– Одноместная, – вслух повторил Береславский, потому что в кабинет вошла Марина Ивановна, его секретарь, а также подруга самого Ефима и его жены Натальи. – Жалко, что двухместная не получается. А то б Наташку взял.
– Почему не получается? – не понял работодатель. – Вполне можешь Наталью свою взять.
– Ну ничего, – бодро продолжил Ефим. – Не получается – значит, не получается. В этот раз съезжу один. Все равно Наталья собиралась в августе ремонтом заняться.
– Я ж говорю – хитрый! – с некоторой завистью заметил въехавший наконец в ситуацию Агуреев. – Маринка, что ли, вошла? – Он общался с директором «Беора» давно и основных действующих лиц знал неплохо.
– Ты верно оценил рост котировок на бирже, – чувствуя себя немножко Штирлицем, ответил Береславский.
– Ладно, до встречи! – Веселый олигарх снова заржал и повесил трубку.
* * *
– Ну и чего ты опять удумал? – в лоб спросила Марина Ивановна. Когда-то она была старостой его группы, попортив немало крови ленивому, но изобретательному Береславскому, и он по привычке ее побаивался.
– Вот работать еду, – сообщил Ефим. – Из «Четверки» звонили, сам Агуреев. Попросил школы провести для их сотрудников. Хорошие деньги заплатит.
– Ну почему разгильдяям всегда везет, а трудягам – нет? – развела руками Марина Ивановна. – Ты смотри, из нашей группы только трое выбились. И как на подбор: прогульщик, троечник и второгодник!
– Это потому, Марина Ивановна, – неделикатно объяснил Береславский, – что трудолюбивые трудятся сами, а ленивые организуют других.
Уже уходя, Марина Ивановна вдруг вспомнила:
– Ты, кстати, в курсе того, что произошло в «Четверке»?
– Нет, а что случилось? – забеспокоился Ефим.
– Убили их президента Болховитинова. Помнишь, элегантный такой?
– Надо же, – расстроился Береславский. Теперь понятна заминка Агуреева: в такой момент фирму не бросишь. Но уже через минуту повеселел: Болховитинова он почти не знал – рекламой в «Четверке» занимался Агуреев, – а перспектива скорого и долгого плавания переполняла его впечатлительную натуру.
* * *
Наталья сначала расстроилась.
– Может, вторую путевку купить? – предложила она.
– Конечно, можно, – энергично согласился Ефим. – Всего три тысячи.
– А как же ремонт? – задумалась жена.
– Ничего страшного, отложим ремонт, – великодушно одобрил супруг.
– И дальше жить в этом свинарнике?
– Ну, ты сама не знаешь, чего хочешь! – возмутился Береславский. – В конце концов, я на работу еду, а не в игрушки играть.
– Ладно, – решилась наконец Наталья. – Осенью съездим на недельку куда-нибудь вдвоем.
– Как скажешь. – Сегодня Ефим во всем соглашался с супругой.
Наталья поехала выбирать обои для предстоящего ремонта, а Береславский, задетый укорами проснувшейся совести, задумался над корнями своей беспринципности. В конце концов он пришел к выводу, что причина кроется в гормонах, избыточно выделяемых его распираемым творческой энергией телом. А значит – виновато вышеозначенное тело, а не лично Ефим.
Такой вывод полностью удовлетворил рекламиста, и он, уже без следов душевных мук, начал собираться в дорогу.
* * *
…Береславский встрепенулся, убедившись, что перед ним снова возникло свободное пространство и стоящие в очереди за ним смотрят на него с укоризной. Он подтолкнул ногой свой багаж – до стойки регистрации оставалось всего три человека, – как вдруг его настойчиво потянули за рукав.
– Ради Бога, извините, пожалуйста! – сказал приятного вида молодой человек лет 27–30. – Вы не могли бы меня выручить?
– Пока не знаю, – честно ответил Ефим.
– Вы ведь на «Океанскую звезду»? – то ли спросил, то ли заявил парень.
– Да, – ответил Береславский и снова испытал ласкающее душу предвкушение счастья.
– Очень хорошо, – обрадовался парень. – Может, передадите пакет старшему механику? – Он протянул Ефиму большой и довольно толстый конверт, перетянутый скотчем. – Это для моего дяди. Только, ради Бога, не потеряйте: здесь его аттестат и какие-то судоводительские бумаги. Он мне звонил утром. Умолял прислать, а то в рейс могут не пустить.
– Так, может, найти кого-нибудь из устроителей? Они точно передадут!
– Ой, вы знаете, я смертельно спешу. Если вас не затруднит, возьмите с собой. Он же не тяжелый.
– Хорошо, – согласился Береславский и взял конверт. Почему бы не сделать приятное человеку, который повезет его в столь чудесное путешествие?
* * *
Когда очередь дошла до него, Ефим сдал в багаж чемодан, оставив себе сумку с фотооптикой да пластиковый пакет с газетами для чтения и конвертом для стармеха «Океанской звезды». Сейчас, вспоминая парня, он никак не мог избавиться от ощущения, что где-то его уже видел.
«Кинозвезда какая-нибудь, наверное», – наконец решил он. Береславский не смог бы назвать и пяти фамилий любимых артистов, потому что у него не было любимых артистов. Но телевизор-то тем не менее смотрел!
– Аркадьич, привет! – хлопнула его по плечу увесистая длань. Это был Агуреев собственной персоной. В шортах, сконструированных лично с помощью ножниц из старых выношенных джинсов. И в шлепанцах на босу ногу. Рубашка с короткими рукавами, застегнутая на одну пуговицу, не могла сдержать могучего брюха, в котором, справедливости ради нужно отметить, не менее половины было мышц.
– Привет! – искренне обрадовался Береславский. Ему нравился этот человек. И было приятно, что в путешествие они поплывут вместе.
– Один в двухместной каюте? – заулыбался Агуреев, отчего его толстые щеки до минимума сузили и без того маленькие глазки.
– Ты, я смотрю, тоже без жены, – парировал Ефим.
– Позже подлетит, – отмахнулся простецкий олигарх. – Она у меня деловая! Что-то там замутить собирается вместе с нашим топ-менеджером.
– Конкуренции не боишься? – поинтересовался Береславский.
– Не-а, – отмахнулся тот. – Это ж внутри фирмы.
* * *
И тут Ефим вспомнил, где он видел парня с конвертом.
* * *
– Слушай, может, это и глупо, – сказал он Агурееву, – но лучше удостовериться. Меня тут конверт просили передать в Питер, вашему старшему механику.
– Что за конверт? – насторожился Николай.
– Документы его. Так по крайней мере объяснил парень. – Береславский вынул запечатанный скотчем конверт.
Агуреев повертел его в руках и даже приложил к уху.
– Вроде не тикает, – ухмыльнулся он. – А что тебя смутило?
– Он все время давил, что страшно торопится. А я видел его полутора часами раньше в баре, по дороге в аэропорт. Меня мой главбух провожал, Сашка, ну, мы и зашли. Все равно он с водителем. Так вот: там этот парень никуда не спешил.
– Может, как раз пакет ждал? – предположил Агуреев. – Давай ты все это специалисту расскажешь.
Он что-то сказал высоченному парню, все время отиравшемуся неподалеку, и тот бросил пару слов в небольшую рацию. А еще через минуту подошел невысокий – маленький даже – чернявый человечек, уже давно не юных лет. Подошедший не вызвал у Береславского теплых чувств, хотя рекламист видел его не впервые.
Мильштейн – а это был, конечно, он – собственноручно забрал у Агуреева письмо и, не вскрывая, сунул в сумку, которую поднес еще один гориллоподобного вида человек. Ефим успел заметить, что сумочка была странная: внешне – хозяйственная, внутри – с металлическими пористыми стенками.
«Господи, неужели там взрывчатка?» – изумился рекламист.
– Я думаю, это обычные бумаги, – как будто читая его мысли, сказал Семен Евсеевич. – Но береженого Бог бережет. Опишите, пожалуйста, того человека.
– Легко, – сказал Береславский и скороговоркой продолжил: – Лет – до тридцати, шатен, волосы ежиком. Рост – метр восемьдесят примерно. Нормального телосложения, нос узкий, с горбинкой. Уши средние, оттопыренные. На левой щеке – шрам, больше сантиметра, глубокий. Уроженец Северного Кавказа. А может, жил там долго. «Жи» и «ши» выговаривает как пишет.