Она прижала Еву в студии. Рей сидел в углу в бумажном воротнике, и какая-то женщина запудривала ему лоснящийся высокий лоб. Мередит сначала потеряла голос, но потом нашла его. «Это правда? Что ты замышляешь с Реем?» Ева едва ли шевельнулась. Этот гладкий лоск легкого детства, слегка подправленный глянцем алкоголизма. Ева предъявила Мередит планшет, который держала в руках: «Мы замышляем показать телезрителям, как молоть специи пестиком в ступке, Мерри. Хочешь — оставайся, посмотришь». Мередит еле справилась с ногами — вылетела прочь. Рей пошел за ней, и она сорвалась на бег.
Соблазн задержки дыхания в том, что нарушаются законы богов. Пост, медитация и предварительная гипервентиляция продлевают погружение. Страшно, сколь многие рискуют обмороками, кровотечением в легкие, ущербом тканям, лопнувшими сосудами. Самой жизнью. По легенде, японские ныряльщики ама приносили со дна жемчуг, но правда буднична: они поднимали из моря морские ушки и продавали их перламутровое нутро.
Мередит накричала на стажера в «Уздечке» — тот решил, что было бы смешно добавить в вегетарианское блюдо говяжий бульон. Посреди ночи, когда Рей спал, она выпила бутылку вина, забрала его пропуск и принеслась в студию «Кулинарного канала». Рей рассказывал ей, что на завтра запланирована программа о бараньем рагу, и у нее ушел час на то, чтобы выволочь лотки с мясом и все сковородки, на которых продукты были разложены по стадиям готовки, к себе в машину. Еду она отвезла в приют Св. Винсента. Ха, вот и поглядим на завтрашний аккуратненький сценарий, пущенный псу под хвост.
Столько сил потратила на глупости. Рея чуть не уволили, когда он не смог ничего сымпровизировать. Спасла ситуацию Ева — разморозив форель, вышла в кадр и показала, как разделывать и жарить рыбу: она сняла с нее кожу и выбрала кости с такой хирургической точностью, что ей аплодировали. Недолго ей пришлось гадать, кто саботировал «Ежедневные победы» — она позвонила в «Уздечку» и поговорила с Юным Шефом. Работа у Мередит не клеилась: блюда подгорали, она спала на ходу. Отчитывая Мередит, Юный Шеф хмыкнул и заметил: «Собралась баранины своровать на сотни долларов, так хоть притащила бы сюда». Поначалу она от души хотела, чтобы ее уволили: что угодно, лишь бы не эти развлечения за ее счет. Но когда он спросил вслух, не сварились ли на пару ее мозги, она мгновенно впитала истину: подлинная взрослость приходит, когда перестаешь убегать от стыда, а остаешься и бросаешь якорь.
Она бродила среди прилавков в «Мэйсиз», искала снадобья, кремы от морщин, увлажняющие мази. Женщины-скелеты в тугих черных платьях опрыскивали ее из пульверизаторов туманами роз и сиреней. Их узловатые пальцы плыли полипами, подзывая ее поближе к котелкам с коралловой пастой, к блюдам теней. От стен слышалось журчание: они заподозрили, что это все парчовые клочья плесени и лопнувшие трубы, до которых слишком дорого добираться. Мередит думала, не трещина ли в плексигласе. В честь Аннетт она положила кое-что в воду: помятый заварник, дисковый телефон, сломанный замок от спортивной сумки — то, что вынесло на берег после крушения повседневности.
Где-то посреди их десятилетнего брака Мередит метнулась налево — этот речевой оборот напоминал ей о брошенной куда-то в сторону палке, — о чем Рей, насколько она понимала, не знал. Маркус был примой Сан-Францисского балета, и она до сих пор морщилась, вспоминая их последнюю встречу — двадцать седьмую за три месяца, полдень в Фэрмонте, а затем — скрежещуще отвратительный конец на парковке в Мьюир-Вудз, где ветра драли в клочья косматую кору с сосен и швыряли ее в Маркусов «кадиллак». Он объявил, что встретил другую. Когда она спросила, что такого сделала, он ответил: «Ничего. Это конец, которого мы оба ожидали». Они ходили на концерты и, господи, танцевать с ним. Он как-то раз вцепился в нее и простонал, как сильно она ему нужна. «Я бы мог в тебя влюбиться, вот что». Так и сказал. Она повторила ему это. Бы. В Музее канатного трамвая, перекрикивая оглушительный вой приводов, пока разлохмаченные кабели спаивали до безопасной толщины, он спросил, могла бы она представить свою жизнь в Лондоне. Его родном городе. В Мьюир-Вудз она почти разревелась у него в машине, милосердно остановилась, не начав умолять, но когда сказала, что потрясена и готова расплакаться, он заорал: «Потрясена?» Да у балеруна, если он не гей, есть из чего выбрать — прямо-таки, бля, целый парад баб. Воздух отказывался входить ей в легкие; она прижалась к пассажирской дверце, но словно тонула в машине. Неизбывный стыд ее фантазий, деликатные, но решительные фразы, какие она готовилась произнести Рею, сообщить, что уходит от него, ее головокружительные миражи полетов в стратосфере Маркуса, в эфирах талантливых и знаменитых; ее такие четкие умозрительные зарисовки шатаний по Лондону; девичий раж — видеть, как звезда выскакивает на сцену после того, как подлизался к ней на благотворительном вечере и пригласил провести с ним ночь. Когда Рей спросил ее, отчего она такая грустная, она ответила: «Потому что как можно чувствовать себя такой старой, если я еще даже не взрослая».
На пике задержки дыхания возникают не слишком часто обсуждаемые эффекты — тело начинает изгибаться, стимулируются сексуальные нервные волокна, приходит возбуждение: это все — сексуальное удушье. В 2:01,1 ровно это напугало Мередит чуть не до смерти, и Рей нырнул спасать ее. Она лежала на полу, ее рвало, она плакала, и они решили, что все, хватит. Какой за все это приз? Они даже не придумали! В чем смысл? Почему они загодя не озаботились тем, как будут опорожнять аквариум? Встав в цепочку, они ведрами вычерпали аквариум в сад, и задача эта оказалась такой трудоемкой и абсурдной, что им стало смешно, а когда приехали рабочие и забрали аквариум, Мередит и Рей взялись за руки — давным-давно не касались они друг друга вот так, и оно подействовало как электроды, приложенные к их позвоночникам.
Волосы скручены в узел на затылке — они называли такую ее прическу «Пебблз Флинтстоун», одета в футболку «Университет Калифорнии, Санта-Крус» с пятном от маринары рядом с их банановым слизнем, потому что плевать, если я выгляжу черт-те как, она приготовила идеальный омлет — никогда он такого не видел, не нюхал, не пробовал. Обычный. Он уже собрался потянуться к ней через стол и сказать: «Я так тебя люблю, что…», но понятия не имел, как завершить это предложение, и как раз в этой паузе она сказала, что знает: он ее бросает, даже если не бросил. Пока. У него заболела грудная клетка. «Она отберет у тебя программу, Рей», — сказала она, отвернувшись, убирая тарелки. «Откуда ты знаешь?» — выдавил он. А должен был сказать: я тону, прости меня, иди сюда. «Потому что так делают настырные женщины!» — закричала она. Метнула тарелку в стену, как это делают киношные мегеры, если их предают, и ему всегда казалось, что это слишком театрально и психованно для реальной жизни. «Они сначала тобой руководят, а потом едят живьем!» Когда он схватил ее за руку, она полыхнула. «Вперед. Мужчины думают, что будут жить вечно», — бросила она ему.
Бет-Энн настояла, чтобы Мередит и Линдзи отпраздновали с ней отвал Рея. «Скатертью, бля, дорожка!» — проорала она. Линдзи заулюлюкала. «Да говно эта его программа. Кулинарные шоу — порнуха, посмотреть, а не поесть». Мередит жевала горошины васаби, чтоб можно было помалкивать, и когда подавилась, подруги взялись хлопать ее по спине. Как же они обрадовались, что теперь она в их клубе одиноких фурий. Собирая вещи перед переездом в квартирку на Грин-стрит, она решила потерзать свою тоску — включила «Ежедневные победы», и что вы думаете? — увидела там Еву, вместе с ним в кадре, парой. Она вырубила телевизор, но, проходя мимо молчащего ящика, никак не могла отделаться от ощущения, что видит в нем мужа: он плавает за стеклом, будто в плоском аквариуме, в западне вечных цифровых точек с претензией на бессмертие.
Аквариум протек под пол. В подвале коробки с ее детскими вещами начали гнить. Волосы ее куклы, Трали-Ляли, покрылись паршой. Ее школьные тетради размокли. Пластмассовую русалку из старого круглого аквариума всю разъело — воздетые руки заклинило, будто у пастора при возношении даров, когда он провозглашает: «Сие Тело Мое».
