Под конец службы патриарх вспоминает свою любимую тему - дефектные женщины. Те, что не замужем, такие, как я.
-Самый страшный грех - гордыня - обуял этих грешниц. Они продолжают жить для себя, не желая возделывать свой сад. За грехи наши, покарал нас Господь кознями недругов, что вылились в Великую Ядерную войну. Но над своим народом смилостивился Бог, мы выжили. Теперь от нас зависит - выживет ли род человеческий. От каждого из нас...
Я всматриваюсь в лица, стоящих возле меня людей. Серьезные, задумчивые. Наверно каждый спрашивает себя неужели это правда? Неужели мы действительно последние на Земле? Сумеем ли мы выжить?
-...И в первую очередь это зависит от исполнения женщинами святой обязанности материнства. И я говорю тем падшим в своей гордыне, покайтесь - найдите супруга и продолжите род человеческий, ради спасения своей души и ради спасения всего человечества. Аминь.
Все начинают суетливо креститься. Я до сих пор временами путаюсь, какое плечо идет первым. Мы встаем в очередь к исповедальным кабинам. Люди толкаются, спорят кто пойдет вперед - всем хочется освободиться пораньше, все таки суббота- сокращенный рабочий день - 8 часов вместо десяти. Мы с отцом стоим в самом конце очереди. Очередь передвигается быстро - когда нам грешить? Большинство "кается" в грехе чревоугодия, что им не хватает пищи по карточкам и хочется больше. Всем понятный и не самый тяжкий грех. Как бы и мне хотелось вот также по-быстрому отделываться от исповедальников.
И вот папа выходит из кабинки, его лицо, как всегда, спокойное и отстраненное. Он слегка кивает мне, подбадривая, и я захожу в исповедальню. Это маленькая комнатка все равно, что лифт. В ней помещается только стул и экран на стене. В полной темноте экран светится неестественно ярко. С него на меня хмуро смотрит отец Георгий. Я обреченно сажусь на чуть покосившийся стул.
Отец Георгий несколько мгновений хмуро смотрит на меня. Я не знаю, что сказать. Точнее знаю, но не хочу. Они ждут, что я буду, обливаясь слезами обещать найти себе мужа и наконец, забеременеть. Но я не ищу, и они это знают. И их это бесит. Отец Георгий прерывает тягостное молчание.
-Итак, София. За эту неделю ничего не изменилось. Ты продолжаешь упорствовать в своей гордыне.
Это был не вопрос.
-Я уже говорила вам, отец Георгий, я хочу выйти замуж за любимого, а не первого встречного.
Священник тяжко вздыхает и качает головой.
-София, сколько можно повторять? Лишь Господь любит нас по-настоящему, ты ищешь в людях то, что должна искать только в вере.
Я упрямо сжимаю губы. Этот разговор повторяется наверно в тысячный раз, когда-нибудь мне надоест, и я буду просто молчать. Наверное.
Отец Георгий продолжает что-то говорить, но я уже не слушаю. Я пытаюсь понять, где он сидит, что это за комната. Вскоре священнику надоедает, и он отправляет меня восвояси. Я выхожу из темноты. Почти свободна.
Папа не дождался меня, оно и понятно - все торопятся на работу. Я прохожу мимо стола с вином. Около него толпится народ, алкоголь - это редкость. Но я не хочу. Алкоголь обжигает желудок. Не понимаю, что в нем хорошего.
Я выхожу из церкви. Большинство прихожан уже разъехалось, очередь на эскалатор небольшая. Я надеваю наушники, и включаю первый попавшийся канал. Сложно найти что-то стоящее, обычно это сериалы про войну, или /и сложную любовь девушки с фабрики и парня-программиста и тому подобное. Мне не важно, я не слушаю очередные видео-признания героини, а снова мечтаю о лесе.
***
Титаномагниевый завод имени Путина встречает меня привычным пиканьем сканирующих ворот.
-Назовите имя, - механический голос индикатора звучит безразлично, как и положено машине.
-София Васнецова, жилплощадь Сектор 3 Б, год и одиннадцать месяцев выслуги.
Снова характерный писк.
-Проходите, доброго вам дня.
"Добрее некуда, девять часов у конвейера, девять блоков титановой губки". Спина после этого не разгибается. Уже сейчас она болит, что будет, когда мне исполнится 30? Или 40?
Я вбегаю в бытовку, еще немного и мне засчитают опоздание в цех, а это грозит сокращением талонов на еду. Кое - как надеваю комбинезон на юбку, непонятно почему, но нам запрещено надевать просто штаны, даже под рабочую одежду. Я завязываю косынку на манер бонданы. Все можно приступать к труду и выживанию.
А вот и мой "любимый" родной сортировочный цех. Я подхожу последней - вся бригада в сборе. Нас пять человек - пять женщин. Самая младшая - Люся, ей пятнадцать, она работает первый год, правда через пару месяцев ее ждет отпуск. Животик уже заметно округлился. Я помню как она пришла после мед. осмотра, бледная с испуганными глазами. Они с мужем из одного класса, поженились еще в школе. В принципе, это стандартный сценарий жизни для постядерного мира. Выживание. Сохранить человеческий род. Все направлено на это.
Далее по возрасту идет моя одноклассница - Влада. Очень бойкая, не вылезающая из рунета. Ведет сразу несколько видео-блогов. Она любит работать, слушая сериалы без наушников, что весьма раздражает. Несмотря на то, что мы учились в одном классе, мы с ней особо не общаемся. Влада "поздно" вышла замуж - только два месяца назад. Сейчас все ее помыслы о зачатии и рождении. Она мечтает родить пять детей, чтобы получить материнскую пенсию и не работать. Гм, и это меня считают странной?
Далее иду я, а затем женщины постарше. Татьяна - ей около двадцати пяти, она кстати почти осуществила мечту Влады, у нее уже трое детей и четвертый на подходе. Мы мало общаемся.
Остается "старуха" Кэти, как себя называет Екатерина Владимировна - моя любимая коллега. Кэти уже за тридцать. И она -"дефектная". Столько слухов как про нее нет ни о ком, разве что о вожде. Во-первых, ей приписывают романы со всеми мужчинами, с которыми она так или иначе знакома. А во-вторых, со всеми женщинами. Не знаю, правда это или нет. Мы не настолько близки, чтобы она открыла мне подобную тайну. За такую любовь полагается смертная казнь, как и за вредительство. Мы на грани вымирания, тут не до любви. Лично мне плевать, кого Кэти хочет видеть в своей постели. Она по-настоящему классная. Смышленая, резкая на язык, я хочу стать такой как она - также плевать на мнение окружающих и быть собой. Пока ей это удается, но сомневаюсь, что церковники и службы будут терпеть ее выходки до бесконечности. Да она и сама это понимает. В последнее время от нее все чаще можно услышать о бесполезности "идти против системы".
-Может нам и не стоит этого делать? Как бы то ни было, мы выжили благодаря этой му...й системе, чтоб ее.....Но церковники все равно -....., - резко заканчивает она и мы смеемся. Нелюбовь к религии у нас общая. Кэти не любит детей. Это удивительно для нашего мира, где все так стремятся завести как можно больше преемников. Я до сих пор не поняла - хочу ребенка или нет. Может, если бы я полюбила какого-нибудь мужчину, мне бы захотелось иметь полноценную семью, с детьми? Не знаю. Не уверена.
Кэти, в отличие от меня, не сомневается в своем выборе.
-Честное слово, Софи. Эти "цветы жизни" постоянно орут, мараются, чего-то хотят и все такое. Вот не хочу я этого счастья, и не понимаю, зачем мы должны ......как кролики, учитывая, что еды нам самим мало? Что будет дальше, как мы прокормим этих спиногрызов?
Хороший вопрос. Однажды я задала его учителю на основах общежития. Мне за это здорово влетело. Отца вызвали в школу, меня заставили посетить ряд служб, чтобы отмолить грех неблагодарности. Ответить, мне, конечно, никто не ответил.
Мы живем благодаря четкому распределению продуктов по карточной системе. Еды мало, оно и понятно не так легко что-то вырастить в отравленной земле. Что - то неядовитое я имею в виду. Нас призывают рожать как можно больше детей. Как мы сумеем прокормиться?! Не знаю, будем надеяться, что вождь в курсе как это сделать. Однажды Кэти с серьезным лицом утверждала, что на корм деткам пойдем мы - дефектные. Я рассмеялась такой нелепой идее, но ночью меня мучили кошмары.
