Пшемек выглядел обиженным и напуганным, было ясно, что он пришёл в ужас от собственной глупости, когда понял, что поезд увозит его домой одного. Вероятнее всего, отец не спал всё время, пока разбирался с делами в Тыргу-Теуше, и представлял себе ужасные картины. А Геворг, вместо того, чтобы извиниться, не брал телефон, или сбрасывал звонки, - тем самым давая отцу понять, что он всё ещё жив, и испытывая при этом озлобленное удовольствие.

Вопреки здравому смыслу, юноша винил отца за то, что тот оставил его в чужом городе одного. Преодолевая насущные трудности, Геворг словно доказывал, что вполне может позаботиться о себе сам. Задней мыслью он понимал, что его вероломное поведение лишено всякого смысла, но в этом комплексе брошенного человека Геворг черпал какое-то мазохистское наслаждение.

Однако когда Пшемек, наконец, приехал, и юноша увидел жалкое состояние отца, его пронзило глубокое чувство вины. Он бросился к нему со слезами на глазах и просил прощения искренне, как в детстве. Растроганный Пшемек тут же всё простил и просил прощения сам. Примирение отца и сына сблизило их на тот короткий вечер, но как оказалось, Геворг твёрдо решил остаться один в Ворцлаве, и никакие уговоры Пшемека не могли сломить волю юноши. Он упрямо твердил, что со всем справится, и просил отца ехать домой. Несколько дней упрямства и ни к чему не ведущих разговоров привели лишь к тому, что Пшемек, скрепя сердце, купил билет в Тырго-Теуш и предупредил, что будет звонить каждый день, и если только Геворг не возьмёт трубку - тут же примчится назад. Юноша поблагодарил отца, а также попросил не говорить матери о том, где он. Пшемек согласился и с этим решением сына, чувствуя, что должен отпустить его, если хочет и дальше поддерживать с сыном добрые отношения. То, каким Геворг стал после аварии, пугало Пшемека, но он ничего не мог сделать для него, только наблюдать со стороны и надеяться...

Так началась самостоятельная жизнь Геворга в новом незнакомом городе.

Ворцлав оказался шумным, но приветливым городком: повсюду суетились незнакомые люди, куда-то спешили непрерывные ручейки автомобилей и с каждого прилавка старинных магазинчиков, открывающих свои витрины прямо на улицу, на Геворга смотрели невинными жёлтыми глазками пушистые букеты цветов. Цветы здесь были повсюду - жители города уделяли им особенное внимание: разбивали клумбы вместо пресловутых газонов, высаживали их на оконных подвесках, в многочисленных каменных вазах... Наверное, на каждом углу здесь стояли аккуратные бабушки с неизменными улыбками на сморщенных лицах и с букетиками цветов в дрожащих руках.

Размышляя потом обо всём случившемся, Геворг догадался, что именно этот до смешного трогательный факт заставил его обратить внимание на ту старуху. Он катился вдоль бакалейных магазинчиков и с удовольствием разглядывал всё вокруг: деревья, машины, усатых продавцов, которые на незнакомом языке шутливо переругивались между собой. На коленях у Геворга лежал пакет с продуктами, а в кармане было пусто, как вдруг прямо перед ним, словно из ниоткуда, возникла сгорбленная старуха в обтрёпанной грязной юбке и плюшевом ватнике без рукавов.

- Купи букетик!- противным голосом задребезжала она, и Геворг невольно отшатнулся от ядрёного старческого запаха, ударившего в нос.

В руках у "бабули" торчал пучок синих и розовых сентябрин.

- У меня нет денег!- с облегчением воскликнул юноша, понимая, что ему и лгать не нужно - денег действительно не было, а букет покупать не хотелось.

- Помоги бабушке, сынок,- проскрипело вонючее существо,- давай я возьму два апельсина, а ты взамен мои цветы.

Деваться было некуда, и Геворг достал из пакета два оранжевых мячика:

- Держите!

Старуха жадно схватила апельсины и поспешно сунула Геворгу цветы, хотя они ему были совершенно не нужны.

- Спасибо, сынок, уважил старушку!- она продолжила что-то бубнить себе под нос, и Геворг уже хотел объехать её и двинуться своей дорогой, как вдруг бабка с силой схватилась за колесо инвалидной коляски. Её прозрачно-ледяные глаза горели неистовством, как будто только что появились на невзрачном лице.- Возьми это, на!

Она сунула парню в ладонь какой-то шнурок с подвеской и пророкотала:

- Носи его на шее вместо нательного крестика, он будет оберегать тебя!

Геворг испуганно покосился на переменившееся лицо старухи и рывком стартовал с места, чтобы поскорее оказаться подальше от неё. Обратный путь домой он преодолел за каких-то пятнадцать минут и лихо взлетел по крутому пандусу, словно специально занимался этим каждый день и уже набил руку. Оказавшись в квартире, Геворг закрыл дверь на ключ, и только теперь сумел вздохнуть спокойнее.

- Сумасшедшая какая-то!

Эти слова, сказанные вслух, дали некоторую психологическую разрядку, и он рассмеялся собственному испугу. Половину цветов Геворг растерял по дороге, но маленький веничек сентябрин всё ещё покоился на его коленях. Юноша взял его в руку потянул носом аромат - старухой не воняло, уже хорошо. В кармане рубашки лежал сунутый туда в спешке талисман; теперь Геворг мог хорошенько рассмотреть его и решить: стоит выбрасывать или нет? Прозрачный синий камешек с белыми прожилками был заключён в потемневшую серебряную оправу и подвешен на толстый чёрный шнур. Вещица производила впечатление старинной, и Геворг сильно призадумался: зачем старухе клянчить на дороге апельсины, а потом отдавать дорогое украшение незнакомцу?

- Сумасшедшая,- уже более спокойно заключил он и бросил шнурок с драгоценной подвеской на стол.

Поскольку Геворг вызвался жить один, ему приходилось выполнять все домашние дела самостоятельно: стирать, гладить, готовить, убирать комнаты, выносить мусор, надевать на свои безвольные ноги штаны... Всё это требовало с непривычки массу времени и усилий, так что юноша отнюдь не скучал, проводя дома вечера напролёт. Помимо всего прочего он оставлял час перед сном, чтобы посмотреть новости или почитать интересную книгу. Но сегодня вечером, сколько Геворг не пялился в голубоватый экран телевизора, его глаза то и дело возвращались к странному украшению, небрежно брошенному на стол, а мысли витали где-то далеко. Рассердившись на себя, юноша хотел уже бросить талисман в ящик, но как только украшение оказалось в его руках, он невольно для себя начал пристально его разглядывать, отмечая тонкий узор по ободку оправы, чёрный налёт старости, гладкую поверхность камня.... Геворг качнул головой, прогоняя накатившую сонливость, и вдруг подумал, что хорошо бы почистить доставшуюся ему безделушку, неизвестно где старуха её хранила. Юноша медленно покатился в сторону ванной комнаты, где рабочие перевесили все полочки и раковину так, чтобы инвалид мог дотянуться с коляски. Геворг взял пластмассовую миску, поставил под струю тёплой воды и без сожалений бросил подвеску вместе со шнурком в воду. Несколько капель мыла - и струя из-под крана сама взбила густую пену. На мгновение Геворг потерял украшение из вида - сердце тотчас скакнуло у него в горле, странная дрожь пробежала от шеи до поясницы, и он быстро дрожащими пальцами начал шарить по пенистому дну миски.

Вот оно...

Скользкое и тёплое, как маленькое голубое сердце птички. Геворг прижмурился, вглядываясь в белые узоры камня, и вдруг понял, что это не прожилки вовсе, а белоснежные волосы, мерно колыхающиеся в прозрачной толще воды. Он тряхнул головой, в который раз удивляясь своей сонливости, вытер украшение полотенцем и бросил его на крышку стиральной машинки. Потом вернулся, положил себе в карман и успокоился.

Августовские дни тянулись друг за другом по-прежнему: каждое утро Геворг выбирался на улицу, чтобы проветриться, а заодно купить свежего молока и ещё тёплую, только вынутую из печи буханку хлеба.

Скверная старуха больше не попадалась ему на глаза, и вскоре он забыл о неприятном происшествии, даже не замечая, что до сих пор таскает в нагрудном кармашке подвеску на чёрном шнурке. Безделушка ему не мешала, и было как-то спокойнее, когда он точно знал, где она находится.