолившись, хотя он и был убежденным атеистом, Леня подошел к нужной двери и внимательно ее оглядел. Кое-что он успел рассмотреть в свой первый приход сюда, когда звонил и топтался у двери, делая вил, что он — общественное лицо. На двери было два замка, и насколько Маркиз мог судить, никакой дополнительной сигнализации.
Еще раз оглянувшись на соседнюю дверь, Леня надел тонкие перчатки, достал из кармана универсальную отмычку, которую его приятель Ухо посодействовал приобрести за очень и очень большие деньги, и принялся за дело.
С первым замком он разобрался очень быстро, чему даже слегка удивился. Со вторым пришлось повозиться, но и он поддался. Дверь отворилась с легким скрипом, Маркиз понадеялся на крепкий сон соседки и проник в прихожую, темную, как пещера циклопа. Аккуратно притворив за собой дверь, он достал фонарик, огляделся и понял, отчего на старухиной двери были такие в общем-то нетрудные замки: с внутренней стороны двери висел огромный, доисторический крюк, заложив дверь на этот крюк, можно было чувствовать себя в полной безопасности, как в каземате Петропавловской крепости. Старуха не выходила из дома в последние годы, вспомнил Леня, оттого и не поставила сложные замки. Зачем ей, когда крюк выдержит любое нашествие?
Для того, чтобы его открыть, нужно было снаружи разрубить дубовую дверь топором.
Прихожая была большая и пыльная, все в этой квартире было пыльным, потому что хозяйка и при жизни-то уже не могла следить за чистотой как надо. Леня внимательно следил за лучом фонарика. Шкафчик для обуви, старая вешалка, дверь стенного шкафа. Леня открыл эту дверь, сразу же выпустил на свет тучу моли и зачихал. В шкафу на полках лежали какие-то свертки и бебехи, узлы и коробки. Неужели старуха могла прятать тут картину? Да это до утра не справишься, если все перебирать… Маркиз решил, что займется таким неблагодарном делом в самую последнюю очередь.
Он наскоро оглядел кухню при свете уличных фонарей — старые, но крепкие шкафы, большой круглый стол, покрытый клеенкой. Она могла в принципе засунуть картину и в буфет. Куда-нибудь сзади, к стенке… Или тайник в подоконнике… Хотя в подоконнике, пожалуй, нет, все же доска довольно большая, двадцать на тридцать сантиметров…
