Барон Альбрехт вышел сопроводить, да еще двое дюжих телохранителей двигаются за мной в семи шагах, ближе не подпускаю, но это значит, что между мной и телохранителями не должен появляться никто из посторонних. Впрочем, как будто свой не может пырнуть ножом.

В саду по аллеям разгуливают в основном женщины, все группками, одиночек нет, неприлично. Мне улыбаются, но издали, а если сам прохожу мимо, приседают, выставляя напоказ свои арбузики, яблоки или груши, кто чем богат, только фиги стыдливо прячут, эти особенно целомудренные и стеснительные.

Я поглядывал по сторонам, иногда улыбался и отвечал на поклоны, а барон так и вовсе расшаркивался.

– Твоих рук дело? – спросил я чуть раздраженно.

– Какое? – осведомился он учтиво.

– Это вот, – сказал я и повел дланью. – Скоро совсем будет как на базаре. Не протолкнуться.

Он сказал с достоинством:

– Ваше высочество, ваш двор все больше привлекает талантливых людей!

– Тогда почему так много женщин?

– Красота, – отпарировал он, – тоже талант.

– Да, – буркнул я. – Особенно с ковшом вина. В крайнем случае, с двумя. Ну, а с тремя так и гарпии весьма даже недурны… наверное. Как думаете?

Он ответил сердито:

– Это вы любите всякое необыкновенное, а я человек устоявшихся вкусов, на гарпий не тянет. Мне если не с вот такими, то уже и не талантлива, а так, с некоторыми нераскрытыми или недоразвитыми способностями.

– И даже вино не помогает?

– Нет, – отрезал он. – Оно мне как раз мешает, если вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, – ответил я, – а вот у Антония… нет-нет, не святого, а который влюбился в бабищу, которой было далеко за пятьдесят, все было как раз наоборот. Я ахнул, когда узнал, что Клеопатре тогда было столько, а потом когда прочел, что он почти всегда был пьян…

– Я не бываю пьян, – сказал он уже строже и весь подобрался. – А женщины здесь все, как видите, только талантливые!

– Да они все красивые, – сказал я великодушно. – Некрасивых вообще нет. Есть дуры, что не умеют себя подать…

Он раскрыл рот для чего-то ехидного, вижу по роже, но умолк на полуслове, навстречу идут, весело пощебечивая, две молодые девушки. Одну, которая почти дюймовочка, но не дюймовочка, узнал сразу, Розамунда, первая из красавиц, избранных лордами играть роль моей спутницы на приемах, блистающая и веселая.

Она сразу одарила нас милой улыбкой, но улыбнулась тихо и скромно, умильные ямочки на щеках стали глубже, а еще добавилась одна на подбородке. Вторая, выше ростом на ладонь, прошелестела нежным голоском «Ваше высочество», и обе одновременно присели, украдкой поглядывая, сильно ли пялимся на их вторичные признаки.

Барон продолжал раскланиваться, затеяв какой-то сложный танец, словно тетерев, что выделывается перед тетеревихой, а тут их даже две, с ума сойти, скорее хватай.

Я кивнул, подумал, что либо мое подсознание проделало какую-то сложную операцию и вывело меня именно в это время, когда, по словам сэра Жерара, здесь прогуливается Розамунда, то ли это я сам дурак, не ведаю, что делаю.

– Леди Розамунда, – произнес я дружелюбно.

Она из низкого приседа ответила скромно:

– Ваше высочество, могу я представить вам свою подругу, леди Кельвинию, урожденную баронессу Медеширскую?

– Еще бы, – ответил я. – Леди Кельвиния?

Она ответила тихо и скромно, не поднимая взгляда:

– Ваше высочество.

– Встаньте, леди, – разрешил я, – и позвольте на вас взглянуть…

Я заметил, что эту Розамунда не назвала лучшей подругой, как однажды в такой же ситуации представляла леди Анну. Да Кельвиния и не выглядит той, что может быть ей подругой: скромное, но строгое лицо, слишком внимательные глаза, а из нас никто не любит слишком умных, что видят мужчин насквозь, сразу уникальность теряем, несколько высоковаты скулы и запавшие щеки, а пока что в моде пышненькие хохотушки… впрочем, те будут пользоваться успехом всегда, красиво вырезанный рот, но не бантиком, как считается шиком, а подбородок совсем не по-женски выдается вперед, выказывая силу характера, что совсем уж отпугнет любого мужчину.

– Знаете, – сказал я Розамунде, – проблемы начались с Хорнегильды, которую увез с собой этот чертов Сулливан в качестве добавочного наказания. Я таким образом остался без королевы турнира. Потом были еще две, вы их помните, обе сразу же вышли замуж, и я опять без той, что сидела бы на троне и улыбалась гостям…

Розамунда сдержанно улыбнулась.

– Ваше высочество, если это завуалированное предложение мне сесть в то кресло… я благодарю за честь, но… с превеликим сожалением вынуждена отказаться.

– Почему? – спросил я. – Обида?

Она засмеялась.

– Нет, совсем нет.

– А в чем же дело?

Она посмотрела на меня победно.

– Я тоже выхожу замуж.

– Ох, – сказал я с огорчением, – одни несчастья.

У нее был такой вид, что вот-вот покажет язык и скажет, что дурак, не попользовался, когда было можно, а она такая сладенькая, нежная, чувственная, податливая, готова на все.

– Что делать, – произнесла она легко и лишь чуточку сдвинула плечами. – Все женщины выходят замуж.

– Да уж, – пробормотал я.

– Хотя вообще-то не все, – сказала она неожиданно, – вот Кельвиния собирается в монастырь.

Я обратил взгляд на Кельвинию.

– Леди?

Она ответила тихо:

– Это мужской мир. Грубый и жестокий. Я хочу жить за высокой каменной стеной, отгородившись от всего.

– М-м-м, – сказал я, – желание вообще-то понятное.

Она взглянула на меня несколько удивленно.

– Ваше высочество?

Я сказал с неловкостью и даже некоторым чувством вины:

– Это так, но… на самом деле этот мир ко всем жесток. К мужчинам… даже больше. Мужчины несут на себе весь груз, а женщины, если хотят, иногда подставляют плечо. Я видел, как женщины управляют даже королевствами, очень успешно, кстати, а уж про управляющих замками и землями так и говорить нечего! Мужья то на войнах, то на турнирах, то у короля при дворце трутся, а жена, не желая давать вороватому управителю расхищать добро, берет все в свои руки… А сколько женщин, что стали, уж простите, но, к счастью, здесь нет вблизи инквизиции, сколько женщин достигло вершин могущества в колдовстве?

Они все трое смотрели на меня в удивлении, даже барон вскинул брови.

Леди Кельвиния сказала мягко:

– Ваше высочество, это для сильных женщин. А я слабая.

– Слабые чаще сильных выказывают силу, – сказал и повернулся к Розамунде. – Когда упорхнете?

Она засмеялась.

– Совсем скоро. Мои родители и родители жениха договариваются о деталях.

– Тогда, – сказал я, – может быть, посидите сегодня? Предстоит прием послов, а мы сейчас заметны… Как я слышал, прибыли даже из королевств, о которых я вообще слыхом не слыхивал!

Она взглянула на подругу.

– Останешься со мной?.. Ваше высочество, мы собирались сегодня же вернуться домой…

– Если леди Кельвиния останется, – предложил я, – то можно послать гонца к вашим родителям с сообщением, что вы на весьма важном и ответственном правительственном задании.

Розамунда хихикнула.

– Вот удивятся! Кельвиния?

Кельвиния взглянула на меня исподлобья и тихо прошелестела:

– Я согласна, ваше высочество.

Вернувшись в свой кабинет, я занимался делами, как же – государственными, у меня все теперь государственное, даже если просто в носу ковыряюсь, это тоже важно, так мозг лучше работает. Ну и что, если я сам сейчас это придумал, стоит сказать только кому, тут же растиражируют и придворные будут на виду у всех усиленно ковыряться в носу обоими пальцами, чтобы показать, как они ценят умственный процесс и как усердствуют на этом нелегком поприще.

Но и, занимаясь государственными, слышал, как в ушах шелестит нежный голос: «Я согласна, ваше высочество». То ли мне чудится, то ли в самом деле вложила в эти простые слова совсем другой смысл, а я вот такой чуткий, сразу выловил и теперь в сомнениях, то ли плюнуть на все и делать то, чего от меня ждут, то ли сделать приятное отцу Дитриху и вообще воздержателям…