– Не иначе с «Ковчегом» что-то, – шептал Спиро, безотчётно питая надежду, что сигналит не плавучая гостиница, а пропавшая яхта «Бродяга». Это вряд ли, три года немалый срок, но…

Пока шёл над скалами, разглядывать горизонт было недосуг. На цыпочках пробирался, поглядывая то на эхолот, то за борт, и покручивая рулевое колесо. Прошёл благополучно, дал полный газ. Глянул прямо по курсу, вздохнул. Зря надеялся. Сигналил, конечно же, «Ковчег». Вон он стоит на мёртвом якоре. Издалека не очень-то разглядишь, одно понятно – досталось «поплавку» на орехи. Рубка развалена, снесена мачта. Взрыв? Спиро припомнил, что слышал на подходе к рифу гром. Решил – где-то там гроза над морем, в сезон ветров такое бывает. Подумал ещё, не попасть бы в неё, этого только не хватало. Не гроза, значит. Или гроза? Взрываться на «Ковчеге» вроде нечему. Ударило молнией в мачту?..

– Ударило, не ударило… На месте увижу. Раз дали SOS, значит, было кому дать, – рассуждал Спиро, следя, чтобы не подставиться под волну бортом. Ворчал, что, слава Бозу, ветер попутный и что SOS наверняка дал смотритель.

– Погоди-ка… Как же он дал SOS, если повалена мачта? Значит, он сперва просигналил, а потом уже её повалило? Ну да, то-то сигнал оборвался. Что-то ещё стряслось перед взрывом. Этот смотритель…

Шёптали про смотрителя плавучей гостиницы разное – такое, что повторять не хотелось. О ком не шепчут? Доподлинно Спиро знал об этом человеке мало: сидит-де безвылазно в гостинице вот уже который сезон, зовут его то ли Борк, то ли Корк, то ли Шморк, то ли ещё как-то. И ладно. Не оставлять же человека в беде только потому, что фамилия у него дурацкая, думал Антониадис. Слухи тоже не причина. Может, всё это выдумки и никакого Ноя нету. Безумная затея – строить рифы. Селиться там ещё глупее. Ассоциация, понимаешь ли, свободных поселенцев!.. Нет-нет. Отбиться от гадов головоногих – в это ещё можно поверить, но чтоб их оставили в покое вертухаи! Это вряд ли. Выродки, зловредное племя, хуже головоногих. Даром что люди. «Какие они люди, если им казнить человека всё равно что выкурить сигарету? Выродки и есть.

Никогда раньше Спиро не видел плавучую гостиницу вблизи. Громада! А издали кажется игрушкой. Нельзя подходить к борту, шлёпнет корпусом об корпус. Сносит, течение сильное. Если правда то, что Толстый Олаф рассказывал, подходить надо с кормы. Спиро крутанул рулевое колесо и сбросил газ, «Электру» потащило вдоль корпуса плавучей гостиницы. Отойдя подальше, Антониадис снова врубил водомёты на полную мощность и повернул яхту круто против течения – надо было перескочить через буруны кильватера. «Если не врал Олаф, затворы ахтеркамеры откроются сами. И провизор тоже рассказывал. Правда, провизор – сухопутная задница и никогда не был здесь в сезон ветров, а Олаф известный враль. Ладно, посмотрим. Корма какая широкая!

Водомёты едва справлялись, «Электру» трясло и подбрасывало, продвигалась она медленно. Спиро пригнул от напряжения голову и сложил губы куриной гузкой. Каждую секунду готов был переложить руль, если вдруг что случится. «Олафа придушу его же шнурками, если…» На затворах замигали жёлтые фонари. Автоматика «Ковчега» спросила: «Свой или чужой?» «Свой!» – ответил маячок «Электры». Ворота стали лениво поворачиваться – внутрь. Ни дать ни взять, жучьи жвалы. «Нет, не враньё это – про затворы», – подумал Антониадис, потом ему пришло в голову – сейчас ведь швырнёт прямиком туда, водомёты… Вовремя спохватился – дал самый полный назад. В тёмном провале дока мигали лампы. «А если там…» Яхту внесло в ахтеркамеру, словно подмокший бумажный кораблик. Док оказался, вопреки опасениям Антониадиса, пуст.

Спиро сбросил газ, выравнивая судно, душу облегчил многоэтажным ругательством. Прикусил язык – корпус тряхнуло. У старика поджались уши – ожидал, сейчас будет скрежет, удар… Обошлось. Яхта, подхваченная под борта выдвижными обрезиненными захватами дока, остановилась. Спиро на какое-то время оглох, звенело в ушах. Заставил себя выпустить рулевое колесо, полез наружу. Шатался, словно пьяный. Потом он услышал, как гулко плещется, успокаиваясь, вода в стальном корыте дока, как гудят и щёлкают какие-то механизмы, а когда всё это затихло, ему почудился шорох. «Здесь крысы? Чтоб я ещё раз когда-нибудь… Олаф не врал, как ни странно. Войти я вошёл, но как выходить буду? Ворота открыть, полный назад, а там – как карта ляжет? Но как открыть ворота? И корпус в захватах… Не пришлось бы прокуковать здесь до заката Альраи. Ладно, это потом. Крысы… Клопы тоже должны быть. Голодные клопы. Туристов-то нету, один смотритель остался. Как я его найду? Клоповник-то здоровенный… Ну, с чего-то нужно начать. Всё равно с чего. Душно тут». Чтобы проветриться, Спиро решил начать поиски с верхней палубы, и, как оказалось, правильно сделал.

– Свалился ты на мою голову, – ворчал Быстрицкий, поглядывая на гравископы. Вход в «кротовую нору» открыт, тридцать четыре минуты до прокола, время есть. А «хвоста» – наоборот, нету.

– А куда мне было деваться? – вскинулся Циммерман. Занимал собою соседнее кресло, вид имел встрёпанный, настроен был полемически. Слегка гнусавил, к носу прижимал тампон.

Ответить бы ему как следует, но Быстрицкий не стал. Тридцать три минуты до прокола, не поздно ещё повернуть оглобли, но глупо же, очень глупо! Ной мёртв. А вдруг нет? Этот пижон говорит, мертвей мёртвого.

– Куда мне было деваться?! – кипятился Циммерман. – Амальгадилл, вы понимаете? Такая зверюга! Бедняга Роберт…

– Ты уверен, что он… Что его…

– Уверен ли?! Вы живого амальгадилла когда-нибудь видели?

«Видел», – подумал капитан, припомнив блестящую щучью морду и надсадные вопли кибершкипа о перегрузке реактора.

– Я его и дохлым видел, – ответил он, подумавши, что дохлым-то как раз не видел, но после такой оплеухи и трижды живой сдохнет.

– Что вы там видели! – Циммерман психовал, и понятно почему: сбежал ведь. – Что вы могли отсюда видеть?.. Видели вы, как он валяет его по палубе?.. Видели вы, как он на трупе… Что я должен был?.. С голыми руками, с одной ракетницей?

– А, так это ты отстрелил вешку прямо в корпус?! – прокурорским голосом спросил Эдик Быстрицкий.

– К-какую вешку? Вы что?.. А, вот оно что. Вот почему ракетница. Нет, вы не поняли, Эдик. Роберт говорил мне… То есть, не мне, но я слышал, как он говорил: пора-де отстрелить вешку. Что-то ещё про какой-то груз. Я не понял: откуда груз в сезон ветров? А он вон откуда. Ага, значит, Ной… то есть, Роберт ставит вешку, а вы сбрасываете груз. Остроумно, ничего не скажешь. Но зачем? Или… А, я понял. Контрабанда. Кораллитовые полипы?

Быстрицкий молчал, это стоило ему больших усилий.

– Ладно, не хотите говорить – не надо, хоть всё и так понятно. Значит, ракетница. Она валялась на палубе неподалёку от тру… оттуда. Вы не думайте, я к ней даже не притрагивался. С ракетницей против веганского амальгадилла – гиблое дело. Так что вешку отстрелил не я. Это Роберт. Думаю, он до того ни разу не видел живого амальгадилла и даже не знал о нём, потому что если б знал, сразу бы понял, что не стрелять надо, а бежать.

«Ной, Ной… – с горечью думал Эдик Быстрицкий. – Как это на тебя похоже: не бежать, а стрелять. И что в результате? Ты мёртв, а этот шибздик, туристишка вшивый, жив. И надо бежать, потому как возвращаться глупо. Девятнадцать минут до прокола. Теперь даже захоти я вернуться, перехватят истребители. Странно, что нет „хвоста“. Почему? Некогда разбираться. О другом надо. Что с шибздиком делать? Слишком много знает».

– …сообщить властям, – говорил между тем много знающий Циммерман. – Потому что веганские амальгадиллы очень опасны. Откуда они взялись на Терране? Вы знаете, Эдик, они ведь пустотники. Как попали на атмосферную планету? Есть у вас связь с властями?

– С какими властями?! – загремел, сорвавшись, Быстрицкий. Потом взял себя в руки, спросил почти спокойно:

– С какими властями? С каторжным начальством?

– А, ну да, ну да… – бормотал Циммерман. – Вы же контрабандисты и… Как бы так выразиться…