— Просто, чтобы ты знала…

Джейми не шевелит ни одним мускулом, когда впивается в меня взглядом. Его глаза замирают на том единственном месте, где я не хочу, чтобы он меня разглядывал. Дергаю полотенце, прикрывая им свое тело спереди.

— Нет, нет, нет, — говорит он, бросаясь вперед. — Что, черт возьми, у тебя на животе?

— Ничего, выметайся! — я изо всех сил стараюсь прикрыться, но это не срабатывает. Он вырывает полотенце у меня из рук.

— Ох… дерьмо! — Джейми опускается на колени, оказываясь глазами на одном уровне с именем "Господин". Я вздрагиваю, когда его палец скользит между буквами "с" и "п". — Он сделал это с тобой насильно, или ты согласилась сама?

Я отстраняюсь, но Джейми сжимает мои бедра, не позволяя мне отодвинуться.

— Это было с моего согласия. Он также отмечен моим именем на животе. Теперь я могу прикрыться?

— Здесь тоже, — выдыхает он, поднимая взгляд на букву "м", вырезанную на моем плече.

— Эта не по обоюдному согласию. Сейчас, пожалуйста.

Он поднимает полотенце, и я заворачиваюсь в него. Сколько раз я уже провела пальцами по имени моего Господина? Я скучаю по нему так сильно, что даже думать не могу ни о чем другом.

— Это потрясающе. Действительно, красиво.

Нахмуривая брови и опускаясь на колени, я смотрю в пол, ожидая его дальнейших действий. Тем самым заканчивая разговор о Севастьяне. Не могу говорить о нем, а тем более слышать его имя. Непосильная задача, поскольку Джейми постоянно говорит с ним по телефону.

— Пожалуйста, могу я теперь пойти в свою комнату и одеться, Господин? — титул выходит сквозь стиснутые зубы. Называть его этим именем, с которым связано столько эмоций, практически невозможно. Это заняло у меня почти пять дней, прежде чем он заставил меня повторить его. Может быть, я плохая ученица, но наконец–то пришло понимание того, что я никогда не освобожусь от этих людей, пока не выполню все их приказы. Чем раньше я буду свободна, тем лучше.

— Да, можешь. В любом случае мне нужно сделать несколько телефонных звонков. В следующий раз, когда я тебе что–то скажу, выполняй это с первого раза.

Прежде чем я успеваю ответить, он разворачивается и уходит. Я стою, прижимаясь к стене коридора, и пытаюсь понять, куда он идет. Звук его шлепающих по мрамору босых стоп подсказывает мне, что он снова оказывается в гостиной. Мраморное покрытие лежит на полу всего пентхауса, за исключением спальни и кухни, в которую он никогда не заходит.

— Господин.

Я замираю на месте, прислушиваясь и желая, чтобы Господин действительно был здесь, а не только на связи по телефону. Это противоречит тому, чего желает мой разум. Злость на него все еще велика, но я не могу усмирить страстное желание увидеть его снова.

— Она в порядке, — он замолкает. — Нет… она приходит в себя, — проходит несколько секунд, прежде чем он вздыхает. — Около двух недель. Может быть, три. Я не могу пока сказать, — размеренные шаги. — Нет, мы договаривались, что она должна будет остаться на две, но она сопротивлялась почти каждый день на этой неделе. Я только недавно заставил ее повиноваться.

Медленно, я подхожу ближе, ориентируясь на голос.

— Ты хочешь знать как?

Я чуть не начинаю смеяться. Вероятно, Господин получит от этого удовольствие, ведь эти двое так похожи. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Я отхлестал ее кнутом. Отшлепал ее. А сегодня утром она отказалась вставать с постели, поэтому я держал ее под водой, пока не изложил свою точку зрения. Это сработало. Собственно, по этой причине я тебе и звоню.

Становится тихо, и хотя я не разбираю слов, которые говорит Господин, от его глубокого тембра мои глаза закрываются. Боже, я с такой страстью люблю и ненавижу этого человека.

— Я видел, что ты с ней сделал. Каттинг (прим. пер.: каттинг — шрамирование кожи и удаление ее участков, как добровольное, так и насильственное). Это правда? Первый на животе, был по взаимному согласию?

Почему это его заботит? Я подхожу ближе.

— М–м–хм–м. А второй у нее на плече, нет? Она сказала так. Ладно, я просто хотел проверить ее слова, — шаги, кажется, звучат рядом, поэтому я отскакиваю назад на несколько футов. — И ты расхаживаешь с ее именем на своем животе, не так ли? — пауза. — Иисус–наставник. О чем, черт возьми, ты думал? Что просто покромсаешь ее, а затем отпустишь?

Независимо от того, что говорит Севастьян, это заставляет его голос понизиться. Я узнаю его сердитый тон, могу чувствовать, как он проходит вибрацией по телу и пробирает до костей. Это должно пугать, но посылает сквозь меня лишь острые ощущения. Его воздействие. Власть, которую он излучал в порыве злости, когда мы были вместе, вызывала появление влаги у меня между ног.

— Все в порядке. Мы можем поужинать вместе завтра? Мне очень нужно поговорить с тобой кое о чем. Я бы предпочел сделать это с глазу на глаз.

Сердце бьется в груди все сильнее, оглушая мои внутренности и меня, пока я боюсь услышать слова, которые он произнесет.

— Ты не можешь продолжать отталкивать ее. Чем быстрее вы оба столкнетесь лицом к лицу, тем будет лучше. Не только для тебя, но и для нее. Подумай о Диане. Ей нужно вернуться к своей жизни. Ты думаешь, она сможет сделать это, если ее сердце будет разбито? Сделайте это, Господин. Стань ее другом, если не можешь предложить ничего другого. Что бы ты ни сделал — исправь это.

Я проскальзываю обратно в свою комнату и запираюсь изнутри. Меня одолевает грусть, но я задвигаю ее подальше — это то, что я научилась делать на отлично. Когда я начинаю одеваться, то задаюсь вопросом, видит ли он меня. Вероятно, нет.

Рубашка скользит через голову, но я натягиваю ее ниже, чтобы расправить поверх джинсов. Пишущая машинка стоит на столе, и я подхожу, усаживаясь напротив. Раньше тратить свое время на писанину — казалось раем. Но я перестала это делать, когда погибли Кейли и Ронни. Если бы я не была так сосредоточена, то отправилась бы следом за ними. Мы бы были вместе. Писать сейчас — это просто еще один способ избежать вины за желание жить, но я заставляю себя это делать. Господин снова оживил меня, поэтому я не могу прекратить свои тренировки. Мне приказано писать не менее пяти сотен слов в день. И я прекрасно справляюсь с этим заданием.

— Рабыня.

Я поворачиваюсь и опускаюсь на колени перед Джейми.

— Да, Господин?

Он останавливается.

— Сегодня вечером с нами будет ужинать Севастьян. Ты будешь вести себя идеально или я утоплю тебя прямо у него на глазах. Кивни, если поняла.

Мои руки дрожат, когда я прижимаю их к коленям, но подчиняюсь.

— Хорошо. Надень короткое, черное платье, висящее у тебя в шкафу. Без трусиков.

Я встречаюсь с ним глазами, но не задаю вопросов и не сопротивляюсь.

— Да, Господин, — тихо шепчу я, опуская голову. Срань Господня. Что Джейми собирается делать дальше? Я слишком напугана, чтобы попытаться узнать.

— Никакой писанины. Во–первых, завтрак. А потом мы изучим кое–какой материал. Ты же все еще хочешь быть медсестрой, верно?

Я нетерпеливо киваю.

— Да. Ты позволишь мне работать?

— Ты упоминала, что тебе необходимо пройти повторное лицензирование. Давай начнем этот процесс и посмотрим, что именно нужно сделать. Если твое поведение улучшится, то я позволю тебе начать возвращение к своей собственной жизни. Это займет несколько недель, и мы должны будем найти для тебя квартиру. Но пока нет стабильности и подчинения, ты останешься здесь и продолжишь жить по моим правилам. Договорились?

Я соглашаюсь. Даже не задумываясь о том, чтобы ослушаться. Конечно, я могу попытаться получить свою свободу при первом удобном случае, но с меня хватит последствий и замкнутых кругов, где я начинаю все сначала. Теперь мне придется пройти долгий путь, и я это знаю. Но это к лучшему. Неважно, нравятся мне требования Джейми или Савастьяна, но их сила является чем–то, чем я наслаждаюсь и от чего завишу; даже если за свое непослушание мне приходится получить суровое наказание.