После того, как печенье отправилось в духовку, её маленький принц даже помог ей убрать. Поставив стул рядом с раковиной, он сам собрал и опустил в мыльную воду всю посуду.

Печенье пеклось, и Генри смотрел, как оно подрумянивается, сидя возле кухонной стойки, когда в дверь постучали. Предупредив сына не притрагиваться к горячей плите, Реджина сняла фартук и направилась в прихожую, по пути глянув на часы.

Тина уехала из города, чтоб повидаться с семьёй, Ноланы придут только завтра. На короткий миг брюнетка представила, как открывает дверь, и она видит своего солдата с сумкой, рюкзаком и самодовольной ухмылкой на лице. Конечно, Эмма могла соврать насчёт даты приезда, чтоб сделать сюрприз лучше, Реджина в этом уже убедилась, но, поворачивая дверную ручку, она подавила в себе надежду. Если за дверью кто-то другой, ей не придется разочаровываться.

На пороге стояла не Эмма. И не Тина, не Ноланы или Руби.

Она придержала дверь, когда увидела военного, одетого в парадную форму. На груди висела медаль, на рукаве шеврон, подбородок обожжен слева, и ожог спускается на шею. Правая рука на перевязи. Реджина знала в лицо всех жителей города, но этого человека точно видела впервые.

- Чем могу помочь?

Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут же закрыл его и медленно стянул с головы фуражку:

- Здравствуйте, мэм. Вы Реджина Миллс?

Реджина нахмурилась, чувствуя, как сердце забилось быстрее:

- Что такое?

Мужчина снова открыл рот, но скрип снега за спиной отвлёк его, и он обернулся. Реджина посмотрела на дорожку. К дому шел Август, тоже одетый в парадную форму, и даже на расстоянии можно было увидеть скорбь на его лице.

- Август?

- Реджина, – тихо поздоровался он, поднявшись на ступени. Лицо Бута было бесстрастным, но покрасневшие глаза говорили о многом.

Грудь сдавило, как стальным обручем, ком в горле не давал дышать:

-Что происходит?

Мужчина с ожогом скорбно опустил голову, но тут же поднял её, глядя Реджине в глаза. Брюнетка хотела отвести взгляд и, сделав это, увидела, что ожог тянется до тыльной стороны левой ладони. Паззл сошелся.

- С прискорбием и глубочайшими соболезнованиями…

- Нет!

- Я должен уведомить вас…

- Молчи!

- Реджина.

- Что капрал Эмма Свон…

Реджина попыталась захлопнуть дверь, но Август не позволил. Он прижал её к двери, обхватив сотрясающиеся от рыданий плечи, и мягко опустил на пол, не дав упасть.

Нил закрыл глаза, по обожженной щеке покатилась и упала на порог слеза.

- Стала жертвой войны.

- Одну тебе, – Генри положил печенье на салфетку перед Августом и бросил щедрую горсть на свою тарелку, – и одну мне.

Август пытался, правда всеми силами пытался искренне улыбнуться ребенку, но не смог. Он не мог улыбаться, зная, что Реджина рыдает в кабинете, оцепеневшая от горя и гнева, после того, как Нил всё рассказал. Он знал это чувство, знал, как цепенеет рассудок. Как-будто тебя бросили в Ледовитый океан посреди зимы, и тебе приходится плыть сквозь леденящую тьму, чтоб спастись. Но холод высасывает воздух из твоих лёгких, не давая даже шанса.

Когда пять дней назад ему сообщили о том, что случилось, сердце Августа наполнилось ужасом, и когда он смог связно мыслить, его первой мыслью было: «Я остался один». Второй: «Как я скажу Реджине?» Он едва удерживал на плаву самого себя, он утянет её на дно, им не доплыть до берега.

Но скорбь не любит одиночества.

Собравшись с мыслями, Август подошел к телефону, но, подумав, отказался от этой мысли. Телефонный звонок? Даже он не настолько жесток. Он ведь собирался ехать в Сторибрук. Только и представить не мог, что причина будет такой. Не такой она должна была быть. Господи. Эти праздники будут полны пустоты и отчаяния. Нил попросил его подождать пару дней. Сказал, что должен сам сообщить Реджине. Бут наорал на него, спрашивая, как бы он себя чувствовал, если б что-то случилось с Тамарой, а ему не сообщили бы об этом сразу. Обрадовался бы он, если бы узнал о рождении дочери недели спустя? Нил не нашелся, что возразить, но сержант выполнил его просьбу. И Август никогда никому не признается в этом, но он был благодарен Кэссиди за эту передышку, за дни, в которые он мог хоть немного свыкнуться с мыслью, что Эммы больше нет.

Наступило и ушло Рождество, и звонок Миллсов в Сочельник остался без ответа, позже Реджина получила от Августа сообщение, что он был занят, но скоро приедет в Мэн. Со скорбью и пеплом в подарок, думал мужчина, топя свое горе и неверие в бутылке виски. Напиваясь, он надеялся, что эта ночь никогда не кончится, потому что, черт возьми, он не может увидеть убитую горем Реджину. Он просто этого не вынесет.

Он был прав.

Всего виски в мире не хватит ему, чтоб забыть, как брюнетка рыдала в его руках у открытой двери особняка, как плач сотрясал её тело, как дрожали ссутулившиеся плечи, и как резко охрип, огрубел бархатистый голос.

Почти час прошел прежде, чем Реджина успокоилась достаточно, чтоб можно было отвести её из прихожей в кабинет. И еще полчаса потребовалось, чтоб уговорить женщину выслушать Нила. Она кричала на них, требуя, чтоб они убрались из её дома, катились, черт подери, с глаз долой, но когда из кухни выбежал Генри, торопившийся сказать маме, что печенье готово, и, увидев дядю, радостно закричал:

- Дядя Август дома! – Реджина снова не выдержала.

- Ты будешь есть, дядя Август? – Генри с молочными усами под носом показал на нетронутое печенье.

Мужчина покачал головой и пододвинул печенье к малышу:

- Нет, забирай.

Генри радостно жевал печенье, не зная, что их с матерью мир разрушен, и Реджина готова выть от отчаяния.

Нил смотрел, как Реджина наливает себе виски. В третий раз с тех пор, как они вошли в кабинет. Она посмотрела на диван, на котором он сидел, побледнела и, зажмурившись, резко опрокинула стакан. Нил тоже не отказался бы выпить. По правде говоря, он чувствовал себя так, что не прочь был бы уговорить полбутылки. Мысленно мужчина отругал себя. Эмма была его другом. Она сделала бы это для него. И он сделает это для неё.

Реджина подошла к дивану и, поставив стакан на столик, наполнила его снова. Жидкость перелилась через край, и, судя по всему, в другой ситуации брюнетка огорчилась бы, переживая за ценную древесину. Но она просто забилась в угол дивана со стаканом в руках. Нил хотел сказать, что ей не нужно так убиваться, сказать что-нибудь, лишь бы разбить эту напряженную тишину, но кто он такой, чтоб говорить этой женщине, как вести себя, получив такой сокрушительный удар? Миллс крутила стакан в руках, избегая смотреть на него. Шея напряжена, неестественно прямая спина, на лбу бьётся вздувшаяся венка. Нил видел, что все её силы уходят на то, чтоб не разрыдаться снова. Перед ним, почти незнакомцем, горевестником. Её решимость таяла с каждой минутой, хотелось закрыть глаза и отмотать время назад, но она так старалась оставаться сильной, и Нил уважал это.