К студентам присоединились рабочие: ткач Петр Алексеев с братьями, Николай Васильев, Семен Агапов и др. Был принят устав организации в духе нравственных принципов общества "чайковцев": абсолютное равенство членов организации, полное доверие и откровенность, постоянная сменяемость состава управленческого органа в целях предотвращения возвышения отдельных личностей и сосредоточения власти надолго в одних руках. Предусматривалось создание своей типографии и периодического печатного органа. Осенью 1874 г. "москвичи" установили связи в Петербурге с Кравчинским, Клеменцом, Морозовым, Саблиным, имели представителей в Иваново-Воэнесенске, Одессе, Киеве, Туле. Юноши и девушки шли к рабочим на фабрики, чтобы быть с ними рядом и успешнее вести революционную пропаганду. Особенно это удавалось девушкам. Среди них выделялась Софья Бардина. С. Кравчинский вспоминал, что от нее так и брызгало жизнью и весельем. При чтении пропагандистской литературы вокруг нее собирались толпы рабочих, ловя каждое слово. Из наиболее активных рабочих она организовала тайный революционный кружок. Своей энергией отличался и ткач Петр Алексеев. Идея создания совместной организации интеллигенции и рабочих была подробно изложена в "Исторических письмах" П. Л. Лаврова, и "москвичи" стали примером практической реализации этой идеи. Программа организации соответствовала основным народническим принципам. Рабочие не рассматривались как главная движущая сила народного восстания. Им отводилась лишь роль посредников между интеллигенцией и крестьянами.
Деятельность "москвичей" не успела развернуться. В апреле 1875 г. начались аресты, а осенью организация была разгромлена. К 1877 г. власти уже заканчивали следствие по двум готовящимся судебным процессам: "50-ти", по которому предавались суду члены Всероссийской социально-революционной организации, или "москвичи", и "193-х" как главному процессу над участниками "хождения в народ". Первый процесс -- над членами Всероссийской социально-революционной организации -- начался 21 февраля 1877 г.
В течение трех лет предварительного следствия они теряли своих товарищей, не выдержавших бесчеловечных условий тюрьмы. "Москвичи" выступали на суде от имени всех настоящих граждан и патриотов своей страны. Неизгладимое впечатление произвели на всех честных людей России речи Софьи Бардиной и Петра Алексеева. С. Бардина в заключение своей речи сказала: "Но как бы то ни было и какова бы ни была моя участь, я, господа судьи, не прошу у вас милосердия и не желаю его. Преследуйте нас, как хотите, но я глубоко убеждена, что такое широкое движение, продолжающееся несколько лет сряду и вызванное, очевидно, самим духом времени, не может быть остановлено никакими репрессивными мерами... оно может быть подавлено на некоторое время, но тем с большей силой оно возродится снова... и так будет продолжаться до тех пор, пока наши идеи не восторжествуют. Я убеждена еще в том, что наступит день, когда даже и наше сонное и ленивое общество проснется и стыдно ему станет, что оно так долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, вырывать у себя своих братьев, сестер и дочерей и губить их за одну только свободную исповедь своих убеждений. И тогда оно отомстит за нашу гибель... Преследуйте нас -- за вами пока материальная сила, господа, но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи -- увы! -- на штыки не улавливаются".
Петр Алексеев говорил от имени русских рабочих, которые с детства вынуждены продавать свой труд, жить в ужасных нечеловеческих условиях: "Русскому рабочему народу остается надеяться самому на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи... она одна братски протянула к нам свою руку... И она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда... и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах".
Речи Бардиной и Алексеева, отпечатанные тайно, были широко распространены по стране. "Москвичам" посвящали стихи. Отважные революционеры понесли суровую кару: П. Алексеева приговорили к 10-летней каторге, С. Бардину -- к 9-летней каторге, замененной ссылкой в Сибирь. Многие участники "хождения в народ", заключенные в одиночные камеры дома предварительного заключения, не выдержали полуголодного существования, отсутствия свежего воздуха, бесчеловечного обращения тюремщиков. К началу судебного процесса власти зарегистрировали 93 случая умопомешательства, самоубийств, смерти и должны были начать суд над 193 народниками.
Наступило 18 октября 1877 г. -- день открытия суда над 193 арестованными народниками. В тюрьме началось движение, щелканье замков, звон ключей. Заключенных отвели в нижний коридор. Около каждого поставили по два жандарма с саблями наголо. И узким подземным лабиринтом повели всех в здание окружного суда, где готовилось открытие заседания Особого присутствия правительствующего сената. Маленький зал был переполнен, хотя публики старались пропустить как можно меньше. В зале было много переодетых агентов III отделения. Члены Особого присутствия заняли свои места. Когда подсудимых ввели, они бросились друг к другу с нескрываемой радостью. Председательствующий призывал к порядку, но никто не обращал на него внимания. Судьям в смятении пришлось ждать. Наконец, обвиняемые были усажены на места для публики, а четверых -- Войноральского, Мышкина, Рогачева и Ковалика -- как руководителей революционного сообщества и опасных преступников разместили на обычные места для обвиняемых.
На первом же заседании суда, когда начался опрос подсудимых, с протестом от них выступил Чернявский. Он заявил, что подсудимые не признают закрытого суда. Его тут же вывели из зала. И в следующие минуты раздались дружные крики обвиняемых: "Всех выводите! Мы не признаем суда!" Подсудимые вскочили со своих мест и пошли к выходу. Заседание было закрыто. После первых трех дней, проведенных в суде, подсудимые вернулись в свои камеры и добились того, что их стали пускать на прогулку группами, разрешили взаимное посещение камер и общие чтения в просторных коридорах. Это дало возможность широко общаться и всем перезнакомиться.
На заседании суда 20 октября Мышкин заявил о клеветническом характере обвинительного акта и о нарушении принципов гласности. В "Правительственном вестнике" было обещано публиковать подробный стенографический отчет о процессе, а на самом деле публиковались краткие, обобщенные, урезанные сообщения.
-- Света гласности, -- заявил Мышкин, -- боятся только люди с нечистой совестью, старающиеся прикрыть свои грязные, подлые делишки, совершаемые келейным образом. Зная это и искренне веря в чистоту и правоту нашего дела... мы требуем полной публичности и гласности.
Выраженный Мышкиным протест был поддержан всеми его товарищами и защитой талантливых адвокатов, представителей прогрессивных слоев интеллигенции. При всеобщем возбуждении и шуме заседание было закрыто.
На новом заседании подсудимые, когда вошли судьи, остались сидеть. Встал один Волховский и произнес речь. О нем С. Кравчинский в своей статье, посвященной процессу "193-х", писал: "Перед нами потрясающая фигура старика, дряхлого, разбитого, одной ногой стоящего уже в могиле. Голова его побелела, но не от старости: ему всего 30-й год: шесть лет тюрьмы разрушили его. Чернокудрым юношей, полным сил и здоровья, вошел он в тюрьму. Выходил седым старцем, калекой, почти слепым, наполовину оглохшим, едва державшимся на ногах". И каждый подсудимый становился обвинителем.
Молодые люди наладили связь между собой. Им удалось соединить одиночные камеры бечевками, протянутыми по наружной стене. По бечевкам они переправляли друг другу письма и другие предметы. У открытых окон ежедневно проводились своеобразные митинги, на которых вырабатывалась единая тактика на суде. Мышкин просил товарищей разрешить ему выступить на суде с изложением цели и задач революционеров, чтобы развенчать клевету следователей и прокуроров. Все поддержали Мышкина. Войноральский послал ему записку: "Правильно, Ипполит! Свет правды должен рассеять туман лжи. А для этого нужна речь. Страстная, обличительная, с изложением наших идейных взглядов". Мышкин послал по бечевке конспект речи, к которому делались дополнения. В конце текст речи приобретал действительно коллективный характер. Обвиняемые знали, что на суд проникли студенты, которые передадут достоверную информацию. Необходимо было, чтобы правда проникла за стены суда.
