© Дубчак А.В., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Ее нашли в конце лета, в гимназии, в актовом зале, внутри старой, никому не нужной трибуны. Август прошлого года выдался жарким, температура доходила до сорока градусов, а на самом солнцепеке бывала выше, и вот в такое пекло кому-то пришло в голову организовать собрание в актовом зале. Говорят, что в то утро там яблоку негде было упасть, так много людей пришли на собрание, чтобы отдать свои голоса либо за строительство жилого дома, либо – детского сада.

Самое удивительное в этом деле, что Стелла не имела отношения ни к тем, кто ратовал за строительство дома, ни тем более к другому, вражескому лагерю. Она вообще жила в другом районе, в центре города, жила своей жизнью, никого не трогала, никого не нервировала, никому не портила жизнь. Тихая, с прекрасной душой девушка двадцати пяти лет. Она трудилась в краеведческом музее, проводя все рабочее время в хранилище, работала над диссертацией, встречалась с женатым мужчиной, который, судя по всему, уже третий год кормил ее обещаниями жениться, водил за нос, попросту говоря, возможно даже, понятия не имея, что она ждет от него ребенка. Хотя разве теперь кто-то может гарантировать, что ребенок был от него? Никакой экспертизы, касающейся плода, понятное дело, проведено не было. Труп молодой беременной женщины привезли в морг, судмедэксперт произвел вскрытие и сделал свое, с печатью и подписью, серьезное заключение, что смерть произошла мгновенно вследствие разрыва селезенки. «Произошел разрыв капсулы и паренхимы длиной 3,5 см и глубиной 0,7 см по внутренней поверхности, идущий от медиального края к сосудистой ножке, в брюшной полости – 2200 мл жидкой крови…» Говоря человеческим языком, Стелле был нанесен сильнейший удар тупым предметом, скорее всего, кулачищем, в левую задне-боковую поверхность грудной клетки, в результате чего она скончалась. Когда именно это произошло, с точностью до часа, определить было невозможно. Хотя следователь, который вел дело, сказал Дмитрию, что, скорее всего, убийца нанес ей удар прямо во время собрания. Люди толпились, заполнив все пространство зала; за новенькой, сверкающей свежим лаком трибуной, расположенной в противоположной стороне зала, выступали представители мэрии и заинтересованные, активные лица, в самом же помещении, где стояли прикрытые старым бархатным занавесом коробки с остатками декораций школьного театра, стояла старая деревянная трибуна, в нишу которой убийца и сунул бездыханное тело Стеллы, единственного близкого человека Дмитрия Арсенина, его родной сестры.

Кто и за что мог убить Стеллу – этим вопросом он мучился вот уже целый год, но ответа так и не нашел. Дело закрыли, бессовестно повесив на него ярлык «несчастный случай». Следователь, у которого и без этого было много дел, решил, что девушку ударили нечаянно, возможно, задели локтем, когда кто-то пробирался между потными, разгоряченными активистами собрания, к примеру, поближе к трибуне, чтобы взять слово. Но если так, тогда почему половину зала не усеяли трупы женщин, которые скончались от разрыва селезенки? Если там действительно было так много народу и представители противоположных лагерей стояли в миллиметре друг от друга, то почему они вообще не поубивали своих противников, не перерезали?

Стеллу убили. За ней следили, дождались, когда она в силу своего характера займет место в самом углу зала, где ее будет удобно убивать, и убили. Ударили так, что она и вскрикнуть не успела. Просто осела, скользя спиной по гладкой, покрытой краской стене, на пол, и убийца, подхватив ее, тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, сунул ее за старую трибуну. Как куклу.

– Я должен его найти, – сказал Дмитрий своей жене Людмиле в ту страшную ночь, когда вернулся от следователя, сообщившего ему весть о гибели сестры.

Люда, щурясь от света лампы, натягивая на глаза простыню, замотала головой.

– Послушай, – сказала она сонным голосом, – ну что ты такое говоришь? Кого ты собираешься найти? Человека, который стоял рядом с ней на собрании? Предположим, ты его найдешь, но где доказательства того, что это именно он ударил ее? Может, это был обыкновенный жилец дома, который пришел на собрание проголосовать за строительство детского садика, и это вовсе не он ударил ее, а ты, значит, как Зорро, станешь ему мстить, еще, чего доброго, бросишься в драку?! Дима, не говори глупостей! Раздевайся и ложись спать. Если голоден – в кухне я оставила тебе две котлеты и помидор. Поужинай и ложись. Я бы встала, но так устала, передать не могу, целый день гладила…

– Что с твоим телефоном? Я тебе целый день не мог дозвониться…

– Не знаю, вроде бы работает… А что по домашнему не звонил? Я же дома была.

– Сначала никто не брал трубку, а потом Маша подошла, я ей и рассказал о Стелле. Кстати, она сказала, что тебя дома нет…

– Да… я… выходила в магазин за продуктами. Димочка, успокойся… Что поделать, надо как-то жить дальше… А Стеллу твою все равно не вернуть!

Она никогда не любила Стеллу, не скрывала, что его сестра раздражает ее уже тем, что продолжает жить в родительской квартире, занимая целых три комнаты, что это несправедливо, что она должна сама заработать себе на квартиру или хотя бы разменять родительскую, чтобы выделить брату ровно половину. Вообще, это нечестно, что родительская квартира упала ей на голову.

– Люда, тебе недостаточно того, что ты живешь в нормальной трехкомнатной квартире, которую я купил еще до нашего брака и которая тебе, между прочим, тоже как бы свалилась с неба?

– Мы – это мы, – говорила Людмила, раздражаясь. – У нас семья, двое детей, а она живет одна, водит к себе мужиков.

– Никого она к себе не водит!

– Я же соседей расспрашивала, они подтвердят, что к ней табунами ходят…

Она лгала. Причем делала это так спокойно, глядя куда-то задумчиво в сторону, словно собственное вранье ее же мало касалось, словно она играла какую-то роль, причем роль, от которой она устала сама, и теперь просто не знала, что можно жить уже и не играя, не обманывая, по инерции.

О Стелле жена говорила время от времени, по настроению, просто желая позлить Дмитрия.

– Почему ты ее так не любишь?

– Не люблю – и все. Она зазнайка с двумя высшими образованиями. Думаешь, почему мужики обходят ее стороной?

– Так стороной обходят или она их табунами водит?

– Не придирайся к словам… Так вот, они обходят ее стороной потому, что они не любят умных… Я вот, например, скромный бухгалтер, звезд с неба не хватаю, место свое знаю, поэтому ты меня и любишь. А будь я поумнее, во-первых, я и сама бы не вышла за тебя, короче – я вела бы себя, думаю, как твоя Стелла. Во-вторых, кто виноват в том, что у меня нет высшего образования, а лишь бухгалтерские курсы? Это все моя мама, и ты прекрасно об этом знаешь. Это она с самого детства внушала мне мысль о том, что образование – блажь. Что и без образования можно спокойно и достойно прожить…

У жены было одно свойство, которое трудно было не заметить: начиная о чем-то говорить, она часто отвлекалась, мысль ее, убогая и прямая, как линия, меняла свое направление и стремилась уже в другую сторону, перескакивая с темы на тему, и в конечном счете Люда напрочь забывала, о чем вообще начинала говорить. Вот и в тот раз она так и не высказала до конца свою мысль о том, почему же мужчины не любят умных женщин. Должно быть, она сама себе давно ответила на этот вопрос, поэтому и отвлеклась так легко: ее-то, как она считала, глуповатую и простую, любили.