- На то были свои причины. Но если кратко, то Виктория живет с нашим отцом в Мельбурне. Мы довольно давно поддерживаем связь, но встретиться не получалось, и вот сегодня она наконец-то прилетает вечером. - Ей прекрасно удалось скрыть легкую вспышку боли за энтузиазмом. Но ее улыбка без слов говорила о том, что сестер связывает крепкая дружба. Вот только оставалось прояснить еще несколько моментов. Потому, что и Влад, и Димка, в общем-то, знакомые с приблизительным составом семьи Ланки, окончательно запутались.
- Так, рыжик, притормози. Получается, что Олег Викторович...
- Ну да, он - мой отчим, хотя я и зову его отцом. Мама вышла замуж во второй раз, когда нам с сестрой было всего ничего. Но так уж получилось, что биологический папаша забрал Викки с собой в Австралию, разделив нас... - Дальнейшее выяснение новых шокирующих подробностей одной конкретной особы прервал телефонный звонок. И два офигевших в конец парня имели честь лицезреть, как взрослая женщина хихикает, словно девочка-школьница, что-то бегло рассказывая невидимому собеседнику на английском...
- И вот тут я понимаю, что ни черта не понимаю... - Влад как-то беспомощно посмотрел на продолжающего ехидно скалиться друга, хотя в глубине глаз Димки пряталось такое же удивление. А еще где-то по краю сознания скреблось странное предчувствие. Почему-то вспомнился последний разговор с рыжей, после которого он не мог перестать думать о сказанном ему девушкой.
Она сидела в кресле, в его квартире, он - на полу у ее ног, что-то записывая. До боли, тянущей где-то в грудной клетке, эта картина была такой привычной для них. Тишина, никогда не давившая на плечи отсутствием тем для разговора. Они могли молчать часами, общаясь только взглядами, случайными прикосновениями и улыбками. Она была его музой, он неизменно вдохновлял ее. Это было неправильно, но когда это волновало их? А в тот вечер что-то изменилось...
- Знаешь, я хочу сделать тебе подарок... - В ее голосе звучала улыбка, задумчивая такая, нежная. Так могла только рыжая, и Диме не нужно было поднимать голову, чтобы знать об этом.
- Неожиданно... В честь чего?
- Ну, просто потому, что ты - это ты. И я тебя очень люблю, Димс... - Он знал, какую именно любовь она имела в виду, но все равно продолжал надеяться на лучшее.
- Я тебя тоже люблю, кроха. Расскажешь, что за подарок? - Она покачала головой, и это он тоже знал, пусть все так же продолжал писать, не рискуя поднимать взгляд на подругу, чтобы не заставлять ее волноваться лишний раз.
- Неа. Но тебе обязательно понравится, я в этом уверена. Ты полюбишь этот подарок... - И было что-то такое в ее голосе, и он почти повернулся, но тонкие пальчики, зарывшиеся в волосы неожиданной лаской, заставили передумать...
Моргнув, словно отгоняя воспоминания, Димка понял, что едва не прослушал то, что говорит друг.
- Мы вместе почти три года, и тут выясняется, что я еще столько о ней не знаю... - Осознавать этот факт было немного странно, хотя он, в общем-то, понимал жену. Лана никогда и ничего не делала без причины. И если умолчала, значит был весомый повод.
- Ну ты даешь, Владиус. Я выяснил, что он ей отчим еще тогда, когда мы только познакомились. - Он правда не хотел поддевать друга, оно само получилось.
- Бикбаев, не буди во мне... - Закончить он не успел потому, что в дверях показалась белая, как мел Лана. И одного взгляда на девушку оказалось достаточно, чтобы оба парня сорвались с места, бросаясь к ней.
- Малыш, что случилось? - И сердце ухнуло куда-то в пятки, когда она закусила губу, чтобы не кричать от боли, тяжело опираясь на его руку.
- У меня отошли воды... - Три коротких слова, и мир перевернулся с ног на голову. Дальнейшее напоминало пародию на какой-нибудь театр абсурда, и потом Влад вряд ли сможет вспомнить отдельные детали. Все, что останется - чувство почти животного страха потерять ту единственную, что была смыслом существования... Он не помнил, как они добрались до больницы, как ее увезли в родильное отделение. С того самого момента, как захлопнулись двери перед его носом, отделяя от него любимую женщину, мир словно выключился. Как будто потерялся где-то на просторах очередного микрокосмоса, и вокруг лишь вакуум. Ни звуков, ни запахов, ни образов - ничего совершенно. И только по кругу в сознании ее последние слова "люблю, Владиус"...
Ему было страшно. Так, как не было ни разу в жизни до этого, и вряд ли будет когда-нибудь потом. Смотреть на бледного до синевы Соколовского, не реагирующего вообще ни на что. И думать. О том, почему именно сейчас, почему так рано? Почему их не пустили, почему ничего не говорят? И время тянется, словно резиновое. Когда секунды медленно перетекают в минуты, а те уже складываются в часы. И когда проходит первый, а за ним - второй, третий и дальше... К горлу медленно подступала паника, но он пытался держаться, пытался быть сильным ради друга. И никогда еще не видел его настолько потерянным, понимая, что именно это значит - любить до безумия, до боли, когда словно одно дыхание на двоих, и не мыслишь своего существования отдельно. Когда вся эта романтическая чушь про две половинки одного целого, про одну душу в двух телах неожиданно обретает вполне реальные очертания.
Казалось, что это именно он сейчас подвешен в невесомости между неизвестностью и безнадежностью, и это именно его сознание отчаянно борется с собственной впечатлительностью, пытаясь не напридумывать ужасов. Казалось, что это именно его любимая женщина сейчас где-то там, за закрытыми дверями, и он пытается не сойти с ума в ожидании. Хотя, почему именно казалось? Он на самом деле любил рыжую. Так сильно, как не любил никого в своей жизни. И хотелось эгоистично думать, что даже намного сильнее, чем сможет ее когда-либо любить Влад. Вот только Дима не думал так потому, что сейчас перед глазами был наглядный пример любви Сокола. Во взгляде друга, устремленном куда-то в пустоту, плескалось такое отчаяние, что становилось сложно дышать. Белые, какие-то слишком стерильные, стены коридора давили на психику, вызывая стойкое желание вырваться отсюда, и бежать, бежать как можно дальше. Но он одной только силой воли давил в себе панику, заставляя оставаться на месте. Пусть не ради себя, но ради Ланы, и ради Влада. Вышагивал туда-сюда, рискуя протоптать траншею в покрытом таким же светлым, как и все вокруг, линолеумом полу коридора. Взгляд то и дело метался между закрытой дверью родильного отделения и сидящим на стуле другом. Несколько раз Димка пытался поговорить с Соколом, но тот не реагировал ни на что, словно и не человек сидит, а живой труп. И это бесило еще больше, заставляя непроизвольно стискивать кулаки.
Господи, ну за что ты так с нами? Что мы сделали не так? Почему ты сейчас мучаешь нас, отнимая ту единственную, которая дает нам обоим желание жить? Да, я понимаю, что не имею на нее никаких прав, но пожалуйста, пусть с моей девочкой все будет хорошо... Она же такая маленькая, такая хрупкая и ранимая. Не делай ей больно, Владиус без нее просто не выживет. А я не смогу видеть, как медленно угасает мой друг... Бикбаев никогда не молился настолько неистово, настолько уверенно, как сейчас. Минутная стрелка на часах, висящих на стене неподалеку, словно издевательски отмерила пять часов с того страшного момента. И страх за девушку душил все сильнее потому, что медсестры ничего не знали, а дверь так ни разу не открылась...
Время жестоко, оно не лечит - это заблуждение, миф. Нет, всего лишь помогает свыкнуться с болью, словно доза морфия, притупляет чувства и эмоции, приглушает краски, но никогда не стирает до конца. Память - не компьютер, и не нажать на кнопку Delete, если что-то не нравится. Не удалить воспоминания, как надоевшие файлы. И когда особенно плохо, и горло сдавливает холодными пальцами плохого предчувствия, невольно вспоминается все то хорошее или плохое, что было связано с дорогим сердцу человеком... Любовь не выбирают, она всегда выбирает сама. Просто приходит и стучится в двери, с этой озорной улыбкой на вечно юном лице. И даже если страшно, все равно впускаем незнакомку в свои жизни, в свои сердца и души. А потом приходит понимание. Всегда слишком поздно, когда уже не повернуть назад, когда нельзя ничего изменить, исправить. Жаль, определенно, но человечество еще не изобрело машину времени, и не научилось безошибочно предсказывать свое будущее, чтобы не делать тех или иных ошибок...
