После их разногласий по поводу художников вообще и мужчин и женщин художников Роза хорошенько рассмотрела Клиффорда, когда он вечером пришел навестить жену. Она сочла, что у него вялый, невротичный вид человека, явно привыкшего, что его желания исполняются. Позже, узнав, сколько такта требуется от Джослин, сколько сил, чисто физической энергии она тратит на семейную жизнь (именно Джослин чинила протекающие краны и прочищала забитые трубы), Роза полностью убедилась, что Джослин растрачивает себя понапрасну, идет не в ту сторону. Впрочем, Роза подозревала, что Джослин, со своей стороны, не видит особого смысла в ее браке с Патриком.

На вечеринке оказалось поначалу проще, чем ожидала Роза. Она боялась, что окажется чересчур парадно одетой: она хотела надеть тореадорские брючки, но Патрик этого не потерпел бы. Но здесь лишь немногие девушки были в слаксах. Остальные — в чулках, серьгах, нарядах, очень похожих на Розин. Как на любом сборище молодых женщин той поры, три-четыре были заметно беременны. Большинство мужчин были в костюмах и при галстуках, как и Патрик. Роза испытала большое облегчение. Она не просто хотела, чтобы Патрик выглядел своим среди прочих гостей; она хотела, чтобы он примирился с существованием этих людей и понял, что они не уроды какие-нибудь. В студенческие годы Патрик водил ее на концерты и в театры и вроде бы не питал чрезмерных подозрений в адрес выступающих артистов. Наоборот, ему, кажется, нравились театры и музыка, потому что его семья их ненавидела, а в то время — как раз когда он выбрал Розу — у него был краткий период бунта против семьи. Однажды он повез Розу в Торонто, и они пошли в Королевский онтарийский музей, в китайский храмовый зал, и сели там перед фресками. Патрик рассказывал Розе, как эти фрески привезли по кусочкам из провинции Шаньси. Он явно очень гордился своими познаниями и в то же время был очаровательно, обезоруживающе скромен, нехарактерно для себя, и признался, что все это услышал здесь же от экскурсовода. Лишь пойдя работать, он завел непререкаемые мнения и стал осуждать людей оптом. Современное искусство — шарлатанство. Авангардные пьесы — грязь. У Патрика была особая манера произносить «авангардные» — он жеманничал и брызгал слюной, так что слово выходило омерзительно претенциозным. Роза считала, что он прав. В каком-то смысле она понимала, что он имеет в виду. Она видела чересчур много разных сторон вопроса; Патрик этим не страдал.

За исключением периодических жестоких ссор, она была очень кротка с Патриком и старалась быть у него на хорошем счету. Это было нелегко. Даже до того, как они поженились, Патрик завел привычку читать ей полные упреков лекции в ответ на простой вопрос или констатацию факта. Иногда в те дни Роза специально задавала вопросы в надежде, что он проявит какие-нибудь выдающиеся познания и даст ей повод повосхищаться, но обычно она в конце концов жалела, что спросила: ответ был слишком длинный, преподносился уничтожающим тоном и никаких особых глубин мудрости не содержал. Роза искренне хотела восхищаться Патриком и уважать его, но каждая попытка оказывалась прыжком в неизвестность.

Позже Роза думала, что на самом деле уважала Патрика, но не так, как он хотел, чтобы его уважали; и любила его, но не так, как он хотел, чтобы его любили. Но тогда она этого не знала. Она думала, что хотя бы отчасти знает его, и думала, что знает: он на самом деле не хочет становиться тем, во что так трудолюбиво себя переделывает. Такую самонадеянность можно, конечно, назвать уважением, а такую бесцеремонность — любовью. Но эти чувства не сделали Патрика счастливым.

Кое-кто из мужчин был в джинсах и свитере или водолазке. Один из них, весь в черном, был Клиффорд. На дворе стояла эпоха битников из Сан-Франциско. Джослин звонила Розе по телефону и читала ей «Вой»[8]. В черной одежде Клиффорд выглядел очень загорелым, а волосы у него были слишком длинные по сравнению с тогдашней модой и светлые, почти такие же светлые, как небеленый хлопок. Глаза тоже были очень светлые, яркие, серо-голубые. Розе он показался маленьким, похожим на кота, отчасти женственным; она только надеялась, что Патрик не воспылает к нему слишком сильным отвращением.

Из алкогольных напитков подавали пиво и винный пунш. Джослин, отличная повариха, мешала в кастрюле джамбалайю. Роза сходила в туалет — чтобы на время освободиться от Патрика, который как будто нарочно за нее цеплялся (Роза решила, что он сторожит ее, и не подумала, что, может быть, он просто робеет). Когда она вышла из туалета, Патрик куда-то делся. Она выпила три стакана пунша — один за другим, — и ее представили писательнице, автору пьесы. К удивлению Розы, эта женщина была одной из самых бесцветных и стеснительных гостей.

— Мне понравилась ваша пьеса, — сказала Роза.

По правде сказать, Розу сочинение писательницы поставило в тупик, а Патрик счел пьесу отвратительной. На первый взгляд она была про женщину, пожирающую собственных детей. Роза знала, что это символ, но не могла понять, что именно он символизирует.

— Да, постановка была ужасная! — сказала писательница. От застенчивости, волнения и желания поговорить о пьесе она обрызгала Розу пуншем. — Они все сделали так буквально. Я боялась, что выйдет чернуха, а мне нужна была тонкость. Мне нужно было совсем другое, не то, что вышло в постановке.

Она принялась объяснять Розе, что именно было не так с постановкой, — неправильно подобрали актеров, выкинули самые важные, жизненно важные, строчки. Розе было лестно слушать эти подробности, и она попыталась незаметно вытереть брызги пунша.

— Но вы-то поняли, что я хотела сказать? — спросила писательница.

— О да!

Клиффорд налил Розе еще стакан пунша и улыбнулся ей:

— Роза, ты сегодня выглядишь чрезвычайно аппетитно.

Слово «аппетитно» как-то странно звучало в устах Клиффорда. Возможно, он был пьян. А может, он ненавидел вечеринки, как сказала Джослин, и потому надел маску, играл роль — роль человека, который всем девушкам говорит, что они аппетитны. Возможно, он умело притворялся — Роза подумала, что она тоже скоро станет такой умелой притворщицей. Она продолжала разговаривать с писательницей и мужчиной, который оказался преподавателем английской литературы семнадцатого века. Она хотела прикинуться такой, как они, — бедной и умной, с радикальными взглядами, непочтительной к авторитетам.

В узком коридоре страстно обнимались мужчина и девушка. Когда кому-нибудь нужно было пройти, парочке приходилось разделяться, но они продолжали впиваться друг в друга страстными взглядами и даже ртов не закрывали. При виде этих раскрытых мокрых ртов Роза вздрогнула. Ее никогда в жизни так не обнимали, она никогда не открывала рот вот так. У Патрика французские поцелуи вызывали отвращение.

Маленький лысый человечек по имени Сирил расположился у двери в туалет и целовал каждую выходящую оттуда девушку со словами: «Рад вас видеть, дорогая, спасибо, что зашли, спасибо, что ушли!»

— Сирил ужасен, — сказала писательница. — Он думает, что обязан вести себя как поэт. Но не может придумать ничего лучше, чем околачиваться вокруг сортира и пугать людей. А сам думает, что ведет себя как бунтарь.

— Он поэт? — спросила Роза.

Лектор по английской литературе ответил:

— Он сказал мне, что сжег все свои стихи.

— Какая пламенная страсть к поэзии! — сказала Роза.

Она была страшно довольна собой, что придумала это, и собеседниками — за то, что они засмеялись.

Преподаватель начал рассуждать о шутках типа «Я буду мартини, сухо сказал он».

— Мне никогда ничего подобного в голову не приходит, — скорбно сказала писательница. — Я слишком забочусь о языке.

Из гостиной доносились громкие голоса. Роза узнала голос Патрика — он взмывал над спором, заглушая всех остальных. Роза открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, отвлечь внимание на себя, — она знала, что катастрофа неминуема. Но как раз в это время в коридоре появился высокий кудрявый мужчина, явно в приподнятом настроении. Он бесцеремонно распихал по сторонам целующихся влюбленных и поднял руки, призывая ко всеобщему вниманию.