"Когда это случилось? Почему я ничего не увидела?" - спрашивала себя девушка в предродовой палате корчась от боли. Схватки накатывали все чаще и тянулись все дольше, но приближающиеся роды не пугали Алесю и не причиняли тех разрушающих страданий, которые причиняла утрата способности видеть больше других, некогда связывающая ее и Родиона в одно идеальное целое. Алеся боялась своей слепотой отпугнуть любимого, боялась, что теперь только забота о сыне станет единственной причиной, по которой они будут вместе в ближайшие двадцать лет, боялась, что они уже никогда не найдут общий язык и не поймут друг друга. В отрешенном и потерянном состоянии, она провела сутки с лишним и даже не поняла, чего от нее хотят, когда на кормление принесли сына.

Соседки по палате не раз пытались завести с Алесей разговор, но она игнорировала их, такое пренебрежительное отношение новоиспеченные мамочки не могли снесите и сдружились против нее. Алеся вообще ни с кем не разговаривала, в том числе и с медперсоналом. Общение с врачами и сестрами было исключительно односторонним, они говорили, что делать, а она бездумно выполняла их требования. Внутри Алеси росла разъедающая пустота, она забрала эмоции, уничтожила связь с внешним миром, и даже за новорожденным сыном она ухаживала так, словно не родная мать, а чужая тетка. Алеся кормила, пеленала, качала младенца, но не испытывала того, что принято называть: "радостью материнства", она вообще ничего не испытывала.

Каждый вечер Родион приходил к роддому и громко звал Алесю, девушка выглядывала из окна второго этажа, пустыми глазами смотрела на счастливого сияющего мужа и ни разу не улыбнулась ему.

- У тебя все хорошо?! - надрывался Рубан.

Алеся не отвечала ни словом, ни кивком, ни жестом.

- Как сын?! - еще громче орал он, и снова застывшая фигура за стеклом не шевельнулась. Постояв еще минут десять, глядя на безжизненную оболочку жены, Родион прокричал: "Я завтра приду!" и ушел домой.

На следующий день, после такой же не продолжительной и без содержательной беседы с Алесей через окно второго этажа, молодой отец вломился в кабинет дежурного акушера-гинеколога.

- Что вы с ней сделали?!

- Как вы сюда прошли? Кто разрешил? - перепугалась женщина в белом халате.

- Что вы сделали с моей женой?! - не успокаивался Родион, игнорируя вопросы врача.

- Кто ваша жена?

- Алеся Русакова!

- Ничего мы с ней не делали. Осложнений не было, анализы у Русаковой хорошие. Завтра на выписку пойдет.

- А сын?

- С мальчиком тоже все в порядке: кушает, плачет, улыбается, все как положено, нормальный здоровый младенец.

- Почему тогда она не разговаривает со мной? Стоит, смотрит, даже не улыбнулась ни разу.

- Скорей всего после родовая депрессия. Хотя рановато, обычно такое случается, когда мамочка остается дома одна с ребенком, и всего-то у десяти-пятнадцати процентов женщин. Ну все люди разные, может у нее вот так проявляется. После выписки уделите ей побольше внимания, чтобы не чувствовала себя одинокой и брошенной.

- Хорошо. Извините, что вломился.

- Извиняю, - снисходительно ответила женщина, - а теперь покиньте кабинет, у меня много работы.

Родион вышел на темную промозглую ноябрьскую улицу. В раздумьях звать или не звать жену во второй раз, потоптался немного под окном палаты, откуда струился теплый желтый свет, и решил больше не тревожить эмоционально истощенную Алесю.

На следующий, день после полудня, Рубан встретил мать своего ребенка в холле роддома с цветами. Провожающие акушерки и медсестры обменяли упакованного в конверт младенца на пакет с подарками и улыбаясь с теплыми пожеланиями, обязательно еще раз вернуться в их роддом, спровадили молодых родителей.

- У тебя все хорошо? - спросил Родион по пути от крыльца родильного дома к такси.

- Да, - изобразила она радость на лице и открыла перед ним дверь машины. Рубан с нежно-голубым кульком на руках аккуратно сел на задние сиденье. Сама Алеся заняла место рядом с водителем. Самый страшный момент ее жизни неотвратимо приближался. Всю дорогу она почти ничего не говорила. "Что будет, когда я скажу о приобретенной слепоте? Как он отреагирует?" - безостановочно крутились мысли в голове Алеси и надежда на лучшее постепенно улетучивалась.

Дома Родион уложил спящего сына в кроватку, взял любимую за руку и подвел к стеллажу, где рядом с кубом на соседней полке стояла стеклянная фигурка. Он сдержал свое обещание. Статуэтка была точно такой же, какой он увидел Алесю в день знакомства. Эмоции зашкаливали, ей казалось, что она летит в пропасть и через мгновение встретится с острыми скалами, когда взглянет на себя в миниатюре, и он поймет, что она ничего не видит кроме изящно слепленного человечка из стекла.

- Тебе нравится?

- Да, - кивнула она.

- Ты что не смотришь?

- Смотрю.

- Так тебе нравится?

- Да.

- Это все что ты можешь сказать?

Алеся взяла статуэтку в руки, чтобы сделать над собой усилие и разглядеть нечто большее чем стеклянную себя, увидеть то, что обычно ускользает от глаз обывателей. Она вертела ее в руке больше пяти минут, потом поставила на место и восторженно прошептала.

- Она великолепна. Та самая панамка, платье, только сачка в тот день со мной не было.

- Это моя фантазия, - улыбнулся Родион, ожидая от нее дальнейших комментариев.

- И волосы развеваются, и подол платья, и бабочки летают, и трава колышется, даже ветер чувствую, - Алеся говорила так спокойно и с таким наслаждением, но внутри она взрывалась от радости, разлеталась на мелкие кусочки, собиралась в большой шар счастья и опять взрывалась. Необычное зрение девушки полностью восстановилось, и она снова могла видеть, то чего не хотят замечать другие. Алеся взяла куб, повертела его в руках, рассмотрев каждую из шести плоскостей, и еще раз убедилась, что видеть она стала еще лучше, чем прежде. Воплощенные в стекле легенды и предания разных народов мира в ярких красках оживали на ее глазах и ослепляли своим великолепием.

С этого дня жизнь в доме Родиона и Алеси потекла тихо, радостно и безмятежно. Он создавал в мастерской стеклянные статуэтки, она открыла в городе школу кулинарии и рукоделия, и вместе они воспитывали сына Лёню. После беременности старые убеждения Алеси вернулись и прочно приросли к ее сущности. И хотя, как мама, она любила своё чадо до умопомрачения, все же старалась не переусердствовать и вырастить независимого человека.

К трем годам Лёня изъяснялся гораздо лучше сверстников. На прогулках он был чрезвычайно любопытен и старался изучить мир во всех деталях с предельной серьезностью и усердием. Алеся и Родион радовались успехам сына и удивлялись его безграничной любознательности, но хотели от него нечто совсем иное, родители с нетерпением ждали дня, когда Лёня спросит о том, чего не видят другие дети.

Первое посещение городского парка Рубан младший запомнил на всю жизнь: огромные территории со свежей зеленной листвой и дикое недоумение на лицах родителей остались с мальчиком навсегда. Прогулка началась с мороженного и "волшебного" паровозика, который, гудя и посвистывая, вез от главного входа к большому пруду, обрамленному раскидистыми ивами. По пути к водоему Лёня внимательно рассматривал окрестности и расспрашивал родителей обо всем, что видел и что приходило в голову.

Сойдя с паровозика, он взял маму и папу за руки и повел к воде, ему не терпелось увидеть существ, живущих на дне пруда, о которых всю зиму рассказывал Родион. Они вступили на каменный мостик переброшенный через водоем и остановились точно по середине между двумя берегами. Родион усадил Лёню на широкие каменные перилла моста и крепко держа ребенка правой рукой указал левой на прозрачную водную гладь.

- Смотри, видишь под водой толстого императора в плаще из тины?

- Нет, я вижу рыбу!

- Ну как же?! Смотри внимательней, вон сидит в стеклянной банке.

- Нет, там никого! Ты меня обманываешь? - злился мальчик.