— Грегал, — сказал я ему, — «бегемот» пишется через два «е», а не через два «и».
— Отвяжись, — Грегал явно был не в духе, — я его с самого начала зову Биги, и он не обижается. — И снова унесся к ветеринару.
Я отвязался, зато ко мне опять привязался директор. Он пришел к вольеру и радостно объявил, что супердраконовоз уже готов и что просветительские поездки с драконом можно начинать уже через день. Я чуть было не начал снова спорить, но тут подошла Медуза Горгоновна, и мой спор так и остался во мне. Медуза была так горда, что в отличие от других зоопарков мы повезем не попугайчика, а целого дракона, что высказывать какие-либо аргументы против было бессмысленно. Она вообще аргументы против воспринимала только в том случае, если это были ее аргументы против чужих идей.
Директор с председательницей попечительского совета ушли, мы с Шалоком остались наедине. То есть посетители стояли у барьера, но для нас с ним это не имело никакого значения. Мы двадцать лет прожили здесь вместе, даже больше, почти двадцать два года. Мы научились не замечать посетителей, когда нам это требуется, когда мы хотим побыть наедине. Рыцари живут долго, гораздо дольше обычных людей, сотрудники зоопарка уже косятся на меня, и мне приходится придумывать отговорки о занятиях омолодительной гимнастикой. Сколько живут драконы — этого вообще никто не знает. Но двадцать лет — немало даже для рыцаря и дракона. Шалок подставил свою шею, я прижался к его нагревшейся на солнце чешуе, и мы так стояли. Долго.
Кошмар случился ночью. Я так и не понял, отчего проснулся, из драконьего логова доносился какой-то странный шум, я вышел проверить, и волосы зашевелились на моей голове. Огромный Шалок забился в угол, его просто била дрожь, его ужас незримыми флюидами разлетался по всему зоопарку. Это глупо звучит, но его ужас был так ужасен, что животные даже не скулили, не выли, не кричали — мертвая тишина стояла над вольерами. Я и проснулся, скорее всего, от этой неестественной для любого зверинца тишины. А рядом с Шалоком в тусклом свете фонаря-«летучей мыши» стоял призрак. Или висел. Что-то белое и бесформенное колыхалось в воздухе, странная фигура, одетая в белое платье. Фигура то поднимала, то опускала руки, она пыталась прижаться к дракону и бормотала, скорее даже завывала:
— О, мой дракон! О, мой похититель! О, король драконов! Утащи же свою принцессу в пещеру, куда драконы принесут несметные сокровища со всего белого света! Я буду страдать, а вы будете засыпать меня золотом и драгоценными камнями!
Я кинулся было вперед, но остановился:
— Грегал?
Призрак посмотрел на меня и прогундосил:
— Я не Грегал, я — прекрасная принцесса, выкраденная из своего замка.
— Грегал, когда в следующий раз будешь наряжаться принцессой, в первую очередь сбрей бороду!
— Ты что! — возмутился гадкий гном. — Для гнома нет большего унижения, чем быть выбритым!
— Ты что тут делаешь? Ты как вообще сюда попал? Я же отобрал у тебя отмычки.
— Так долго ли новые сделать. Мы, гномы, вообще к металлу привычные. А почему ты так краснеешь?
— К металлу? А НУ, ПОШЕЛ ВОН ОТСЮДА!!!
— Ой!
— НЕМЕДЛЕННО!!!
— Я все сейчас объясню, я все классно придумал, я понял, что у этого дракона нет никаких сокровищ. Но это потому, что он еще не совсем вырос, а когда он вырастет и повзрослеет, то начнет приносить сокровища, а принцессу не утащит, потому, что будет считать, будто принцесса — это я, и что он ее уже утащил, и я буду жить среди сокровищ, но с тобой поделюсь, я обязательно поделюсь, я даже треть готов тебе дать, только потому, что я очень тебя уважаю, честное слово, уважаю!
Потихоньку пятясь, он вывалился из вольера наружу. Я продолжал наседать.
— Ты хоть соображаешь, что ты напугал Шалока до полусмерти? Что он трясется весь? Как ты вообще рискнул полезть к нему чуть ли не в пасть?
— Ну, ты же говорил, что дракон добрый, я понял! Я понял, что он и зубки показывает, и «р-ры» говорит просто для игры, он играет так, ведь верно? А вообще он и мухи не обидит!
Я схватился за голову:
— Шалок добрый, но он от испуга мог не «р-ры» сказать, а сделать «щелк» своими зубками, даже особо их не показывая! Просто «щелк» — и все! Секунды бы хватило, ни ты, ни он ничего даже заметить бы не успели! Сам собой бы «щелк» получился! И сейчас в вольере лежал бы гном, перекушенный пополам! Две половинки гнома лежали бы в луже крови, ты это понимаешь? Ты хоть представляешь, какая бы это была душевная травма для молодого дракона? Травма на всю жизнь, никакой психотерапевт не исправил бы! Что ты белеешь, поздно белеть-то, раньше надо думать, и не только о себе!
И тут тишина над зоопарком лопнула. Напряжение дракона спало, растворилось, животных отпустило, и теперь они спешили воем, лаем, рычанием, ржанием, клекотом и всеми другими доступными способами высказать пережитое. Сторожа и те смотрители, которые оставались еще на работе, метались между вольерами, пытаясь хоть что-то сделать, хоть как-то успокоить беснующихся зверей и птиц, но все было тщетно. Из всего этого бедлама почему-то именно к драконьему вольеру вынырнул директор. И что его к нам принесло? Шалок себя как раз тихо вел, он все-таки отходчивый. Директор увидел Грегала в белом платье и схватился за сердце. Я бы на месте директора старался пореже встречаться с гномом, если бы не хотел стать невротиком.
— Что это? — тихо спросил он.
— Это мы репетировали, — неожиданно затараторил Грегал. — Решили, что во время просветительской поездки мы покажем сказку о драконе и принцессе! Для детей! Вы же отпустите меня с ними, я их самый лучший друг!
— Откуда ты знаешь про поездку? — прошипел я.
— Тоже мне, тайна, — так же шепотом фыркнул гном, — о ней все только и говорят.
— Конечно, отпущу, — похоже, директор тоже подумал о своем здоровье и решил услать бегемотьего смотрителя куда подальше хотя бы ненадолго. — С удовольствием отпущу! Только вот принцессу с бородой показывать не надо. Для детей хотя бы. Пожалуйста.
И директор уплыл в затихающий бедлам.
Грегал схватил меня за руку, преданно заглянул в глаза и зашептал:
— Я же знаю, мы поедем, а ты остановишься и выпустишь дракона, и он полетит и вернется с сокровищами! Ведь так? Я все понял! Что молчишь? Поражен?
И что я мог на это сказать?
5
И вот настал день отъезда. Драконовоз впечатлял и своими размерами, и основательностью, с которой он был сделан. Директор просто лучился от радости и несколько раз просил показать, как этот драконовоз раскладывается в небольшой драконовольер и как потом складывается. Эта игрушка долго бы его забавляла, но Медуза (она тоже не могла упустить момент своего триумфа) потребовала загружаться. Драконовоз с трудом проехал по главной аллее зоопарка, но тут возникла заминка. Медуза потребовала, чтобы на Шалока надели ошейник и намордник, потому что он представляет опасность. Я чуть было не задушил ее, даже бросился в ее направлении, но меня удержали. Почему люди никак не научатся отличать дракона от комнатной собачки? Интересно, даже если надеть на дракона ошейник, кто его сможет удержать на этом ошейнике? И даже если надеть намордник, то что делать с лапами и хвостом, которые являются не менее грозным оружием? То ли мои аргументы все-таки были достаточно убедительны (а Шалок стоял, смотрел и пытался подтвердить эти аргументы демонстрацией возможностей лап и хвоста), то ли на Медузу подействовала бурность моей реакции, но она отступилась от этой идеи, отошла в сторону и дальше стояла молча, как скала, сложив руки на груди и поджав губы.
Грегал поначалу попробовал покрутиться около меня, но потом ему показалось, что дракон еще помнит пережитое во время маскарада с принцессой, и куда-то испарился. Погрузка дракона в машину прошла идеально. Он спокойно вышел из своего вольера и так же спокойно, даже с интересом, вошел в драконовоз. Только оглянулся перед этим и какое-то время смотрел на свой вольер. Я погладил его по крылу и, пока все настороженно смотрели на дракона, находящегося на открытом пространстве, СКАЗАЛ. Потом снова начались проблемы, потому, что увидев за своим затылком любопытную морду Шалока, водитель вылетел из своей кабины и на все дальнейшие уговоры отвечал коротким «нет». Уж все вокруг наперебой рассказывали, какой у нас добрый и хороший дракон живет, просто лапочка, и предлагали ему все, что только можно, директор даже своим личным кошельком тряс. Но ничего, кроме того же самого «нет», от мужика не дождались. Наконец оставили его в покое, посадили в сторонке, а он сидел понуро и по-прежнему через каждую минуту говорил «нет».