Спокойный вид моей матери немного дал трещину. Мама казалась разочарованной, но было видно, что она испытывала неохотную гордость. Несмотря на это, меня удивило, что она заикалась, когда наконец-то произнесла, еще раз вздохнув:
— Ладно.
— Ладно?
— Ладно.
— Поясни, что значит "ладно".
— Ладно, твои замечания справедливы. Я признаю, что ты взрослая и твои решения принадлежат тебе. Я извиняюсь. Я выпущу пресс-релиз, что тот, с кем встречается моя взрослая дочь, никого не касается, кроме нее, и никак не влияет на мою карьеру.
— Итак, ты собираешься признать очевидное.
Мой отец не смог сдержаться и рассмеялся, покачав головой.
К чести моей матери, она позволила себе улыбнуться.
— Да. Я собираюсь признать очевидное. И еще буду стараться вдвойне уважать твои границы. Но если Денвер Сандеки когда-нибудь... я имею в виду... я надеюсь, ты знаешь, что я... что...
Я сжалилась над ней.
— Мам, все в порядке. Обещаю, я не собираюсь ничего делать, нарочно, по крайней мере, что может омрачить или отнять у тебя работу, которую ты стараешься выполнять. Ты хорошо работаешь.
— Но опять же, Кэйтлин, Денвера Сандеки нельзя недооценивать.
— Да. Я согласна. Обещаю, я дам тебе знать, если Денвер Сандеки когда-нибудь покажет свое безвольное лицо. Но у меня вся жизнь впереди.
— И я хочу, чтобы ты прожила ее. — Ее глаза были наполнены несвойственными эмоциями, и мама казалась по-настоящему раскаивающейся. — Мы добились успехов, ты и я. И я не хочу, чтобы нечто подвергало опасности этот успех.
— Я тоже. — Я кивнула, тепло улыбаясь ей и удивляясь тому, что мне удалось сохранить равнодушным свой внешний вид.
— Хорошо.
— Хорошо.
И это так и было. Это было хорошо. Мы это выяснили, каждый телефонный звонок и взаимоотношения прокладывали новое направление, и я была безмерно благодарна, что она так же, как и я, была заинтересована сделать это возможным.
В конце концов, Джордж прочистил горло и сказал очень по-джорджевски:
— Итак, вернемся к повестке дня.
Я получила отсрочку, чтобы успокоиться. Мы снова начали с первого пункта повестки дня, охватывая самые разнообразные темы, вроде той, где они собирались отдыхать на летних каникулах, собиралась ли я домой на весенние каникулы, что мне нужно было написать благодарственные карточки членам семьи за рождественские подарки. Моя тетя Донна с папиной стороны становилась немного нервной, если я не писала благодарственные карточки.
Потом мы перешли к пункту номер четыре повестки дня. Я постаралась не гримасничать.
— Ты уже приняла решение о выступлении в мае? На сборе средств и благотворительном концерте? — подсказал Джордж, потирая переносицу, где обычно держались его очки.
— Нет. — Я покачала головой. — Как скоро тебе нужно дать ответ?
Я еще не решила. С одной стороны, меня согревала мысль вытолкнуть себя из зоны комфорта. Помочь детским благотворительным фондам звучало, словно это было бы замечательно. Мне нравилось, что там были бы дети и я могла бы сочинить что-нибудь специально для них.
С другой стороны...
Моя мать снова наклонилась вперед, ее тон был гораздо терпеливее.
— Мне бы хотелось, чтобы ты выступила. Думаю, ты бы действительно получила удовольствие.
Я взглянула на своего отца, и он тоже заговорил:
— Кэти, ты удивительная. Важно показать твой талант. Я согласен с твоей мамой.
— Мне нужно некоторое время. — Я хмуро посмотрела на них обоих.
Моя мать вздохнула, снова расстроившись.
— Ты же знаешь, что мы хотим для тебя только лучшего. И я не могу поверить, что ты счастлива, подавая кофе и играя на свадьбах каждые выходные в этой маленькой группе.
Я чувствовала, как моя защита крепла.
— Поверь в это. Я счастливее, чем когда-либо. Мне не нужно быть важной...
— Ты важная...
— Ты знаешь, что я имею в виду. Мне не нужно быть знаменитостью. Я люблю музицировать и сочинять музыку. И этого достаточно для меня.
Мой отец положил руку на мамино плечо и покачал головой, потом вернул свое внимание ко мне.
— Просто подумай об этом. Тяжело, когда твои родители видят в тебе этот замечательный талант, ты способна на великие дела и не делишься этим со всем миром, не получаешь внимание, которого ты заслуживаешь.
Я одарила отца суровым взглядом. Прилетев домой на День благодарения, я сыграла ему несколько своих композиций. Он был очень горд и взволнован. Я полагала, что это было из-за того, что он был моим отцом, у него всегда был соответствующий уровень гордости, не важно, что я делала — будь то рисование пальцами или размораживание курицы.
— Просто подумай об этом, — вмешался Джордж. Я была удивлена, увидев его такой же умоляющий взгляд.
— Я же сказала. Я подумаю об этом. Мне просто нужно побольше времени.
— Нам нужно знать до первого марта. — Джордж перевел внимание обратно к своим записям, и я почувствовала облегчение оттого, что разговор перешел к другой теме.
Остальная часть разговора прошла без происшествий, и мы закончили сеанс связи с искренним "я вас люблю" и "увидимся на следующей неделе". Хотя в самом конце отец добавил:
— У меня, может, будет командировка в конце февраля в Новую Англию78. Может, я смог бы пригласить тебя и Мартина на ужин? Встретиться с парнем, который пленил твое сердце?
Мне удалось только неуверенно пробормотать и кивнуть, прежде чем экран погас. Мой отец был проказником. Конечно же, он предложил это как бы мимоходом. Поскольку он был заинтересован, чтобы вопрос был решен. Он хотел встретиться с Мартином в конце февраля.
Я уставилась на монитор и поняла, что широко улыбалась. Я была взволнованна из-за таких перспектив. Я не могла дождаться их встречи. А еще я хотела, чтобы Мартин и мама поладили. Они начали неправильно, и я знала, как только они смогли бы привыкнуть друг к другу, то наверняка бы нашли общий язык.
Мартин, прокашлявшись, вырвал меня из мыслей. Я посмотрела через плечо и увидела его, стоящего в дверях спальни, нашей спальни, с небольшой улыбкой, освещающей его лицо.
— Твой отец приезжает в конце месяца? — спросил он, выглядя довольным и вместе с тем пораженным.
Я поднялась на ноги, но потом прошлась по нему внимательным взглядом, получая удовольствие от того, как он выглядел после проведенного в своем угловом офисе дня — без галстука, без пиджака, рукава рубашки были подвернуты до локтей.
— Как долго ты подслушивал под дверью? — задала вопрос я, пожирая его глазами.
Мартин потянулся ко мне, обернув руку вокруг моей талии, его ухмылка стала шире, когда он признался:
— Достаточно долго, чтобы услышать, как ты назвала меня своим парнем и сказала родителям, что мы живем вместе.
— Ох, так ты все это время бродишь здесь как жуткий сталкер?
— Да... — Он замолчал, и его лицо стало, как ни странно, серьезным. — Ты должна знать, что в абсолютной безопасности. Отец не собирается преследовать меня. Он перестал со мной общаться, но он не сделает ничего другого.
— Почему нет? Ты рассказывал мне, по крайней мере, дюжину раз, какой он подлый. Что удержит его от попытки мести?
— Потому что у меня были способы собрать информацию, пока я жил в его доме. Подкуп сенаторов и корпоративная коррупция — не худшие из его грехов.
Мои глаза расширились, вглядываясь в него.
— Мне стоит это знать?
— Нет.
— Итак... ты шантажируешь его?
— Не сильно. Скажем так, у него есть стимул, чтобы оставить нас в покое.
Я старалась не улыбаться. Старалась и не смогла.
— И ты не собираешься использовать этот стимул для мести?
— Нет.
Я прищурилась, глядя на него, и во внезапном порыве сказала:
— Я действительно горжусь тобой.
Мартин усмехнулся и выпрямился, словно я приколола ему на грудь значок "Потрясающий". Мы обменялись взглядами взаимного восхищения.
Потом его взгляд смягчился и посерьезнел, и он сказал:
