Посреди ночи Каетано проснулся, задыхаясь от кашля. Сотрясаемый конвульсиями, он согнулся на кровати, силясь вздохнуть, но каждый вздох вызывал спазмы, скручивавшие его в три погибели. Когда, наконец, немного отпустило, он отнял дрожащую руку ото рта и поднёс к глазам, в полутьме на ладони влажно поблёскивали тёмные пятна.

- Дьявол.

Осторожно, опасаясь повторения приступа, он встал с постели, разжёг погасшую лучину, посадив на обугленный конец огонёк, и долго мыл руки, точно вода заодно могла вымыть из лёгких всю заразу так же легко, как смывала кровь с ладоней. Потом он тяжело опустился на кровать и снова попытался уснуть, но сон уже не шёл. В голове, словно пауки в банке, копошились и ворочались мысли.

Скольким до него посчастливилось владеть Книгой? Лишь двоим. Первым был сам её создатель, Абдул аль Хазред, вторым -- Господин Ледяной башни. Оба они прожили долгую, невозможно долгую жизнь, и оба умерли. Было ли бессмертие обманкой, или они сами отказались от вечности? Как же не верилось в это! Они владели властью всеобъемлющей, безграничной, и отказались?.. Немыслимо.

Он перевернулся на бок и осторожно вздохнул.

Болезнь вернулась неожиданно: целый год прошёл без приступов, и он почти поверил, что она отступила, хотя знал, что так быть не может. Она затаилась как опытный охотник, хищник. Она выжидала, когда он ослабнет, чтобы напасть. Как же хочется жить! Никому из живых не понять этого, беспечным, праздным, тратящим бесценное время впустую.

Только бы добраться до порта, а там...

Проснулся он засветло, разбуженный диким холодом, пробравшимся-таки под тонкое одеяло. Каетано разлепил веки и машинально пощёлкал пальцами, запалив погасшую ночью лучину. Правда, сразу погасил: огню в келье взяться неоткуда, и какой-нибудь особенно дотошный монах может обратить внимание, и, чего доброго, заподозрить...

Негромко ругаясь сквозь зубы, он попрыгал по комнате, разгоняя по мышцам застоявшуюся кровь; есть хотелось зверски, но раньше литургии завтрак у монахов не начинается, да и не мешало бы продемонстрировать аббату свою набожность. Так что, хочешь -- не хочешь, а в часовню идти придётся.

Часовню он нашёл быстро. Встав в сторонке, опустился на колени, сложил руки и погрузился в лёгкий транс. Со стороны казалось, что странник сосредоточен на молитве. Оставалось только не забывать время от времени осенять себя крестным знаменем. Ему не мешали, но и не забывали: аббат несколько раз мысленно возвращался к молодому человеку, украдкой наблюдая за ним. Странник был слишком юн, чтобы путешествовать в одиночку, а между тем прибыл явно издалека. Одет небогато, хотя и не бедно, при этом же держится с врождённым достоинством дворянина. Всё вместе это казалось странным, если не сказать, подозрительным, и подогревало любопытство монаха. Так что после службы он остановил его возле дверей часовни.

- Утро доброе. - окликнул аббат гостя, приветливо улыбаясь. - Как вам спалось?

- Здравствуйте, отче. - Каетано отошёл с прохода, чтобы никому не мешать, и вежливо склонил голову перед монахом. - Благодарю, в стенах вашей обители есть что-то особенное -- я спал как младенец.

- В таком случае, идёмте в трапезную: после такого сна не помешает и поесть как следует. - благодушно рассмеялся отец Брандт.

В трапезной было темно: ещё только-только светало, и в высокие узкие окошки хмуро гляделось затянутое тучами небо. Аббат Брандт подвёл гостя к своему столу в самом дальнем конце зала. Стену позади украшала большая фреска, изображавшая какую-то сцену из жизни святого Франциска: кажется, святой раздавал хлеб нуждающимся, но изображение так сильно выцвело, что нельзя было утверждать наверняка. Помещение освещали несколько светильников, чадивших свечными огарками; стены, вдоль которых стояли почерневшие столы, тоже украшали фрески, многие из которых, очевидно, пытались реставрировать, но только ухудшили дело. Один из монахов прочитал с кафедры молитву, и братия, рассевшись на длинные скамьи, приступили к еде.

- Так вы путешественник? - осведомился аббат, когда в трапезной поплыл приглушённый шумок разговора.

Вопрос был задан вежливым тоном, но Каетано отчетливо уловил в нём завуалированный интерес -- аббат пытался выяснить, не бродяга ли его загадочный гость.

- По обстоятельствам, - с улыбкой ответил Каетано, - не по призванию.

- И что же за обстоятельства вынудили вас отправиться в странствия? - На лице отца Брандта отобразился живейший интерес.

- Я иду в Креппи, - объяснил Каетано, постаравшись придать своему лицу одухотворённое выражение и при этом не перестараться. - Я слышал, что в тамошнем университете самые лучшие учителя. Возможно, я изберу юридический факультет, но сказать наверняка пока ещё сложно.

- О! Весьма похвальное стремление. - закивал аббат. - Я не отношусь к фанатикам, проповедующим невежество, учение угодно Богу, иначе он не создал бы нас способными к постижению нового, верно?

- Несомненно. - согласился Каетано, мысленно прикидывая, как лучше перевести разговор на интересующую его тему.

- Да... - протянул отец Брандт, настраиваясь на философский лад. - Всю жизнь мы постигаем что-то новое, и после смерти всё, что мы можем унести с собой, это наши знания и добрые дела -- вот и всё. - Он глянул на Каетано, как бы ожидая возражений, но тот благоразумно молчал.

- Находятся же умники, - разглагольствовал аббат, - утверждающие, что знания приводят к приумножению греха! Но корни их ереси в невежестве. Ведь даже Пифагор говорил о бессмертии души!.. Что такое? Вы не согласны?

- Что вы, конечно же нет! - горячо возразил Каетано, пряча улыбку. Его так и тянуло сказать, что Пифагор рассуждал о возобновляемости сущего и переселении душ, и вовсе не имел никакого отношения к христианским догмам, что пытался приписать ему отец Брандт. Но священнослужители привыкли трактовать труды древних философов на свой лад, так что поправлять не только не имело смысла, но было и небезопасно.

- Мне кажется, вы абсолютно правы, - продолжал Каетано, стараясь сдержать усмешку, - однако я не хотел перебивать ваших интереснейших рассуждений. Слушая вас, я вижу -- не множество слов доказывает рассудительность мнения.

- Да, и я всегда так считал. Как верно вы подметили! - подхватил аббат, с довольным видом поглаживая свой объемистый подбородок; Каетано отвернулся, чтобы настоятель не заметил мелькнувшее на его лице выражение брезгливого отвращения: не сумевший распознать слов одного из величайших философов монах рассуждал о собственной образованности.

Но все же разговор двигался совсем не в том направлении, в каком хотелось бы колдуну, и требовалось срочно брать инициативу в свои руки.

- Нашей стране необходимо побольше разумных людей, особенно сейчас, когда времена такие неспокойные. - заметил Каетано осторожно. Он уже понял, что достаточно подкинут монаху фразу, и тот сам начинаёт развивать тему, так что натолкнуть его на нужную не составит труда.

- И в самом деле! - подхватил отец Брандт. - Все противники развития и учения, как мне кажется, могут быть объявлены врагами! Пусть неосознанно, пусть исходя из лучших побуждений, но они ослабляют страну, а ведь мы практически стоим на пороге войны!

- Вы говорите ужасные вещи. Надеюсь, что война нас минует. - Каетано поднёс к губам стакан и, сделав большой глоток, осторожно добавил: - Можете представить, как усилят все гарнизоны в военных городках, и сколько патрулей будет разъезжать по дорогам?.. Пожалуй, проще станет летать научиться, чем проехать через все заставы!

- На всё воля Божья. - смиренно перекрестился отец Брандт. - Будем молиться, чтобы чаша сия нашу страну минула. А заставы и без того легко не проедешь: зима в нынешнем году голодная, крестьяне из деревень уходят, в разбойники подаются, на дорогах неспокойно, вот и шлют солдат.