— Чем бы вы ни занимались, проследите, чтобы он действительно туда поехал. Если он от вас улизнет или решит вернуться, вы тут же идете на ближайший телефонный узел, звоните сюда и произносите одно слово: «Ушел». Я устрою так, что мне это передадут, где бы я ни был.

До Литл-Пэрлингтона добраться не так-то просто, поскольку находится он не на главной железнодорожной магистрали, а на ветке. У меня сохранились не самые приятные воспоминания о той поездке: жара, поезд плелся медленно, а мой попутчик всю дорогу сидел насупившись и почти не разговаривал, если и открывал рот, то только для того, чтобы сделать какое-нибудь язвительное замечание по поводу целесообразности нашего путешествия. После того как мы сошли на маленькой станции, чтобы добраться до дома священника, нам пришлось проехать еще две мили в экипаже. Хозяин, большой, солидный, напыщенный мужчина, принял нас в своем кабинете. На столе перед ним лежала наша телеграмма.

— Итак, джентльмены, — сказал он, — чем могу быть полезен?

— Мы не стали задерживаться и приехали сразу же, как вы и просили в телеграмме, — пояснил я.

— Я просил? Но я не давал никакой телеграммы.

— Я имею в виду вашу телеграмму мистеру Джосайи Эм берли относительно его супруги и денег.

— Если это какая-то шутка, сэр, то весьма сомнительная, — раздраженно произнес священник. — Я первый раз слышу имя джентльмена, о котором вы говорите, и никаких телеграмм никому не посылал.

Мы с Эмберли недоуменно переглянулись.

— Возможно, произошла какая-то ошибка, — сказал я. — Может быть, здесь проживают два священника? Вот сама телеграмма. Подписано «Элман», тут четко сказано: дом священника.

— Здесь есть только один дом священника, и только один священник, а ваша телеграмма — наглая подделка, которой следовало бы заняться полиции. А пока я не вижу смысла продолжать этот разговор.

Таким образом, мистер Эмберли и я очутились на обочине дороги посреди, должно быть, самой захолустной деревушки во всей Англии. Мы отправились на телеграф, но он уже закрылся. К счастью, в местной гостинице оказался телефон, и мне удалось связаться с Холмсом, который не меньше нашего удивился результату поездки.

— Крайне странно! — воскликнул далекий голос. — Просто поразительно! Боюсь, дорогой Ватсон, что сегодня вечером обратного поезда нет. Выходит, я, сам того не желая, обрек вас на ужасы деревенской гостиницы. Впрочем, у вас появилась прекрасная возможность насладиться общением с природой… И с Джосайей Эмберли, — и, прежде чем нас разъединили, на другом конце провода я услышал хрипловатый смешок.

Вскоре мне стало понятно, что спутник мой не зря слывет скрягой. Сначала он беспрестанно жаловался на лишние расходы, связанные с поездкой, настоял, чтобы мы ехали третьим классом, а теперь шумно возмущался тем, что придется оплачивать еще и гостиницу. На следующее утро, когда мы наконец вернулись в Лондон, трудно было сказать, кто из нас находился в худшем расположении духа.

— Вам стоит заехать со мной на Бейкер-стрит, — сказал я. — У мистера Холмса могут быть новые указания.

— Если они стоят не больше предыдущих, то толку от них не много, — огрызнулся Эмберли, бросив на меня сердитый взгляд.

И все же он поехал со мной. Я уже сообщил Холмсу телеграммой о часе нашего возвращения, но на Бейкер-стрит нас ждал не он, а записка, в которой мой друг сообщал, что уехал в Луишем и встретится с нами там. Это было неожиданно, но еще большей неожиданностью стало то, что в гостиной нашего клиента он был не один. Рядом с ним сидел строгого вида невозмутимый человек, смуглый мужчина в очках с дымчатыми стеклами, в галстуке которого поблескивала большая булавка с масонским символом.

— Это мой друг мистер Баркер, — представил незнакомца Холмс. — Он также занимался вашим делом, мистер Джосайя Эмберли, хотя мы и работали независимо друг от друга. И у нас с ним возник к вам один и тот же вопрос!

Мистер Эмберли тяжело опустился на стул. Он почувствовал угрозу. Я понял это по тому, каким напряженным сделался его взгляд и как задергались у него губы.

— Что вы хотите узнать, мистер Холмс?

— Только одно: что вы сделали с телами?

Старик вскочил, издал хриплый крик и взмахнул тощими руками. Рот его был раскрыт и на какой-то миг он показался мне похожим на какую-то ужасную хищную птицу. Вдруг перед нами предстал настоящий Джосайя Эмберли, отвратительный демон, душа которого была так же исковеркана, как и его тело. Повалившись на стул, он зажал себе рот, как будто хотел подавить кашель. Холмс в мгновенье ока оказался рядом с ним, вцепился ему в горло и заставил наклонить голову. Из разжавшихся челюстей старика на пол выпала белая пилюля.

— Нет уж, Джосайя Эмберли, вам так просто не отделаться. Все должно быть сделано пристойно и по закону. Что у вас, Баркер?

— У двери ждет кеб, — произнес наш молчаливый по мощник.

— До участка всего несколько сот ярдов. Поедем вместе. Ватсон, вы можете пока остаться здесь, через полчаса я вернусь.

В широких плечах и могучей грудной клетке старого москательщика скрывалась сила льва, но в руках двух опытных бойцов он оказался беспомощен. Его, вырывающегося и извивающегося всем телом, потащили в кеб, я же остался наедине со своими растрепанными мыслями в этом зловещем доме. Однако Холмс вернулся даже раньше, чем обещал. С ним прибыл молодой энергичный полицейский инспектор.

— Я оставил Баркера оформлять бумажки, — сказал мой друг. — С Баркером вы еще не встречались, Ватсон. Это мой злейший конкурент с суррейского берега. Как только вы произнесли «высокий смуглый мужчина», я сразу понял, кто это. У него за спиной несколько раскрытых дел, не так ли, инспектор?

— Да, несколько раз он оказывал нам помощь, — сдержанно ответил инспектор.

— Методы его, как и мои, не всегда отвечают букве закона, но иногда это бывает очень даже полезно. Вот вам, например, обязательно нужно предупреждать задерживаемого о том, что все, сказанное им, может быть использовано против него. Разве такое предупреждение могло подтолкнуть этого негодяя на то, что стало в сущности признанием?

— Возможно, нет, но мы все равно бы этого добились, мистер Холмс. Не думайте, что мы не составили собственного мнения об этом деле и что сами не сцапали бы преступника. Я думаю, вы понимаете, почему нам не нравится, когда вы со своими методами, которыми мы пользоваться не имеем права, вмешиваетесь и отбираете у нас заслуженную славу.

— Могу вас заверить, Маккиннон, на этот раз вся слава достанется исключительно вам. Я с этой минуты отхожу в сторону, а что касается Баркера, здесь он действовал по моим указаниям.

Инспектор просветлел.

— Это очень благородно с вашей стороны, мистер Холмс. Вам-то все равно, будут вас хвалить или ругать, но для нас, когда газетчики начинают задавать вопросы, дело обстоит совсем иначе.

— Вот именно. Можете не сомневаться, вопросы они будут задавать, так что вам было бы неплохо иметь ответы. Например, что вы скажете, если какой-нибудь вдумчивый и инициативный репортер спросит, что именно навело вас на подозрения и в конечном итоге дало определенную уверенность в том, что произошло на самом деле.

Этот вопрос, похоже, застал инспектора врасплох.

— Прямых улик у нас пока нет, мистер Холмс. Вы говорите, что задержанный в присутствии трех свидетелей, пытаясь совершить самоубийство, практически признал свою вину — то, что он убил жену и ее любовника. А что, может быть, вы располагаете какими-то уликами?

— Вы распорядились, чтобы здесь произвели обыск?

— Сейчас должны прибыть три констебля.

— В таком случае скоро вы получите самую непосредственную улику. Тела должны быть где-то рядом. Обыщите подвалы и сад. Много времени это не займет. Этот дом старше трубопровода, где-то здесь должен быть старый колодец.

Попробуйте поискать в нем.

— Но как вы обо всем узнали? И что вообще произошло?

— Сначала я покажу, что произошло, а потом дам необходимые объяснения и вам, и моему многострадальному другу Ватсону, который оказал мне неоценимую помощь в расследовании этого дела. Но сначала я хочу обратить ваше внимание на психическое состояние арестованного. Надо сказать, что это очень необычный человек… Настолько необычный, что мне кажется, ему место не на виселице, а в Бродмуре[78]. У него характер и душа средневекового итальянца, а не современного англичанина. Он был до того скуп, что своей прижимистостью превратил жену в легкую добычу для первого же авантюриста, который вскоре и подвернулся в лице этого врача-шахматиста.