И Наркисс позволил Олору видеть внучку. Тот возликовал, всякую свободную минуту торопясь к невесте, - сходить за водой, принести дров, приколотить расшатанные доски, мало ли что ещё. Повозку ненаглядной девушки он устлал самой лучшей соломой и застелил собственным новым одеялом. Общество жениха досаждало Элене, и она избегала его до тех пор, пока он не стал рассказывать о вожде и замечательном городе, который тот собирается построить для всех. Когда Олор говорил о необыкновенных порядках в будущем городе, где они станут жить, глаза девушки затуманивались, щёки рдели румянцем; подперев ручкой хорошенький подбородок, она жадно внимала рассказам жениха. Иногда ему хотелось поцеловать её, однако он не дерзал.

Как и опасался Наркисс, с прибытием германцев его внучку стали одолевать назойливые ухажёры. Напрасно старик говорил, что девушка просватана, - ему смеялись в лицо. Наглецы отставали лишь услышав, что женихом является один из писцов вождя.

Однажды Олор застал девушку плакавшей в три ручья. Дед раздражённо попрекал её. По тому, как свирепо глянул на него обычно приветливый Наркисс, Олор понял, что угодил не вовремя, и хотел удалиться, но Элена в слезах бросилась к нему, восклицая, что хочет не откладывая стать его женой.

- Это что за разговоры? - взъерепенился дед. Вот как возьму прут да задам тебе дёру!...

Олор ничего не понимал. Наркисс не пожелал объясниться, а Элена только плакала и твердила, что нет девушки несчастнее её.

Олор расстроился, предчувствуя недоброе. В тот день перья у него ломались, ставили кляксы, рвали папирусную бумагу, а ошибки так и громоздились одна на другую. Спартак торопил, не замечая озабоченности писца. Он диктовал письмо понтийскому царю Митридату, уведомляя того об успешном восстании рабов и призывая его в Италию для совместной борьбы с Римом. Узнав, кому он пишет, Олор оробел: думал ли когда-нибудь жалкий грамматик из не менее жалких Стабий, что ему доведётся выводить строки, обращённые к величайшему властелину современности! Воистину, смелость и мощь Спартака безмерны, он может всё: писать царям, даровать свободу десяткам тысяч людей, даже сокрушить Рим.

- Митридат великий царь и великий человек, - кивнул Спартак. - Он дерзнёт! Если только моё письмо дойдёт...

(Лакуна)

Здесь было много святынь. Больше всего по душе беглецам пришлось святилище Подалирия, сына Асклепия: возле храма протекала маленькая речка, исцелявшая всякую болезнь скота, и с утра до вечера к ней пригоняли табуны и стада. Пока длилась вызванная задержкой неразбериха, набожные люди успели посетить не большой островок, где по преданию окончил дни Диомед, величайший герой Троянской войны: по воле Афины он бесследно исчез, а спутники его превратились в птиц. И теперь птицы на острове были ручными, но, как с трепетом и удивлением передавали верующие, улетали от злых и порочных людей.

Здесь, у Давнии, Ноэрена посетила храм и гробницу знаменитого прорицателя Калханта на вершине холма Дрий. Принеся в жертву чёрную овцу, она улеглась спать в храме на овечьей шкуре, чтобы получить оракул, а воины-фракийцы по указанию Спартака охраняли её сон.

О том, что ей было предсказано, она не сообщила никому. Оракул обнадёживал и одновременно ужасал. Искупительная жертва возможна, Спартака есть способ спасти. Если кто-нибудь добровольно согласится умереть вместо получившего зловещее пророчество, рок можно изменить.

Зачем ей дольше жить, раз отныне жена для него - камень на шее, хотя он и не признается в этом! Его намерения изменились, он больше не собирается уйти на свободу и строить Гелиополь, но хочет продолжения войны, - здесь, в Италии, или в Азии, не всё ли равно, где именно. Он будет продолжать творить зло. Загрей осудил человеческие жертвы. Муж знает и продолжает их приносить. Он борется с несправедливостью и страданиями, порождая новые страдания и несправедливости. Бог смеётся над ним, а этот безумец, ослеплённый неистовой Ма, забыл уроки светлого Загрея. Он, в чьи руки судьба вложила меч и власть и кто мог бы призвать людей ко благу, зовёт к бунту и кровопролитию. Что ж, пусть живёт, как знает. Но жить рядом, и страдать, и быть соучастницей зла, и ждать каждый миг, что он, достигший царского величия, погибнет, увлекая всех за собой, как было предрешено, невыносимо!

Приближался день расставания отрядов. В последний раз вожди собрались на общий Совет. Все были печальны: они знали, что больше не увидятся.

- Поклажа с возу долой, лошади легче, - решил приободрить соратников Крикс.

- Всем нам станет тяжелее, - мягко возразил Спартак, оглядев присутствовавших. - Как мало нас осталось, гладиаторов, начавших путь к свободе с Везувия...

- А уж Ганнику, точно, станет лучше без меня, - вызывающе сказал Крикс, в упор глядя на галла.

- Не сомневайся, - отозвался тот. - Нажива не удержит меня в стране рабства.

Крикс вспыхнул:

- Я остаюсь в Италии охранять строящиеся корабли!

Вожди, испугавшись ссоры, заговорили все разом и не дали гладиаторам продолжать.

Прощаясь, Спартак пообещал Криксу:

- Я вернусь к вам от Альп. Но не раньше осени.

4. МЫС ГАРГАН

Флакон с "Крафидской водой" опустел, и неудивительно: скоро год, как Фанния жила у разбойников, нужного средства ни за какие деньги не достанешь. Волосы стремительно отрастали, чёрные у корней; скоро их поддельное золото уже никого не сможет пленить. Она стремилась больше есть и сохранить соблазнительную полноту, но худела, а весеннее солнце, как ни пряталась она в тень, беспощадно коптило её белейшую кожу. На жалобы матроны Донат неизменно отвечал, что скоро всё кончится и за пережитые трудности её щедро вознаградят.

Прижившись у македонцев, свой переезд к германцам, на котором настаивал Донат, она откладывала до последнего дня, напрасно объясняя помощнику, что германские женщины её терпеть не могут, а Крикс затаил на неё зло. Лигур был неумолим. Со слезами на глазах провожала она последние македонские повозки: они уходили дальше на север, - бесчисленные обозы, гружёные римским добром, толпы рабов и стада скота, достояние разорённых римских граждан. Их уводил к Альпам бешеный гладиатор, чья рыжая голова была набита нелепыми бреднями о золотом веке и всеобщем равенстве.

Решив помириться с Криксом, Фанния, едва устроившись на новом месте, устремилась к нему. Крикс обосновался в богатой усадьбе, владельцы которой то ли были убиты, то ли сбежали, а челядь присоединилась к спартаковцам. Германцы по обычаю своему не построили правильного лагеря, но расположились кто где. Она застала вожака в триклинии за едой, возлежавшего, как римлянин, в окружении слуг. Хмуро глянув на незваную гостью, он продолжал есть. Подсев по старой памяти к варвару, она попыталась ласковой речью рассеять его дурное настроение. Она так соскучилась по своему ненаглядному Криксу и в ознаменование их встречи просит устроить праздник, настоящий, с музыкой, актёрами, роскошным угощением и дорогими винами

- Ты ещё не видел, как я танцую, - обольщала германца Фанния.

Положив ей руку на плечо, Крикс довольно грубо встряхнул её и неожиданно спросил:

- А тебя сюда звали?

Фанния поняла, что дела её плохи. Не следовало по доброй воле лезть в логово зверя. Заставив себя улыбнуться, она протянула к Криксу руки.

- Заприте её в чулан, - оттолкнув её, распорядился он.

В заключении она провела сутки. Ненависть переполняла её. Мерзавец Донат! Послать женщину на верную гибель. Душить, жечь, давить! Давая обеты всем богам, она клялась в случае избавления страшно отомстить Криксу.

На второй день вечером за нею пришли. На вопрос, куда её ведут, ей ответили:

- На свадьбу вождя.

Догадавшись, что на этой свадьбе ей вряд ли доведётся быть невестой, она тем не менее без сопротивления шла за своими тюремщиками. Страха она не чувствовала, только злость и голод.