— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что выбрала меня. В присутствии твоих родителей только что, спасибо, что выбрала нас.

Мое сердце исполнило веселый маленький танец в груди, одновременно счастливый и печальный, и я подняла руки к его лицу. У него было мужественное лицо, челюсть была колючей и жесткой. Я любила лицо моего мужчины. Я поднялась на цыпочки и подарила ему нежный поцелуй, он был на вкус, словно кофе и мятная жвачка.

Потом я нежно потерлась носом о его нос, прежде чем отклониться.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Но это было просто правильно.

Он снова улыбнулся.

— А Кэйтлин Паркер всегда делает все правильно.

— Не всегда. Например, я с нечеловеческой жестокостью спрятала твои вещи.

Он выгнул одну бровь, явно наслаждаясь сюрпризом.

— Ты?

— Да.

— Это небольшая квартира, уверен, я смогу найти их.

— Кто сказал, что они в этой квартире? — Я одарила его многозначительным взглядом.

Это была правда, они были в квартире. Я спрятала его коробки с вещами во встроенный шкаф.

Его улыбка превратилась в дьявольскую ухмылку, обнажая его удивительно острые зубы.

— Что насчет тебя?

— Что насчет меня?

Его руки поглаживали нижнюю часть моей спины, пробрались в мои хлопковые штаны для йоги и нижнее белье, сжимая мою голую задницу.

— Должен ли я спрятать твои вещи?

— Нет необходимости. Я планирую быть голой следующие двадцать четыре часа.

Он застонал. Его рот обрушился на мой, и он повел меня спиной по направлению к ванной комнате, теперь его руки превратились в жадные и ищущие. То, что мы проделали это успешно в комнате, покрытой кафелем, было чудом, особенно потому что по пути мы исполнили неуклюжий танец, от которого стали задыхаться. Мартин сорвал мой топ и увидел, что я была без лифчика. Это вызвало его довольное рычание, когда он прижал меня к раковине. Между тем я работала над пуговицами его рубашки.

Дурацкие деловые рубашки со всеми этими пуговицами.

Мы были в состоянии крайнего возбуждения, наши руки были жаждущими, когда наши губы соприкоснулись. Он скользнул пальцами в переднюю часть моего нижнего белья, дразня меня, но не касаясь там, где я нуждалась.

Я наклонила бедра вперед, пытаясь заставить его облегчить мои страдания.

— Прикоснись ко мне, Мартин. Пожалуйста.

Он наклонил голову, захватив своим ртом мою грудь, вырисовывая языком круги вокруг моего соска.

Я чувствовала его горячее дыхание напротив влажного следа, которое он оставил, когда Мартин заговорил:

— Сначала душ. Потом кухонный стол. Может быть, письменный стол.

— Что... о чем ты говоришь? — Я выгнулась напротив него, мои руки скользнули вниз к его трусам, сжимая и поглаживая его через ткань.

— Все те места, где мы займемся любовью сегодня вечером.

Удивленный смех сорвался с моих губ, за которым последовал грубый вздох, когда он раскрыл меня своими умелыми пальцами, поглаживая мой центр.

— Я думала... — Я простонала, прежде чем смогла продолжить. Он делал меня безмозглой. — Я думала, ты хотел начать с матраса.

— Мы занимались сексом, благодаря твоей хитрости, — ответил он мрачно, ссылаясь на те три раза, что я соблазнила его за прошедший месяц. Мартин отдернул руку достаточно далеко, чтобы стянуть трусы и, потянувшись к душу, включить горячую воду. — Я хочу создать воспоминания о всех других поверхностях.

Я улыбнулась сквозь дымку любви и страстного желания моего Мартина и поддразнила:

— Начнем с душа?

Его глаза метнулись к моим, пар поднимался из кабинки, руки снова оказались на моем теле, снимая мое нижнее белье. Выражение его лица и его голос были чрезвычайно серьезными, когда он сказал:

— Да. Потому что я думаю об этом с самого Рождества и хочу взять тебя у стены, пока твои идеальные сиськи и идеальное тело, гладкие и влажные, будут скользить напротив меня.

Мое тело было чувствительным и неподъемным из-за прилива дикого желания, сосредоточившегося внизу живота. Его слова сделали это со мной. Его грязные словечки заставили меня чувствовать себя распутной и дерзкой.

Прежде чем смогла лучше обдумать это, я сказала:

— Так что ты собираешься трахнуть мою сладкую киску?

Его челюсть отвисла в удивлении, а глаза расширились. Мартин заморгал, глядя на меня, словно он не совсем доверял своим ушам. Между тем, несмотря на смелость и возбуждение, я съежилась, чувствуя себя глупо, и взглянула на него одним глазом.

— Я правильно сказала? — спросила я, все еще ощущая себя неловко. — Потому что когда ты говоришь так, это звучит сексуально. Но когда так говорю я, это звучит странно и настораживающе, словно умышленное преступное действие.

Потом Мартин рассмеялся неудержимым грубым рокотом чистого счастья. Он притянул мое обнаженное тело к своему обнаженному телу и обнял меня. Я могла только улыбаться и стараться не покраснеть или не почувствовать неудачу в грязном разговоре.

— Ты такая идеальная, — сказал он напротив моей шеи, когда его смех стих. Он сильно укусил меня, словно хотел поглотить меня, потом смягчил это место своим языком. — Такая чертовски идеальная.

Я напряглась, низ моего живота скрутило от удовольствия, когда его руки снова превратились во влюбленные.

— Ты имеешь в виду, что я идеально странная и мне не нравится слово "киска", — прошептала я. — В нем слишком много звуков "к".

— Ты идеальная, и я люблю тебя. — Одна его мозолистая рука поднялась к моей груди, грубо поглаживая и сжимая меня. Другой рукой, все еще обнимающей мою талию, Мартин направил нас в душ под струи.

— У меня плохо получаются грязные разговоры.

Он не ответил. Вместе этого прижал меня к стене, и меня поразили ощущения холодной плитки на моей спине, горячей воды, льющейся сверху, его грубых рук, потирающих скользким мылом мой живот, бедра и грудь, его чувственных глаз, пленивших мои и безмолвно говорящих мне, что он верил в то, что я была сексуальной.

Я не cмогла удержать свои руки от его действительно идеального тела, даже если бы попыталась. Жар моего прежнего смущения сменился новым жаром, выстроив обещание между нами.

Его рот был везде, где не было мыла, и, закончив намыливать меня, он захватил мои запястья в свои руки и скользнул своим телом к моему, увеличивая мое возбуждение в геометрической прогрессии, я была не в состоянии мыслить.

— Повторяй за мной. — Голос Мартина был низким, нетерпеливым и требовательным, его язык слизывал капельки воды с моей щеки, он отпустил мои запястья и поглаживал руками бедра. — Я Кэйтлин...

— Я Кэйтлин...

Он поднял меня, как будто я была самой легкой вещью в мире. Мои руки опустились на его плечи, наслаждаясь их выпуклостями, когда он напрягал свои мускулы. Он широко раздвинул мои ноги и потерся своей твердостью напротив мягкой гладкости моего центра.

— Хочу тебя, Мартин...

— Хочу тебя, Мартин...

Я резко вздохнула, когда он толкнулся в меня, его губы на шее посасывали, покусывали и лизали меня.

— Чтобы ты взял меня в душе...

— Чтобы... ты... взял... меня... в душе...

Все в этом действии ощущалось более значимым, чем я помнила, намного более необходимым на низменном и инстинктивном уровне.

— И занимался со мной любовью часами.

— И... и...

Я не смогла закончить. Мне не хотелось говорить, я просто хотела чувствовать. Я взглянула вниз на него и туда, где соединялись наши тела. Я наслаждалась видом нашей связи — его твердостью напротив моей мягкости, моими широко разведенными ногами, чтобы я могла приспособиться к его размеру. Наблюдала, как моя влажная грудь двигалась вверх-вниз в такт его ритму, подпрыгивая напротив его лица; его твердое и точеное тело выгибалось к моему, когда я изгибалась дугой у стены. Такой вид нас обоих, меня с ним, заставлял меня чувствовать себя сексуальной, я поражалась, как безумно горячо мы выглядели.

Я подумала, что мы могли бы установить зеркало в душе.

Иииии с этой мыслью я кончила, атакованная водой и паром, приятным скольжением его тела с моим и осознанием, что это было первым из множества счастливых — и сексуальных — воспоминаний.