Все это он выставил на кухонный стол, и привычная затертая клеенка стала выглядеть скатертью-самобранкой - изобильно, дорого и вкусно.
Жена смотрела на него с удивлением, но больше с робостью. Каким-то странным стал он за прошедший месяц отлучки. Сперва уехал ни с того ни с сего, - всполошенный, нервный, - а вот теперь сидит такой высокомерный, недоступный, цедит сквозь зубы банальные слова, но что самое главное - не снял даже пиджака. "Черт, одет с иголочки", - подумала жена, - деликатесов полный чемодан... Откуда же у него деньги?!"
В одно время мелькнула даже мысль: "Выиграл по какой-нибудь лотерее, а потом поехал в Москву деньги получать. Но... Ведь столько уже лет вместе, все беды и горе - пополам, а тут утаил?"
Жена с трудом сдерживала слезы, а он, хлебнув коньяку, отмяк, отошел сердцем, вновь распахнул чемодан, достал оттуда пальто-джерси, красивый свитер, платье, дорогие духи, золотые часы на цепочке с замысловатым брелоком...
А он, не раздеваясь, лег опять на свой диван, достал из кармана пузырек с транквилизаторами, заглотил целую горсть таблеток и отвернулся к стене. И жена опять, глуша обиду, прощающе подумала о том, что так и должно быть: с дороги, устал, - не до секса. А когда убедилась, что он действительно заснул, тщательно обшарила карманы его пиджака.
Денег было не так уж много - четыреста рублей. Она прикинула в уме стоимость покупок, дорогу туда и обратно, мелкие расходы - получилось не так уж много, всего какая-то тысяча. Ее охватила злость, но муж спал сном невинного ребенка, и ей стало жалко его. По-матерински. "Сорвался мужик, попала шлея под хвост или бес в ребро. За всю их скромную жизнь решил разок шикануть - Бог с ним! Ведь почти на все деньги купил ей, дорогие купил вещи, редкие в городе. А себе - ничего! Ну, может, попил там чуть-чуть, по ресторанам пошастал, по Москве... Все одно - деньги-то шальные. Как пришли - так и ушли. А что скрытно все - так оно и правильно: зачем же в доме и на улице всем про выигрыш знать?"
И она, млея от счастья, снова стала вертеться у зеркала, вновь и вновь примеряя подарки, радуясь, как ей казалось, возвращающемуся благоденствию в семье.
А он, проснувшись ровно через два часа, тихо лежал в сумраке вечера, не чувствуя совершенно ватности своего тела, но зато голова функционировала довольно ясно. Гудели в мозгах бесчисленные самолеты, шумели железнодорожные вокзалы, всякие рестораны... Лапали его упругие девичьи груди грязные и волосатые пальцы мужиков, а он с остервенением бил их владельцев по голове или по почкам, или по печени... А затем с ежедневно растущей сноровистостью обшаривал их карманы, вынимал деньги и ценности, снимал с рук кольца, перстни... Драгоценностей он почему-то опасался, и после очередного грабежа с сожалением выбрасывал их в урны... Затем в самом темном месте быстро переодевался, выворачивая куртку наизнанку, пряча парик в сумку, а взамен напяливал на голову щегольскую кепку, насаживал на нос темные очки и растворялся в толпе.
В Москве он пришел прямо на квартиру к знаменитому профессору, и тот долго смеялся над его страхами и отчаянием. Он смеялся необидно, по-старчески - хе-хе-хе! Дробно так, но довольно звонко.
Идя от профессора в аптеку, он знал, что обыкновенный гормональный препарат избавит его от чужеродных наростов на волосатой мужской груди. Но от этого ему, почему-то, стало не легче. Вялый интеллигент трусливо свернул в первую попавшуюся подворотню и долго стоял там, прижимаясь к холодной стене, млея от непонятного страха. Он чуть было не выбросил все деньги, добытые рискованным трудом, в пароксизме отчаяния, но вовремя одумался, боясь своим нелепым поступком привлечь чье-то внимание.
А позже, когда совсем рассосались эти груди, он совершенно успокоился и его уже не мучили воспоминания об ограбленных мужиках, а бередили душу их липкие руки, похотливые рычания, вопли неудовлетворенной страсти - дикие и яростные. Ему казалось, что он никогда уже не сможет прикоснуться к женщине, встать рядом с мужчиной, подать ему руку - запросто и по-свойски. Груди исчезли, и он почувствовал вдруг себя бесполым существом, как деревянная матрешка.
Но и эти страхи оказались совершенно беспочвенными. В минуты их последней встречи профессор доходчиво объяснил ему, где и как он сможет избавиться от последствий психологического шока, написал коллеге рекомендательное письмо. И он понял, что ему достаточно будет пройти несколько сеансов гипноза в родном областном центре, попринимать курс нейролептических препаратов, и тогда он будет совершенно здоровым.
Но ему (МНЕ!) все равно не хотелось шевелиться в постели, говорить с женой, встречаться со знакомыми. Лежать бы вот в таком оцепенении, долго лежать...
5
Вот как для меня шесть минут клинической смерти обернулись. И я, наверное, один из немногих, кто это состояние в самом деле запомнил, а не выдумал, будто парит некто под потолком и смотрит на собственное тело на операционке. Чушь все это, тяжкое наследие религиозного дурмана, вера в некую душу, которая может распологаться то - в сердце, то - в пятках, а то и вообще витать облачно.
Ну, ребра мне там склеили, синяки вылечили, голова вроде не пострадала. Хотя, когда я попытался рассказать о загробном существовании, доктор пригласил на консультацию психиатра. Я, правда, к тому времени уже немного очухался и наплел ему, что эти фантазии были вызваны шоком и я теперича понимаю их абсурдность.
Но одно воспоминание было настолько ярким - это когда я сидел в комнате, тупо смотрел на черный экран выключенного телевизора. Потом вставал, отрывал портьерный шнур, аккуратно вывязывал петлю со скользящим узлом, второй конец привязывал к люстре. Одевал петлю на шею, вспоминал о мыле, но считал, что сойдет и так. Отталкивал стул, повисал в воздухе. Шея испытывала некоторое неудобство. В остальном ничего не менялось. Самое идиотское то, что я теперь не мог спуститься на пол. Пытался подтянуться на веревке, чтоб вылезти из петли, силенок не хватало. Так и висел. Отгадай загадку: висит груша, нельзя скушать...
Так что,что, выписавшись из больницы и получив долгоиграющий бюллетень, я прежде всего уселся за свой старенький "Пень 3" и принялся записывать все, что удалось запомнить. Прорывы в воспоминаниях имелись, естественно, мы и реальную жизнь помним обрывками - вот восстанови, например, четверг прошлой недели в подробностях, - но что вспомнил, то вспомнил. Уверен, если б мне, наконец, поверили, эти записи оказались величайшим документам современности. Но люди никогда не верят не только очевидцам, но даже и в собственную смерть (пока не умрут). Так что, все, что мне остается, отправить рукопись в какое-либо издательство под видом бредовой фантастики.
А че, чем я хуже Пелевина! Тот постоянно с полной серьезностью документирует то воспоминания вамприра, то оборотня, то насекомого. Кстати, теперь, после пережитого, я начинаю думать, что это не писательские фантазии, а реальность. И нам несомненно следует с ним встретиться и обсудить этот факт...
6
Совсем я, было, закончил свою писанину и, даже, отправил ее в одно издательство. А оттуда мне ответ: К сожалению, Вам отказано в издании из-за недостаточного объема. Минимальный объем - 10 а.л. (1 а.л. = 40 000 знаков). Я, естественно, напряг свой Word, посмотрел статистику: 341 040 знаков без пробелов, 402 939 - с пробелами. Ну, думаю, они, наверное, пробелы не учитывают, надобно срочно дописать 61899 знаков. Но еще надо, чтоб честно это было дописано, чтоб только то, что взаправду ТАМ со мной было, прозвучало.
Купил я бутылку водки, нарезал селедку, лучком посыпал и стал думать, вспоминать.
И вспомнилась мне, почему-то история с белой горякой. Может, из-за того, что водку в ларьке купил, а не в приличном магазине. Было это во времена СССР, я тогда работал в небольшом поселке фотографом.
Но, по порядку. И опять таки, от второго лица - так мне проще. Очень не хочется от собственного имени вспоминать то тяжкое время, когда я был алконавтом.
