- Игорь, не строй из себя героя-любовника из голливудских фильмов, меня это раздражает, и к тому же, пошло звучит. Ты бы меня еще "бейби" назвал. Я тебе не девочка по вызову.
Улыбка пропала.
- Я думаю, что девочкам по вызову все же не дарят такие огромные букеты цветов, и не восхищаются ими и не любят до безумия. Я разбаловал тебя, - Игорь снова попытался свести все в шутку, весело улыбнувшись, но я почему-то сегодня была без настроения и все слова своего парня воспринимала в штыки. - Именно поэтому тебе все сходит с рук, - он подошел ко мне и хотел обнять, но я держала в руках чашки, потому увернулась:
- Садись, твой кофе в белой чашке.
- Спасибо. Чего ты с утра пораньше такая взвинченная? Начинаются критические дни?
- Игорь, я... - внезапная резкая боль внизу живота заставила меня замереть на месте, наспех поставить тарелку с оладьями и опуститься на стул, схватившись за живот руками. - Ты прав. Критические дни. Дай мне обезболивающее, иначе я до вечера не доживу.
Постоянно первый день меня выворачивает наизнанку. Я не могу ходить, лежать, сидеть. Я могу только, беспорядочно раскинувшись на диване, дергать ногами и стонать. То, как болел живот сейчас - были "цветочки", "ягодки" будут позднее, когда не подействует пригоршня обезболивающих, и я не капитулирую, свернувшись под одеялом и прижав ладони к животу.
- Я могу чем-то помочь?
В ответ на эти, в общем-то, безобидные слова я наорала на Игоря и попросила, чтобы он два дня мне на глаза не показывался. В итоге он ушел из своей собственной квартиры, на ходу набирая номер друга Ромки Омельченко.
Я осталась лежать на диване, молясь, чтобы боль прошла в ближайшее время и я могла вернуться к себе домой.
Немного позже, когда я выпила еще три таблетки болеутоляющего, и лежала, бездумно вперив взгляд в одну точку, мне позвонила моя школьная учительница, благодаря ей я стала тем, кем есть сейчас. Именно она помогла мне овладеть словом, ездила со мной шесть лет по разным конкурсам, исправляла ошибки в рассказах... Спасибо ей...
Я сняла трубку:
- Алло?
- Наташа?.. Здравствуй... Ты заболела? - видимо, голос у меня совсем страдальческий.
- Здравствуйте, Зинаида Федоровна. Да так... А что случилось?
- У тебя рассказ украли...
Я поморщилась. Спазм сдавил сильнее, и я застонала. Потом выдохнула:
- Я знаю. И знаю кто, и как. Я разбираюсь с этим делом. В следующем выпуске читайте опровержение.
- Наташа...
- Что?
- Ты только без глупостей, хорошо?
- Конечно, Зинаида Федоровна. Буду держать себя в руках. Извините, я не могу сейчас говорить. Спасибо за беспокойство.
Зинаида Федоровна, конечно, знала о моих отношениях с Сашкой. Не столько тогда, когда мы встречались, сколько о последствиях болезненного разрыва. Всю боль, обиду я выливала в свои произведения, и, естественно, учителю, который вел меня с пятого класса, стало все понятно. Зинаида Федоровна чувствует за меня некоторую ответственность, зная, на что я способна, если дело доходит до Маецкого, потому и говорит, чтобы "без глупостей"... Но не факт, что я послушаюсь. Я себя не всегда слушаю... Кстати говоря, об "Унесенной ветром"... Надо узнать, как дела с опровержением.
Не успела я об этом подумать, как на дисплее телефона высветился номер, который я уже несколько лет знала наизусть. Помяни черта, и он уже на пороге... Точнее, звонит.
Я сцепила зубы - мать вашу, живот перестанет болеть, или нет?! - и сняла трубку:
- Привет.
- Не помешал?
- Сама собиралась позвонить, узнать, как дела с опровержением.
- Слышу, ты мне не рада...
- Ты не при чем. Ты никаких у меня чувств не вызываешь, кроме того, что жутко зла на тебя из-за рассказа.
- Так уж и жутко? - в голосе Маецкого послышались веселые нотки, и я мимо воли улыбнулась.
- Это не смешно.
- А если опровержения не будет, ты сотрешь меня в порошок? - ой, кажется, боль отступила. Ура!
- Саш, если ты думаешь, что я шучу, то ты ошибаешься. Это не я выдала чужой рассказ за свой и... Ай! Ай! Черт, твою... - ага, отступила, рано радовалась!
- Что там у тебя случилось? Критические дни?
- Как ты угадал. Живот адски болит. Так когда будет опровержение?
- А его не будет! - Маецкий рассмеялся и бросил трубку.
Идиот! Какой же идиот! Когда же все закончится?! Ненавижу тебя, Маецкий, ненавижу!..
Я любила его. Любила. Я не знаю таких слов, хотя я и учусь на филологическом факультете, чтобы могли описать то, что я чувствую к Маецкому.
Я влюбилась в него, когда, по сути была еще наивной дурочкой, веря в "светлое", "доброе", "вечное" - преданную дружбу, верную любовь - словом, в то, что в большинстве случаев является искусной подделкой. Тринадцатилетняя, я была так рада появлению Маецкого в своей жизни... На фоне яркой красавицы-одноклассницы Ирки Советиной, с которой на то время мы были лучшими подругами, я выглядела немного не от мира сего - черный лак на ногтях, вечно растрепанные волосы и книжки, горы книжек (Булгаков, Митчелл, Шолохов...) и постоянные листки с записями; очерки, рассказы, повести - бумаги я "попортила" немало; я сама смотрелась не очень, мягко говоря. А начиналось все так...
Маецкий учился в десятом классе. Практически все перемены он пропадал у нас в классе. Приходил, садился за парту или учительский стол, разговаривал с моими одноклассниками, шутил, что-то рассказывал. Я не придавала этому значения. Ну, приходит и приходит, что тут такого.
Честно говоря, я думала, что Маецкий приходит потому, что ему нравится Ира - очень симпатичная, яркая, живая. Обладала всем тем, чего у меня не было. Но это были мои догадки, подтверждений ни со стороны Сашки, ни со стороны Ирки не было.
Маецкий был очень общительный. Взял номера у всех моих одноклассниц, звонил им. Мне позвонил последней. Я, которая тогда в разговоре с парнем двух слов связать не могла, больше молчала, говорил он. Выведывал обычные вещи: есть ли у меня парень, если есть то, кто, если нет, то почему, а, может, тебе кто-то нравится... Потом, то ли в шутку, то ли... предложил встречаться. Я отказала. По той простой причине, что не поверила. Вдруг бы согласилась, а наследующий день в школе меня бы ожидали насмешки типа "ну что, поверила?!".
Но общаться мы не перестали. Созванивались несколько раз в неделю, здоровались в школе.
Все было хорошо до одного момента.
В то время у нас в школе были популярны спортивные Дни Здоровья. Проводились они два раза в год - осенью и весной. Я человек, который со спортом на глубокоуважаемом "Вы", и есть есть хоть малейшая возможность улизнуть с физкультуры, я это сделаю. Так вот по традиции, старшие классы перед Днем Здоровья тренируют средние и младшие.
Наш, восьмой класс тренировали ребята из десятого - Саша Маецкий и Ваня Александров. Итак, весь класс идет на стадион, а я сижу в раздевалке.
И вот однажды в раздевалку залетает Ира. Вся в слезах. Я к ней: "Ира, что случилось?", она не отвечает. Потом я все-таки из подруги вытянула причину. Оказывается, она повздорила с Маецким. И он что-то не очень хорошее ей сказал.
Я, обнимая плачущую Иру, вышла на площадку. Школьный стадион находился на возвышенности, и к нему вели ступени.
Ира стояла к ступеням спиной, а я - лицом. Я обнимаю плачущую подругу и мечтаю испепелить Маецкого на месте. И тут он спускается со ступенек. Я поднимаю на него глаза и смотрю таким ледяным взглядом, что мне самой показалось - я или заморожу его или испепелю. Третьего не дано. Это было в октябре.
В декабре того же года, когда мы уже начали встречаться (официального предложения от Саши так и не поступило), он сказал:
- Именно с того момента все и началось. С твоего взгляда. Я в тебя влюбился...
А потом... Были вулканические два года - ссоры, скандалы, примирения. И все - на острие ножа, на грани. Хотя какая там "грань", от тринадцати и до семнадцати лет? Сумасшедший дом. Детство. "Ромео и Джульетта"! Смешно. Но все-таки между всеми скандалами... Я без ложных кавычек могу сказать, что то время в моей жизни было и остается самым счастливым, самым ярким и любимым. Сашка любил, и я его любила. Розы, обещания клятвы и мечты... Как все это тогда имело цену! Когда еще не повзрослели. И я верила в то, что когда-нибудь мы поженимся, и я только после нашего расставания до конца осознала, насколько сильно в это верила, насколько сильно хотела и насколько с Сашкой сроднилась...
