Третий холодильник был побольше. Размером с небольшую избу. В нем, несмотря на июнь, до сих пор лежал занесенный Виктором еще зимой, нарезанный пилой на огромные куски речной лед.

Холод в кладовой стоял адский, может, еще из-за темноты так казалось. Из нее, из черного мрака, в свете мощного фонаря, как бойцы неведомого фронта, строем выступали те самые кадки, бочонки и бочки. Припасов точно хватало на всех.

– Сейчас-то молоко жидкое храним, – сказал непонятную фразу Виктор.

– А какое оно еще бывает? – не поняла Шеметова.

– Ну, раньше зимой круги морозили. На килограмм, на два, на три. Мы и побольше делали. Не круги, а кубы. Пятилитровые. Очень долго не портилось.

Да. Как говорится – чудеса рядом.

И все же Ольгу сейчас больше экскурсий интересовала основная работа. На Олега надеяться не приходилось – он погряз в своей Паутине. Судя по довольному виду, времени зря не теряет. Что-то, наверное, нарыл. Вечером расскажет. А может, и не расскажет. Ольга почти привыкла, что пока она – младший партнер. И стратегия дела находится полностью под управлением Олега Всеволодовича. Хорошо хоть тактикой порой дает порулить.

Впрочем, в предстоящем процессе внешне они будут почти на равных. Более того, она защищает главного обвиняемого, в то время как Багров – официальный защитник не вполне адекватного Лешкиного подельника.

После обеда, посидев немного в шезлонге (такое тоже имелось в доме Куницыных) в яблоневом саду, Шеметова направилась на продолжение поисков свидетелей, заодно решив заглянуть и на место ужасного происшествия.

Багров, к ее удивлению, тоже покинул кресло перед компом. Как выяснилось, вместе с Анной Ивановной пошел к матери Лешкиного подельника. Куницына только что видела ее трезвой, а такое бывает не всегда, вот и пришлось отрываться от интернет-серфинга.

Пути адвокатов сразу разошлись, Ольга предпочитала гулять по деревне в одиночку, тем более что респондентов искать не приходилось, они в основном сами подходили к гостье. Деревенский телеграф работал исправно, так что теперь даже по имени обращались.

Из особо ценных возможных свидетелей была Дарья, лично слышавшая, как пьяный багровомордый майор орал, что Аньку вы… ет, а ее выб…ка – засадит до старости. Получалось, что, по крайней мере, одну часть своей угрозы Алексей Куницын осуществил.

Дарья покойного майора до сих пор ненавидела.

– Он только портить мог, – жаловалась женщина, еще довольно молодая, лет тридцати пяти. – Ничего не создал, только портил. Своей жене жизнь испортил, Аньке испортил, Лешке испортил, моей семье тоже.

– Как он испортил жизнь своей жене? – пошла по порядку Шеметова.

– Так он же ее лупит! – удивилась незнанию очевидных фактов Дарья. – Лупил, – поправилась женщина. – Она ж потом неделями на улицу не выходила! Если б не мать, убил бы совсем. Только мать свою и слушал.

– А что ж не разводилась? – спросила Ольга.

– Так жадная ж какая! Она чего ж за него пошла? – спросила Дарья и сама же ответила: – За жадностью своей. Всего нахапает. Он и хапал.

– А как он вашей семье жизнь портил? – Материала, похоже, было много, и весь интересный. – Он к вам тоже приставал?

– Нет, зачем, – усмехнулась Дарья. – Он же по Аньке сох, вся деревня знает. Он же сватался к ней, вы что, не в курсе?

– В курсе. Но с интересом выслушаю еще раз.

– Он Наташку со злости взял, мне мама моя рассказывала. Она на обеих свадьбах была, все своими глазами видела. Говорит, после Анькиной свадьбы он ночью с пистолетом к молодым ходил, мама как раз домой шла. Это нормально, если ты милиционер?

– Это вообще ненормально, – согласилась Шеметова. – А как он вам жизнь портил?

– Не мне, мужу. Хотя и мне тоже, семья ж одна. Муж пасеку завел. На колхозные луга выставлял. Этот привязался: давай медом расплачивайся. А с какой стати? Колхоз еще спасибо должен сказать. Пчелы ж опыляют, урожайность поднимается. Нет, привязался, как черт, на нашу голову.

– А что муж? – спросила Ольга.

– А что муж… – Дарья чуть не плакала. – Я ему говорила, заплати. Он все тянул, меда в тот год мало было, хорошо шел на рынке.

– И что дальше? – почуяла жареное Шеметова.

– В общем, ударил он мужа. На людях. А это позор, – опять прозвучало многажды услышанное за день слово. – Муж домой пришел, ружье взял. Он у меня гордый. Я насилу умолила ружье отдать. Отплакала-отмолила этого козла. Только муж ни его не простил, ни меня.

– А чем он сейчас занимается? Что с пасекой?

– Нет пасеки, – вздохнула Дарья. – Пьет он целыми днями, мой Ванечка.

Сказано было с такой любовью, что Ольга удивилась. Нечасто женщины нежно называют по имени своих пьющих мужей.

– А он сможет рассказать все это на суде? – спросила Шеметова.

– Вряд ли, – вздохнула женщина. – И меня не похвалит. За то, что я тут с вами разоткровенничалась. Вы-то уедете, а нам здесь жить.

Эту фразу – как и ту, что про позор, – адвокат Ольга Шеметова еще услышит не раз…

Возвращалась с грузом сообщений, размышлений и воспоминаний. И еще с фамилиями тех, кто либо готов был дать показания в суде, либо стоил того, чтобы очень серьезно просить его выступить. Но сначала пошла к дальнему съезду с шоссе, туда, где Лешка Куницын в последний раз встретил своего обидчика, влюбленного в его маму.

Место нашла быстро – сбоку на холмике был врыт большой деревянный крест. Перед ним стояли свежие живые цветы, красноглазые жарки.

А рядом – те, кто их принес. Очень пожилая женщина («Мама его», – догадалась Ольга) и высокая худая девушка. Обе – с заплаканными глазами.

– Ты чего сюда пришла? – недобро спросила старуха.

– Разобраться хочу, – честно ответила Шеметова.

– В чем? – усмехнулась та.

– В том, что случилось.

– Что случилось – то случилось, – сказала мать убиенного. – Не надо в это влезать. Сынок уже там.

– В раю? – не выдержала Ольга. Она не хотела обижать мать, потерявшую сына. Но из-за ее сына сейчас страдают все. Мать в том числе.

– Где бы ни был – мы молимся за него, – смирив вспыхнувшую ярость, сказала старуха. – Не он убил. Его убили.

– Его убили не просто так.

В Шеметову как будто бес вселился. Ведь понимала, что уж с матерью убитого спорить точно не стоит. Здесь логика всегда ни при чем.

– Слушай, Ольга, – серьезно сказала та. – Не влезай в это дело. Не позорь нас.

– Я не собираюсь вас позорить, – поразилась адвокатесса очередному проявлению так часто звучащего здесь слова. Как будто она не на севере России, а на юге Испании. – Но разве честно затравленному мальчишке всю жизнь просидеть в тюрьме?

– Такая, значит, судьба, – усмехнулась старуха. – Я тебе все сказала. Не позорь нас. А то как бы еще чего не случилось.

«Ну, вот и угрозы пошли», – невесело отметила Шеметова. Говорить больше было не о чем.

Уже приближаясь к дому Куницыных, услышала еще одну неодобрительную сентенцию. На этот раз – от хорошо одетого мужчины, приехавшего в деревню на редкой в этих местах дорогой иномарке.

– Московские гости, – усмехнулся тот, встретив девушку.

– Здравствуйте, – поздоровалась Шеметова.

– Да не будете вы тут здравствовать, – пообещал незнакомец. – Не Москва вам тут. Закон – тайга, слышали?

– Где-то читала, – ответила Шеметова.

Когда ее пугали, она реагировала неадекватно. Так, если мягкое железо сначала разогреть, а потом охладить – напугать, одним словом, – оно становится намного прочнее…

Второй день, воскресенье, как и первый, прошел для Шеметовой в беспрестанной беготне.

Похоже, она перезнакомилась чуть не со всей деревней.

Не каждый был ей рад: в полном соответствии с предсказанным Анной, примерно четверть зареченских, в некотором смысле родственный клан покойного майора, были настроены резко против Лешки, желая ему если не геенны огненной, то камеры в крытой тюрьме на одноименном острове в Вологодской области на всю оставшуюся жизнь. Что, впрочем, не сильно одно от другого отличалось.