Видимо, Дарья потеряла сознание и это впервые за тридцать два года жизни. Ибо в следующий момент, когда жидкий белесый туман заместился коричневым, под паркет, полом, а на смену стянутости дыхания пришло его дробное рокотание, четко расслышала взволнованный бас майора медицинской службы:

– Держите, держите ее руки.

Секундой спустя чередующийся с хрипло звучащим голосом Юрия Анатольевича:

– Володя, передай им все данные, чего ты тянешь?

Осознание приходило вяло и несмело, вроде мозг степенно включал свою работу, также как всегда медленно начиная собственный разгон, отчего еле-еле закончив первый и второй класс на четверки и тройки, в шестом даже в четверти, не больно-то и напрягаясь, Дарья не имела ни одной четверки. Кружащее же пространство с белесым, почему-то не оранжевым (как дотоль было видно), а именно белесым, дюже разрозненным туманом степенно заместилось на черные гладко начищенные, кожаные, туфли, опирающиеся на коричневый ламинированный пол, и прорезавшаяся склейность гортани, рта сменилась на неодолимую тошноту, скрутившую в тугой узел сам желудок.

– Дашуня, вы меня слышите? – послышался четкий вопрос исторгнутый Петром Михайловичем.

Непреодолимое желание вырвать, не столько на туфли майора, сколько вообще, привело к тому, что Даша резко дернула лежащей повдоль тела левой рукой и прикрыла рот. Лежала на правом боку, как оказалось, не только рука, но и сама женщина, на том самом темно-зеленом кожаном диване, с деревянными подлокотниками. Именно по этой причине она и видела пол и туфли майора, а также не менее лощенные туфли прохаживающегося подле шкафа Юрия Анатольевича. Впрочем, стоило ей вскинуть руку, как незамедлительно капитан спецслужбы остановился, а после, смыкая видимость, пред ней нависло лицо сидящего на диване Петра Михайловича с беспокойством, как оказалось в серых радужках глаз, спросившего:

– Дашуня, вам нехорошо?

– Сейчас меня вырвет, – чуть слышно через приткнутую руку отозвалась женщина, чувствуя как рвотные массы, выскочив из желудка, подкатили к самому рту.

Однако опережая их, перед глазами Даши возникла серая пластиковая корзина для бумаг, окутанная черным мусорным пакетом, точно выдернутая откуда-то или загодя заготовленная. Более себя не сдерживая, Дарья ухватила ведро правой рукой и склонив как можно ниже к нему голову принялась рывками рвать, ощущая одеревенение внутри желудка и стремительно вторившую, тем позывам, острую боль внутри черепа, мгновенно распространившуюся на лоб, виски, затылок и глаза. Ощущение многодневной, беспробудной попойки наполнило все тело женщины, и хотя она (как и многие другие) всегда писала, говорила о вреде алкоголизма, сама почасту тем грешила. Поутру мучаясь угрызениями совести, расстройством желудка и головной болью. Да только в состоянии легкой эйфории писалось всегда быстрее, а возникающие картинки были столь жизненными, четкими, что чудилось еще миг и можно будет коснуться того или иного создания рожденного на экране ноутбука степенно складывающимися словами, буквами и клацкающими по клавиатуре пальцами. Поэтому Дарья знала, что такое похмелье.

Однако нынешнее ее состояние было не столько отходником от чрезмерно принятого спиртного, сколько сильнейшим отравлением. Так, что отстранив в бок корзину для мусора, она, откинулась на диване на спину и сомкнула веки. Также разком почувствовав резкое сокращение мышц в конечностях, оцепенение распространившиеся теперь не только по всему желудку, но и поднявшееся вверх по легким до бронхов, трахеи, гортани и горла, слегка отяжелив само дыхание. Липкий пот, пробив все тело, выступил на коже рук, ног, особенно плотно покрыв лоб и подносовую выемку. Даша открыла рот и тяжело задышала через него, едва уловив разговор, происходящий в кабинете.

– Я переслал все данные, в течение минут пятнадцати они ответят. Потому ждем. Как она? – это сказал, определенно, Владимир Сергеевич, потому как его баритональный голос женщина слышала впервые.

– У нее поднялось артериальное давление, – ответил Петр Михайлович и влажной салфеткой утер лоб и губы Даши. – Необходимо его снизить, чтобы не вызвать нарушения мозгового кровообращения. Сообщите им о последствиях теста и запросите разрешения на проведение оперативных мер.

Майор слегка приподнял тяжелую голову женщины, и, подложив под шею, что-то плотное, тем самым немного облегчил в ней боль, вызвав возможность дышать через нос.

– Хорошо, – начальственно отозвался Владимир Сергеевич, впрочем, таким тоном, что сразу стало ясным, в этом кабинете старшим все же оставался и был он.

А Дашу внезапно срыву затрясло, словно все тело стал бить озноб, какой бывает при высокой температуре, и перед сомкнутыми глазами вновь появилась рубиновая звездочка, только сейчас не имеющая на своей поверхности изображение маленького Володи Ульянова. Вспять того она смотрелась объемной и свершающей значимые кувырки. Звездочка неожиданно врезалась в кончик круглого носа Дарьи (проступившего даже чрез тьму закрытых глаз) и замерла на нем, уткнутым в кожу лучиком, принявшись парой секунд спустя, вибрируя, мигать, будто передавая сообщение. Женщина совсем немного неподвижно наблюдала за мерцанием рубинового света, а потом медленно подняла правую руку к носу, попытавшись схватить звезду. Только пальцы, даже не задев ее, прошлись по кончику носа вскользь, едва сбив с самой пятиконечной, объемной звездочки мельчайший оранжевого сияния песок. Сыпучие крупинки, тем не менее, хоть и слетели в сторону, не просыпались. Вспять того они зависли чуть ниже правого глаза да зараз принялись наматываться промеж себя в виде пружины. Также степенно распределяя по винтообразной изогнутости полотна весь осыпавшийся песок и вдобавок медленно склеиваясь в единое целое, образовывая сверло или бур подобный тому, что Дарья видела давеча на картинке с космическим аппаратом, прожегшим дыру в оранжевой туманности.

Впрочем, сейчас сыпучие крупинки, обратившись в оранжевый бур, просверлили горловину в темном пространстве сомкнутых глаз, явив с обратной стороны окрашенную поверхность потолка и укрепленную на ней бежевого оттенка люстру с декоративными вставками и пятью ярко пылающими лампами. Мгновением спустя оранжевый бур принялся накручивать на себя и сам потолок, и люстру, с пылающими стеклянными лампочками.

Резкая боль в момент наполнила весь мозг, всю голову и точно выплеснулась из ушей, глаз, рта и даже ноздрей насыщенным, однократным проблеском света. Теперь принявшись наматывать на кончик бура кожу, вытягивая ее с лица, с кончика носа, щек, расширяя дотоль узкие глазные щели, выуживая отдельные полосы со лба и подбородка.

Эта невыносимая, острая боль сотрясла все тело женщины, или ей все досель испытанное лишь показалось. Так как в следующий миг времени она ощутила собственные пальцы на коже лица, вошедшие в сомкнутые веками глаза, щеки, расплющенный под поверхностью ладони нос. И тот же миг прорезалось понимание происходящего, также разком поглотившего в радужных кольцах, пляшущих перед глазами, оранжевый бур. Кто-то из мужчин, очевидно, Юрий Анатольевич ухватил ее за вжатую в лицо руку и с силой потянув в сторону, одновременно, удерживая на диване вздрагивающее рывками телом, гулко выкрикнул:

– Да, вколите же ей успокоительное, Петр Михайлович! Она сейчас вырвет себе глаза!

– Что делать, Владимир Сергеевич? – озабоченно прозвучал голос майора, наполнивший пространство вокруг женщины дрожащим силуэтом натянутых в разных направлениях струн гуслей.

– Колите, черт вас дери. Они не ответили пока, – глухо отозвался Владимир Сергеевич, и в мозгу Даши, что-то гулко щелкнув, приняло рвать на части наблюдаемые струны. Впрочем, точно разрывая на части, куски и сам головной мозг, снимая покрывающие его оболочки. Сначала мягкую, состоящую из рыхлой соединительной ткани, испещренную многочисленными сосудами, примыкающую к самому веществу мозга. Затем и вовсе тонюсенькую, называемую в медицине паутинной оболочкой, прилегающей к извилинам мозга. Высвобождая саму суть мозга – твердую оболочку, схожую с удивительным созданием. Черного цвета с чуть красноватыми тонами по бокам твердая оболочка мозга имела полусферическую форму, где сами края преобразовывались в шестнадцать коротких, замерших и направленных кончиками друг в друга, тончайших усиков (вроде ропалии) с голубоватым переливом.