Мы отлично выступили. Нам аплодировали. Нас похвалили. Нам раздали по конфете. Я была счастлива. Оказалось, что выступать не страшно, а даже приятно.

В конце года всех перевели во второй класс, кроме меня. Мне сказали, что нужно повторить курс.

Хореография

Осенью я снова пришла на хореографию в первый класс. Девочки были все новенькие. А я была самая большая и высокая.

На первом занятии Анжела Эдуардовна сказала, что я буду её помощницей. Она и вправду стала обращаться ко мне: просила что-нибудь показать для девочек.

- Даша, покажи девочкам первую позицию, - просила она. - Даша, подготовительную позицию для рук, пожалуйста. Даша, поклон.

Но ей всё не нравилось, и она говорила:

- Как ты делаешь? Всё забыла за лето! Медведь и то бы лучше поклонился!

Мне было очень неприятно, что на меня все смотрят, а я не могу хорошо показать, и что меня всё время ругают.

На третьем занятии Анжела Эдуардовна попросила меня продемонстрировать, как делать неглубокие приседания. Я подошла к станку, взялась за поручень и услышала, что девочки за спиной шушукаются и смеются. "Наверно думают, что у меня ничего не получится", - пронеслось у меня в голове. Я вцепилась в станок и замерла. Всё тело стало тяжёлым, ноги окаменели, и даже если бы я захотела, не смогла их согнуть. Анжела Эдуардовна и девочки ждали моего показа, и в классе повисла тягучая тишина. А я просто стояла и не двигалась. А потом взяла и вышла из зала. И никто меня не остановил.

В коридоре рядом с классом хореографии стояли стулья. На них терпеливо сидели родители и ждали, когда закончится занятие. Обычно моя мама тоже сидела среди других мам и бабушек и вязала, но на этот раз её не было. Я быстро переоделась и стала ждать маму. "Как только мама придет, - думала я, - я ей скажу, что больше не буду ходить на хореографию".

Мама пришла, когда занятие уже закончилось. К тому времени вся моя решительность улетучилась, и я уже не была уверена в том, что правильно поступила. Поэтому я ничего не стала говорить маме. А мама даже не поняла, что я сегодня не занималась хореографией.

В день очередного занятия я не решилась сказать маме, что больше не буду ходить на занятия. И пожаловалась, что у меня болит голова. Мама пощупала мой лоб, внимательно на меня посмотрела, уложила в кровать, и, что самое главное, на хореографию разрешила не ехать. На следующий раз я придумала, что у меня болит живот. Тут уж мама мне не поверила:

- В тот раз голова болела, сейчас живот...

Но я состроила такую несчастную гримасу, что мама тут же уложила меня и сделала массаж живота.

Когда настал день очередного занятия, я уже не знала что придумать и сказала, что у меня болит голова. Но тут уже мама заподозрила что-то неладное.

- Даша, в чём дело? - строго спросила она.

Тогда я решилась и твердо сказала:

- Больше я на хореографию ходить не буду!

- Это что ещё за шуточки!? - сверкнула удивленными глазами мама.

Но когда поняла, что я не шучу, стала уговаривать меня:

- Даша, ведь это полезно для твоей спины и ног. Научишься красиво двигаться и танцевать...

- Нет, не пойду, - стояла я на своём.

- Ты еще мала, чтобы такие вопросы решать! - рассердилась мама. - Я же о тебе забочусь!

Я больше не могла ходить на хореографию! Только не знала, как это объяснить.

Мама стала собирать меня, но я наотрез отказалась даже из квартиры выходить. Мама не могла понять, что на меня нашло. Она стала предлагать купить мне кукольную посуду, если я буду и дальше ходить на занятия. Я мечтала об этой посуде, но даже если бы мама пообещала мне сто наборов кукольной посуды - я бы и то отказалась.

Поняв, что всё бесполезно, мама уступила. И больше я на хореографию не ходила.

Правда, потом я ещё долго старалась примириться с моими неудавшимися занятиями. Я была очень обижена на Анжелу Эдуардовну, но, вместе с тем, мне почему-то хотелось быть похожей на неё. Я играла с Пашей в "хореографию". И так же строго, как и Анжела Эдуардовна, отчитывала Пашу, когда он не мог поставить ноги во вторую позицию или красиво пройтись по комнате на носочках.

- Медведь и то лучше тебя бы это сделал! - говорила я, подражая интонациям Анжелы Эдуардовны.

Паша в такие моменты, конечно, обижался, скрещивал руки на груди и надувал губы. Но на следующий день я снова уговаривала его поиграть в Анжелу Эдуардовну, и он снова соглашался.

Однажды мама вытирала пыль с книжного шкафа, а мы с Пашей в очередной раз играли в хореографию. Я, сделав строгий Анжелин Эдуардовнин голос, принялась отчитывать Пашу за неправильно поднятую ногу. Мама застыла с тряпкой в руках. А потом спрыгнула со стула, подошла ко мне, и крепко прижала к себе.

- Дашишькин, теперь я понимаю, почему ты не хотела ходить на хореографию! Анжела Эдуардовна была к тебе не справедлива!

Я была рада, что мама, наконец, поняла меня и одобрила моё решение.

Но год занятий хореографий все же помог мне: я распрямила спину и стала меньше косолапить ноги. 

Маленькая машинка

У моего брата Паши есть история, за которую ему очень стыдно. И я хотела бы её тоже рассказать.

В детский сад привезли коробки с новыми игрушками. Мой брат и другие мальчики заносили эти коробки заведующей в кабинет. Паше было очень интересно узнать, что же в этих коробках. И вот наступил день, когда заведующая принесла в группу новые игрушки.

Там были неваляшки, пирамидки, куколки и многое другое. Но больше всего Паше понравился набор с маленькими машинками и дорожными знаками. Машинок было восемь штук. Когда Пашу утром приводили в детский сад - он сразу начинал играть в эти машинки. Он играл в них весь день. А потом ещё и вечером не хотел с ними расставаться.

И однажды он придумал, как с ними не расставаться. Вернее с одной машинкой. Он её ... украл. Положил в карман, а когда мама пришла за ним - так и пошёл с машинкой домой.

Дома он не мог её никому показывать. Папа и мама сразу бы всё узнали. Он даже мне побоялся сказать. И тогда он засунул её в майонезную банку и ... закопал. На улице под окнами нашего дома. Вырыл ямку и закопал.

На следующий день воспитательница объявила детям:

- Ребятки, у нас пропала маленькая машинка. Было восемь штук, а стало семь. Кто-нибудь её видел?

Все дети стали говорить:

- Какую машинку? Кто же её мог украсть?

Паша смотрел на других детей и еле шевелящимися губами повторял за ними:

- Какую машинку? Кто же её мог украсть?

Вечером воспитательница стала спрашивать у родителей про машинку. Но никто ничего не знал. Паша мысленно похвалил себя, что не показал машинку маме и папе.

В машинку он не мог играть. Он боялся даже подходить к тому месту, где закопал её. "Вдруг, - думал он, - кто-нибудь спросит, что это ты тут ищешь в земле?".

Но и на следующий день воспитательница говорила:

- Дети, признайтесь, кто взял машинку.

Паше было очень трудно, но он пожимал плечами и твердил: "Нет, я не видел машинку. Я её не брал. Я в неё даже не играл. В другие играл, а в эту как раз не играл". Руки у него холодели и покрывались потом, сердце ухало, в висках стучало. Но он врал.

Каждый день воспитательница спрашивала у детей про машинку. Паша каждый день собирался вернуть машинку, но не знал как. А машинка который день лежала в земле и ждала, когда в неё будут играть.

Как-то вечером воспитательница вывела детей на прогулку и сказала:

- Ребята, раз никто не признаётся, буду вызывать милиционера с собакой.

И она посмотрела на детей, а Паше показалось, что она смотрит на него. Перед глазами проплыла картинка: дяденька в форме с немецкой овчаркой на поводке достает из ямки украденную машинку. Паша уже хотел было выйти вперёд и во всём сознаться. Но ноги стали мягкими как вата, а голова закружилась. И Паше стало плохо.