Сони подозревал, что прошлое у лейтенанта очень непростое, но все это... Вся эта история была как будто не о нем. Кален был жестоким человеком - иногда даже чересчур жестоким, - но справедливым. Такой, как сейчас, он бы ни за что не допустил ничего подобного. Может быть, потому что он все это время помнил о том, что натворил, и винил себя в этом?

- Это правда? - глухо спросил Сех.

- Чистая, - ответил Кален.

Виньес печально молчал. Командира он знал дольше и лучше всех, и удивленным он не казался - лишь расстроенным из-за гибели женщины и ребенка.

- Вот дерьмо, - пробормотал Сони.

Он сел на корточки и накрыл ладонями голову. Верь - не верь командиру, но он не лгал. Об этом говорило все: его отношение к женщинам, неодобрение гуляний Дьерда и та лекция по поводу Дилы в Эстале; равнодушие к кровному родству и при этом попытка создать из отряда семью; нежелание вспоминать о прошлом и возвращаться в Квенидир; даже брошенные Мирраном обвинения больше не казались необоснованными.

Но разве страшная ошибка, совершенная Каленом больше двадцати лет назад, меняла что-то в том, что происходило сейчас?

Сех, похоже, считал иначе.

- Я... Эм-м... Я прошу прощения, лейтенант, кажется, там ребята из моего патруля. Можно мне идти? - пряча глаза, он облизнул обветренные губы.

- Иди, - кивнул командир.

- Что ты делаешь, Кален? - спросил Виньес, как только сехен свернул за конюшню. Из закутка было видно, как он торопливо шагает к замку. Никаких ребят из патруля там, конечно, не было. - Ты рассказал такие кошмарные вещи про себя и просто отпускаешь его? Ладно мы с Сони - я тебя давно знаю, Сони не дурак и все поймет, но Сех... Он тебя первый раз лейтенантом назвал, а не просто по имени. Он же отвернется от тебя.

- Виньес, я не могу постоянно скрывать от него всю правду. Ему давно пора повзрослеть, - оборвал Кален. Когда дело заходило об отряде, то он мгновенно превращался пускай в строгого, но знакомого и родного командира. - Если каждое столкновение с настоящей жизнью будет оказываться для мальчика трагедией, то он недолго протянет в гвардии. Ему и так здесь не место, и нам всем это ясно.

- Нам всем здесь будет не место, - вставил Сони, - если мы оставим все, как есть.

Кален закашлялся и потер горло под меховым воротником кожуха.

- Я уже сказал, если у тебя есть гениальное предложение, как к утру убедить квенидирцев собрать все необходимое и покинуть город, - давай, излагай, сначала я тебя выслушаю, а потом вместе пойдем к Ламану и доложим ему о твоей идее. Но если ты продолжаешь думать, что я могу что-то изменить, бросившись Миррану в ноги, то ты ошибаешься. Дело не только в том, что он меня ненавидит. Сестра, когда еще была жива, писала, что его вера близка к фанатизму. Зная то, каким он был, я сомневаюсь, что он отступится от своего мнения. Если он верит в свою правоту, то скорее даст себя убить. Он и не пытается спастись - ты слышал, как он высказывался о королях? Он дал Ламану уже сотню поводов казнить его за измену.

- Ты даже не хочешь пытаться с ним поговорить! - Сони вскочил с корточек и сердито уставился на Калена. - Ты позволяешь встать тому, что между вами было двадцать лет назад, между спасением и смертью квенидирцев сейчас.

- Нет, - жестко ответил он, начиная злиться. - Ничего такого я не позволяю. Я же объяснил: он не будет слушать меня, и в первую очередь потому, что верит в свою правоту! Я не имею к этому никакого отношения и не могу ничего изменить, зато сделать хуже - сколько угодно!

Сони стиснул зубы.

- Тогда я сам попытаюсь что-то изменить.

- Ты слишком много на себя берешь.

- Я должен...

- Ты должен? - прогремел Кален, вставая с бочки. Бледная тень, которая исповедовалась в грехах молодости, исчезла бесследно - вместо нее снова появился тот властный и суровый человек, каким был лейтенант отряда магов. - Ты гвардеец, у тебя не может быть никакого "я"! Что ты действительно должен - это подчиняться приказам! Хватит самоуправства - тебе недостаточно того, что ты натворил в Аримине? Хочешь упрямством и своеволием вызвать новую трагедию? Нет, этого не будет. Предоставь принимать решения тем людям, которые обязаны это делать. А теперь иди и продолжай выполнять задание с лекарями, которое тебе дал генерал Ламан. Захочешь сделать что-то еще - сначала получи на это разрешение своих командиров, а нет - так не жалуйся, когда тебя распнут за неподчинение!

- Да, лейтенант, - отрывисто ответил Сони, резким движением отдал честь и, развернувшись, на деревянных ногах зашагал прочь от конюшни.

От ярости в его ушах стучала кровь, но он слышал, как тихий разговор в закутке продолжился.

- Зря ты так, Кален, - с укором произнес Виньес. - Может, все-таки дать ему шанс исправить то, что случилось в Аримине?

- Пусть просит на это разрешение Ламана, - обрубил Кален. - А я запрещаю приближаться к Миррану. Это касается и тебя, если ты вдруг тоже сошел с ума.

- Но...

- Напомни, давно я тебя наказывал?

- Понял, понял, не шуми, - кисло ответил Виньес. - Пойду я выполнять данное генералом задание...

Сони пнул попавшуюся под сапог палку. Ламан, выяснив, что Кален и Мирран родственники, удовлетворился словами Калена, что повлиять на жреца он не может. А если генерал не собирается использовать даже брата настоятеля, то тем более глупо думать, что он позволит идти к Миррану какому-то отдельному гвардейцу - тогда уж нужно всем двумстам солдатам слезно умолять настоятеля не губить человеческие души.

Но будь Сони проклят всеми богами, если он подчинится приказу Калена.

* * *

Миновало часов шесть после заката, прежде чем Сони удалось вырваться из замка в храм. На половине Небес все так же гундосили жрецы, стояла такая же духота, нисколько не уменьшившаяся с наступлением ночи, а людей если и стало меньше, то ненамного. В самом зале было просторнее (приходилось меньше работать локтями и извиняться, продираясь через толпу к покоям настоятеля), зато все альковы заняли готовящиеся ко сну прихожане. Некоторые бросали подстилки на грязное, истоптанное сено, раскиданное по каменному полу, но многие ложились прямо так, рискуя застудиться. Детям особенно нравилось устраиваться рядом с высокими подсвечниками - они обнимались с круглыми медными основаниями или клали на них свои маленькие головки. Между ними ходили несколько юных служек в белых одеждах и раздавали хлеб из больших корзин.

Дойти от врат до комнат настоятеля, размещавшихся в "перегородке" между половинами Небес и Бездны, заняло чуть ли не больше времени, чем добежать от замка до храма. Почему никто не идет домой, Сони не понимал. С теми, кто пришел с округи, все было ясно. Они боялись возвращаться в пустые холодные дома за крепостными стенами, где их могли ждать када-ра или "волки" Таннеса, и, подчиняясь глубинному стадному чувству, жались к другим таким же несчастным, растерянным людям, чтобы избавиться от одиночества и страха. Но горожане?.. У них ведь есть мягкие постели, добраться до которых - самое большее полчаса. Неужели они считают, что если уж помирать, то пусть в тесноте и духоте, зато всем вместе?

Или они правда, как фанатик Мирран, верят, что в храме их не коснется ни одна беда?

Заглядывая в лица, в основном светловолосые, с исконно северными правильными чертами, Сони видел усталость от стояния на ногах и отбивания поклонов, отупение от жары, страха и беспрестанных молитв и вызванное всем этим безразличие, покорность судьбе. Люди, оставшиеся в храмах, не могли сами принять решение. Кто-то должен был повести их за собой. Но единственный, кто мог это сделать, заставлял их торчать здесь и молиться.

Перешагивая через вытянутые ноги отдыхавших квенидирцев, Сони невольно остановился возле девочки в грубом шерстяном платье, которая рядом с дремлющей матерью возила по полу тряпичную куклу. Ребенку было года три, если она и знала какие-то молитвы, то все равно еще плохо понимала, что происходит вокруг нее. Она просто увлеченно играла, то лепеча о чем-то с куклой, то грозя ей пальцем, то склоняя над ней свою крошечную головку с легкими, словно лебяжий пух, желтыми волосиками. Заметив Сони, девочка ему улыбнулась и продолжила игру. Она была такой живой, такой беспечной, что у Сони закололо сердце. Если на Квенидир нападут када-ра, то глаза этого прелестного ребенка замрут и остекленеют, как у чучела, а хрупкие ручки безвольно повиснут. Ее мать не может не знать, что случается с теми, чью душу похищают Дети Ночи. Так почему она все еще тут? Может, она бедная, одинокая и ей некуда идти, кроме как в храм, где жрецы дают призрение всем нуждающимся? Но глашатаи должны были объявить, что организуемый Ламаном караван готов принять даже бездомных. Или мать настолько глупа, что безоглядно верит в обещания настоятеля о спасительной длани богов, которая укроет молящихся от ока созданий Бездны? Богохульником Сони никогда не был, но не верил, что такое способно произойти. Освободил-то када-ра не промысел богов, а сдуру ляпнутое "идите"... И пока что никакая молния с неба Сони не поразила. В том, что богам есть дело до людишек, он сильно сомневался. Они сами должны ковать свою судьбу.