Но сегодня капитан повел себя иначе:

- Это же театр, друзья. Как-то очень давно я был в последнем в мире театре кукол.

- Как вы туда попали? - спросил Боузер.

- Ну, если вы действительно хотите услышать про то как умер Васкес и при чем тут медленные кольца...

- Нет, - спохватился Боузер. - Покороче, что такое театр, насколько эти твари опасны и как нам туда добраться.

Капитал улыбнулся.

- Ну, вряд ли они могут быть опасны. Самый молодой из них, прежде чем надеть на руку Пульчинеллу, сначала надевал саму руку.

- Что это за клички: Пуличио, Коломбо?...

- Ладно Боуз, - сказала Нина и махнула рукой, - Я уже знаю где искать. Дадим капитану поспать.

- Да, да. Я давно не спал. Если б вы знали, как давно.

═

Цветы акации сине-розовым облаком застилали Воннелу обзор. Он сидел в кустах, положив перед собой планшет со стихами, которые казались ему уже не такими плохими. Да и вообще у него вдруг возникла надежда, что всё получится. Слишком много стараний было вложено, и даже не в само предприятие по спасению единороговой жизни, а в строки. Поэтом он был дурным, и иллюзий особых на этот счёт не питал. Но в строках, что предстояло прочесть Питеру, он собрал все лучшее, что у него было, всю боль через которую прошёл в поисках взаимности.

Один уборщик мог бы рассказать доктору, что в одной из прошлых жизней он был рыцарем утратившим надежду на Грааль. Тот рыцарь всех прочих искателей считал выдумщиками или шарлатанами. И если уж кто из них и находил нечто якобы нужное, то уж точно не от большой любви и веры, а по обману, отчаянию или за неимением лучшего. Доказательством чему были сотни зубовь Святого Петра разбросанные по монастырям от Месопотамии до Фландрии.

Но сегодня всё будет иначе. Он станет если уж не поэтом и любовником, то лучшим в мире суфлером.

Питер ходил взад и вперед под увитым виноградником балконом, смахивал золотистый пот с прекрасного чела, что-то бормотал себе под нос.

- Я болен, Воннел, я болен.

- Вы влюблены, друг мой, вы влюблены, - шептал ему Воннел из кустов. Он смотрел на единорога как старший брат на младшего, тоже подхватившего ветрянку, - Вы ведете себя как обычный юный страдалец.

- Приступы паники. Это же психиатрия! У вас бывало подобное?

- Да, - подумав, признался доктор.

- Что мне делать, Боже мой, что мне делать?!

- Успокойтесь. Сделайте то, чему я вас учил.

Единорог нагнулся и поднял с земли крохотный камушек. Он покрутил его в красивых пальцах и со словами "как-то это неэтично, я еще пожалею об этом" швырнул в окно.

Удар камня показался Воннелу громом. Он решил, что просто разыгралось его буйное воображение, но звук все не исчезал и только через минуту доктор понял, что вопит сигнализация.

"Вот мы и попались", - подумал он за секунду до того как красивые мускулистые руки подхватили его и понесли к ближайшему подвалу.

═

Итак, членов "бандитской группы" звали Панталоне, Коломбина, Арлекин. Нина нашла не менее сотни имен и описаний персонажей. Она была разочарована - вместо таинственного древнего культа обнаружила старинный вид искусства.

Культ объяснял бы причины убийства богатейшего землянина, театральные куклы не объясняли ничего.

"Маньяк", - думала Нина, - "Инженер-изобретатель и профессиональный убийца в одном флаконе". Три характеристики, сливаясь, рисовали образ сумасшедшего ученого одиночки, разбрасывающего подсказки, чтобы быть пойманным. "Но что именно они подсказывают?", - вопрошала она, - "На что мерзавец намекает?".

Воннела не было рядом, чтобы он помог решить эту задачу. У него была своя.

Нина в отчаянии подключилась к своему банковскому счету, и застряла в шаге от того чтобы заказать себе восприимчивость к алкоголю.

- Хорошо, что ты не пьешь, - сказал Боузер.

- Я совсем запуталась. Не возьму в толк что этот псих имел в виду.

- У шизофреников логика нечеловеческая, так что пусть Тоддд разбирается.

Нина поискала взглядом грависапиенса и обнаружила его висящим под потолком.

- Что ты скажешь?

- Скажу, что со своей логикой я хорошо понимаю намеки, и если этот инвалид что-то имеет против меня, пусть скажет прямо.

- Потом непременно скажет. Давай к делу.

За то время, что Тоддд проработал в АССе, из робкого юноши он превратился в обидчивого скандалиста. Проблема была в том, что некоторые скандалы он начинал до того как ему давали к ним повод. Впрочем, ни у кого и мысли не возникало уволить парня - зарплаты он не требовал ибо питался исключительно слабо-вероятными электронами, а пользу приносил немалую, так как временами мог видеть будущее. С таким талантом, он мог в миг без прочих коллег раскрыть любое дело, если бы всегда понимал чего от него хотят.

- Отвечаю - ты была права, он извращенец, и вообще имей в виду - горят пары, а не сам бензин.

- Так мы ничего не добьемся, - в отчаянии произнесла Нина. - Вокруг одни идиоты.

Она спохватилась, поймав суровый взгляд Боузера. Возникло неловкое молчание, которое прервал капитан:

- Да всё просто, девочка. Он имел в виду тебя. Коломбина - это ты. По крайней мере, он так считает. Ты согласна?

- Конечно! Почему нет! Как я сама не догадалась. Он прислал робота, то есть с его шовинистической точки зрения - куклу, чтобы она передала мне еще одну. Он считает что я марионетка. Но чья?

- Его. Не забывай, это маньяк, - продолжал Говард. - А маньяки - народ самонадеянный и тщеславный. Он считает, что подстроил всё так, чтобы ты поступала по его разумению. Он - повелитель марионеток. Характер его - маниакально депрессивный - значит периоды депрессий прерываются минутами, а то и часами душевного подъема и активности. Мы можем определить амплитуды изменений и это поможет нам вычислить его следующие шаги. Впрочем, в ближайшее время он будет...

Говард ненадолго замолчал. Взгляд его остекленел.

- Буудеет, - растягивая буквы, произнес капитан, - уже по ту сторону радуги. Заяц, Деревянный Друг, Зеленовласка, нам не успеть! Придется вызвать Чхи-Волшебницу!

═

В подвале, как ни странно, было тепло, светло и сухо. Витал запах приятного дорогого одеколона, пока Воннелу не сломали нос.

С детства Воннел боялся боли, даже больше чем темноты. Потому он два раза в день чистил зубы и избегал конфликтов.

Кровь на белой перчатке, надетой на тонкую руку несостоявшегося пианиста (хотя, кто знает), создавала красивый рисунок. Воннел попытался сосредоточиться на нем и не думать что ему говорят.

- Дочь. Моя любимая, родная дочь чуть не пала жертвой этого маньяка и его сообщника, - говорил это еще один единорог, чуть менее стройный, чем другие, а по единорожьим меркам страдающий серьезным ожирением. Он расхаживал по комнате, перед привязанными к стульям Воннелом и Питером, а балетного телосложения детина после каждого кивка начальства, отвешивал тумака то одному, то второму пленнику. Сквозь решетчатое окно за процессом наблюдали акации.

Тут в комнату вбежала сама виновница действа. На ней было ночное платье. Воннел видел ее, конечно, впревые.

- Ну, зачем! - взмолилась Она, - Зачем ты пришел сюда!

- Потому что я люблю тебя, - громко зашептал Питер.

- Дурак. Какой же ты дурак. - и посмотрела на отца, - Папа, я хочу чтобы ты его отпустил. Немедленно.

- Еще чего. Сначала я выбью из него всю дурь, чтобы он больше не возвращался, а потом, на всякий случай, закопаю в саду. Для надежности.

- Зачем, зачем? Зачем ты вернулся, дурак. - сказала Грейс и по ее щекам потекли серебристые слезы.

- Я люблю тебе, - снова прошептал Питер, да так громко, что лепестки акации дрогнули. А может, то было совпадение.

- Любовь. Ты болен, бедненький. Папенька, я всё решила, я выйду за него.

- Да ты сума сошла! - взревел отец.

- Так ты меня любишь?! - засиял Питер.

- Нет, но это единственный шанс спасти тебе жизнь.

Лицо его снова потухло: