Чем и воспользовался в полной мере.

Лично ходил к Аниной матери извиняться за тот приснопамятный жениховский дебош. Не давал Ане проходу на местных танцах, точнее, с ней просто никто не танцевал, опасаясь заработать злого врага в лице молодого стража порядка. И даже предложил матери Виктора постоянную помощь (она, как и мама Ани, воспитывала сына одна), если та сможет заставить своего отпрыска отказаться от Куницыной-младшей.

От нее-то, Витькиной матери, и разнеслось это по всей деревне.

Односельчане тем не менее парня не осуждали, наблюдая, как он от своей неразделенной любви делается все темнее.

Большинство просто не понимало Аню. Ну разве можно сравнить молодого красавца, офицера милиции, с рядовым, к тому же еще и кривоногим парнем? Да у участкового на любом заборе по червонцу висит! Все ж через него делается. Кстати, в его участок восемь деревень входит. А значит, и все богатства, рассеянные в лесах, озерах и реках на этой территории. Там, конечно, и свои выгодополучатели имеются: лесники, инспекторы рыбнадзора… Ну так ведь не тайна, что у надзирающих за простыми смертными рука руку моет. Так всегда было, так всегда и будет. Нет, не равные партии маячили Анне Куницыной, выйди она за Алешку или за Виктора.

Анечка же была, как и прежде, весела, стройна, красива. Интересующимся объясняла, что два года ждала, еще два месяца легко прождет.

Наконец Виктор приехал.

А то уже слухи разные пошли. Что запил – отец-то его по этому делу в лесу в свое время замерз. Что остался работать в городе. Что поймали на левых работах – автором последнего слуха большинство деревенских считало нового участкового. Кстати, за шекспировскими страданиями юного лейтенанта с интересом наблюдала уже не только родная деревня, но и чуть ли не полрайона, широко разбросанного по местным лесам. Люди падки на такие истории, разрывающие заскорузлые представления о собственной скучноватой жизни.

Некоторые уже спорили на разное, кто в итоге возьмет верх. Здравомыслящие ставили на Алешку, более романтичные – на Витьку.

И вот Виктор приехал.

Вовсе не кривоногий. По крайней мере, в широких армейских брюках.

Скромно одетый. С другой стороны, а как мог нескромно одеться демобилизованный сержант стройбата? В свою же собственную, тщательно выстиранную и выглаженную парадку. Значков за отличия в боевой и политической подготовке у Рыбакова не было. Зато была целая кучка новеньких и уже потертых удостоверений: водителя категорий С и Д, крановщика, стропальщика, сварщика.

А еще он привез старенький чемоданчик, небольшой, потертый, с металлическими углами для прочности. В нем лежали немногочисленные личные вещи и в отдельной нарядной коробочке – широкие, по тогдашней моде, обручальные кольца из традиционного желтого золота. И деньги, тщательно завернутые сначала в полиэтилен, а потом в несколько газет «Правда». Так что сверток казался пугающе внушительным.

Все заработанное за два с лишним года, как на основной работе, так и на ночных и вечерних халтурах (там, правда, приходилось делиться с прапорщиком). На себя за два года не потратил он ни копейки. И вовсе не потому, что Виктор Рыбаков был скрягой. То есть он, конечно, был еще тот скряга. Но все деньги, зарабатываемые им с огромным тщанием, нужны были только для одного: чтобы бросить к ногам любимой.

Виктор искренне надеялся, что их любовь стоит не на деньгах. Однако насмотрелся, как их матери тянули жилы, чтоб обеспечить сносную жизнь детям, и решил жить иначе.

В общем, еще до свадьбы Аня и Виктор купили автомобиль. Темно-зеленый «Москвич-412» ижевской сборки. Не новый, понятное дело, но очень даже на ходу. А с Витькиными руками аппарат был в течение недели разобран, ревизован, промыт, смазан и снова собран. Поскольку свадьба предстояла большая – одинокие матери не собирались ударять в грязь лицом, – автомобиль вовсе не казался лишним: за всякой всячиной предстояло ездить в райцентр, а то и в сам Архангельск. Правда, Виктору посидеть за рулем собственного авто поначалу не пришлось.

Виктор и Анна, соблюдая местные традиции, жили пока каждый в своей избе. Но, опять-таки в соответствии с местными традициями, их не раз встречали входящими в березовую рощу, примыкавшую к деревне, или выходящими из нее. Они даже за руки не держались – неприлично. Однако настолько были радостны и поглощены друг другом, что папарацци для установления факта любовных отношений тут не требовались. (Впрочем, слово «папарацци» тогда не было известно не только односельчанам Ани и Виктора, но и подавляющему большинству советских людей.)

Короче, Алешка проиграл свою битву вчистую. Но не признал поражения, а лишь затаился, время от времени отыгрываясь по мелочам.

Ведь почему Витька не водил свой выстраданный «Москвич»? Потому что участковый прицепился к правам. Открыты-то категории С и Д. А легковушка – категория В.

Витька стоял перед бугаем в форме, с кобурой на начавшем набирать объем животе, и ничего не мог поделать. С властью спорить, даже с такой мелкой, себе дороже.

Кроме того, его не покидало чувство жалости к сопернику. Глубину своего горя, выбери Анька другого, он и представить себе не мог.

Короче, по всем свадебным покупкам теперь заруливала Аня. У нее не были открыты ни В, ни С, ни Д категории, поскольку прав не было вообще. Однако если налет участкового на Витьку рассматривался как несправедливый, но с пониманием момента, то притеснение любимой всем селом девчонки могло привести к проблемам для самого мента.

Умный Алешка все понимал, грань не переходил. Но от долгосрочных планов мщения не отказывался.

Свадьбу запланировали на осень, когда заканчивались основные сельскохозяйственные работы. Витька уже трудоустроился. Крановщик в колхозе не был нужен. А в леспромхоз Рыбаков не пошел, там работали вахтами, и удаляться от любимой на неделю он в принципе не считал возможным. Бессменный председатель с удовольствием взял его механизатором широкого профиля. В реальности Витька, в отличие от трактористов, оказался загруженным круглый год – руки-то у него точно были не кривые и росли откуда следует.

По поводу отношений с Алешкой-участковым был проведен целый семейный совет, пусть и досвадебный. Матери предложили молодым уладить дело миром. Понемногу, постепенно, все должно улечься, забыться. Вряд ли молодой офицер-красавец долго засидится в женихах, так что его чудачества вполне можно было перетерпеть. И потому что по-человечески понятна обида. И потому что он теперь власть. А власть простым людям дается сверху, как дождь или туман, независимо от их желаний и мнений. Дали – и не объедешь.

Аня и Виктор с такой логикой согласились. Если бы Алешка попытался их разлучить – другое дело. А так стоит перетерпеть. Лет через десять, окруженные детьми, будут вспоминать про свой любовный треугольник со смехом.

Второй вопрос относительно Алешки Куницына на повестке дня стоял про свадьбу. Звать или не звать? – вот как был он поставлен. Не звать – точно еще одна несмываемая обида: всю деревню зовут, а его нет. Звать – черт знает как поведет себя отвергнутый мужчина, особенно если он при власти и пистолете.

В итоге решили: звать. Председатель Мирон Андреич, знавший всю подноготную сложных отношений, вызвался лично присмотреть за милиционером.

Нужно отметить, что отношения между лейтенантом Куницыным и председателем колхоза Куницыным (просто беда – две фамилии на деревню) тоже складывались непростые, полные сдержек и противовесов, наподобие той системы, что впоследствии выстроил себе на беду Ельцин.

Хозяин в деревне – предколхоза. У него все: еда, дрова, машины, рабочие. Но и лейтенант не последняя сошка в хозяйстве. Он же местный, с раскрытыми глазами, да еще подкован в своей офицерской школе. А в советском предприятии половина бухгалтерии липовая. Приписанные доходы, приписанные расходы, фиктивные гектары и бумажные урожаи.

Воровства, как в путинские годы, как раз особого и не было, просто стагнирующая система функционировала в двух видах: бумажном и реальном. Иногда они соприкасались, иногда жили параллельно. Например, леспромхозникам надо было нарезать много кубов леса. Иначе не будет денег и квот. Набирали на бумаге. Потом на бумаге же вывозили. Лишний бензин, когда могли, утилизировали (то есть растаскивали по своим). А когда не могли, тупо сливали в канавы. Невозможно же было «перевезти» тысячи виртуальных кубов леса, не истратив бензина! Разницу «утрачивали» на речных сплавах. Типа плоты отправили, а дальше – уже силы природы.