- В Ринордийске всё спокойно, мерно башенка звонит, - прокомментировал Мечеслав, когда часы смолкли.

- Я знаю это песню, - задумчиво проговорила Сибилла. - Вы разве тоже знаете? Я, наверно, слышала её ещё в детстве.

- Она старая... Говорят, кажется, ещё позапрошлого века.

- Наверно, человек, который её сочинил, любил бывать здесь, - Сибилла улыбнулась чему-то про себя, будто вдруг увидела и человека, и дома, которые стояли здесь, когда он проходил по площади - совсем другие, чем сейчас, и идущие люди - другие, и весь мир вокруг - другой. Лишь брусчатка всё та же да тонкая Часовая башня.

Это вновь напомнило о том, о чём Мечеслав хотел спросить у неё.

- Сибилла, а давно ваш род живёт в Ринордийске? - начал он издалека. Они миновали башню и спускались теперь к Передвижному мосту над матовой чёрной рекой.

- Давно, - кивнула она. - Моя прабабка жила здесь ещё девчонкой. Однажды её здесь едва не повесили. Когда она предсказала войну.

- Великую войну? - удивился он.

- Да. Никто же не верил, что на нас нападут, а она ходила и всем рассказывала, как это будет, - что-то, казалось, вдруг рассмешило Сибиллу. - Когда так и вышло, все решили было, что она шпионка. Еле убедить удалось, что, будь она шпионкой, то не стала бы, конечно, ничего разбалтывать. Сам военачальник потом женился на ней.

- Даже так?

- Да, после того, как она предсказала, что на Ринордийск нападут из Железнистой долины. Если бы не это и если бы военачальник не поверил ей, туда бы точно не успели дойти. Они и так пришли в последний момент, партизаны уже сделали всё, что смогли.

Они подходили к середине моста. Ветер здесь был прохладнее и как будто резче. Над водой мелькали тонкие белые птичьи силуэты (чайки?)

- А ты знаешь что-нибудь про Железнистую долину? - поинтересовался Мечеслав.

Сибилла будто бы только вернулась из прошлого в век настоящий, глянула с тревогой.

- Вы ведь там работаете?

- Работаем, - Мечеслав окинул взглядом расстелившиеся вокруг дали. - Говорят, там есть подземные пещеры...

- Есть, - подумав, кивнула Сибилла.

- Большие? Ты там бывала?

- Вы хотите туда спуститься, да? - тихо произнесла она.

Мечеслав растерялся в первый момент.

- Ну... Если начальство даст отмашку - все спустимся, - улыбнулся он.

- Нет, вы сами. Сами хотите спуститься туда, без отмашки.

Он подумал и решил, что от Сибиллы ему утаивать нечего.

- Да, хочу. Не знаю, зачем, но хочу. Понимаешь, что-то тянет меня туда, как будто там есть нечто очень важное. Может быть, вообще самое важное, что только может быть. Если удастся увидеть это...

Сибилла вдруг резко встала на месте. Мечеслав остановился, взглянул на неё: замерев, она всматривалась во что-то на том берегу, и вид у неё был испуганный, будто она увидела призрака или ещё кого-то в том же роде.

Он легонько тронул её за плечо:

- Сибилла? Что случилось?

Правой рукой она нетвёрдо нашарила ограду моста, обхватила металлический набалдашник. Помолчав ещё с минуту, перевела дыхание и остановила взгляд на Мечеславе.

- Уезжайте как можно скорее. Вас убьют здесь.

Он невольно рассмеялся:

- Что, прям здесь?

- Нет. Но отсюда видно.

Она чуть заметным кивком указала на массивное серое здание на том берегу. Солнце высвечивало сейчас одну стену - крепкую, кирпичную, похоже, без окон. Остальное тонуло в тени.

- И что там? - полюбопытствовал Мечеслав. - Отравят меня?

- Застрелят, - проговорила Сибилла, потом вдруг вскинула на него яростный взор. - Прекратите спрашивать! Я и так вам слишком много сказала! Просто уезжайте. Лучше за границу, если получится. Если нет - возвращайтесь на северо-запад, там вас никто не тронет.

- А Георг? - спросил он уже серьёзнее. - Машенька? С ними всё будет в порядке?

Сибилла с вымотанным и уставшим видом смотрела теперь куда-то вниз - сквозь чёрные перила ограды, на плещущиеся волны внизу.

- Я не могу вам этого сказать...

С тихим скрежетом через мост проехал красный трамвай. Потревоженные им, из-за опоры взвились чайки и с криками унеслись вдоль переливчатой ленты реки.

Город не нравился сегодня. Мрачный, помпезный - он будто бы взялся предвещать не лучшие перемены. А ведь праздник.

Если точнее, День Великого стояния - если праздник, то весьма специфический. Но Лунев всегда с некоторым пиететом относился к подобным датам. Ну, или почти всегда.

На Главной площади взгромождали какие-то леса - видимо, чтобы к вечеру всё тут украсить. Пока же эти тонкие зубастые конструкции ничего не украшали, а суета и окрики рабочих вокруг только добавляли раздражения. Поняв, что в центре ему сегодня делать абсолютно нечего, Лунев развернулся и быстрым шагом ушёл отсюда - куда-нибудь вдаль... в переплетение узких окраинных улиц, где никто не будет искать его и приглашать участвовать в чём-то.

Никто, кроме самого Ринордийска.

Город смеялся, закрывал перед ним все двери и маленькие дверцы, город говорил: "Да ладно, неужели тебе и в самом деле так туда надо?" и обращал в труху всё, что бы ни делал Лунев, даже те стихи, про сверкающую белую башню. Город только усмехался и говорил: "Ты никакой не поэт, Лунев, ты просто обычный бездельник", - так, как это делает только Ринордийск, с холодным блеском в горящих глазах, с наигранно обвивающим тебя хвостом-шлейфом, с мимолётным оскалом, что мелькает вдруг за брызгами пурпура.

"Терпеть не могу таких людей", - подумал он.

(Сразу вспомнилась Вероника Николаевна с её сероватыми ледышками и её манера задавать вопросы без нормального ответа. "У вас такая слабая воля, господин Лунев? Но я в вас верю").

Машенька была совсем не в неё, разве что светловолосые обе... Да и не в отца, пожалуй.

Он отмахнулся при мысли о Машеньке, хотя вспомнил: кажется, она говорила, что на День Великого стояния останется, скорее всего, дома и не пойдёт смотреть фейерверк. Ринордийский фейерверк в центре города всегда притягивает уйму народа: жители специально собираются на выделенных для этого площадках, чтобы увидеть столь грандиозное зрелище. Но, сказала Машенька, ей становится не по себе на просторных площадях, в скоплении народа, сразу хочется домой. А фейерверк она всё равно потом по телевизору увидит.

Хочет ли он сам посмотреть на фейерверк, Лунев ещё не решил. Может, тоже ограничится телевизором в этом году, - он злобно усмехнулся. Когда дела не ладились, его влекло прочь от величия, от красоты - чтоб не вспоминать, что они вообще где-то есть. Так легче было поверить, что он не лишён ни того, ни другого: их ведь просто не существует.

Фейерверк был по-настоящему красив, Лунев всегда это признавал. Но это ничего не давало и ничего не меняло, оставляя в итоге лишь мелкое гложущее чувство: "а сам ты - ходячее ничтожество". А он же не Евгений Зенкин, чтоб с искренним восхищением взирать снизу вверх, не претендуя на то, чтоб самому что-то из себя представлять.

Лунев снова с раздражением вспомнил, как тот звонил, звал на встречу во Дворце Культуры. Столько людей там будет, кое с кем познакомлю... Как будто это что-то сейчас изменит.

Дорога как по заказу вывела в отдалённый от центра новый район, где теснились недостроенные ещё высотки с чёрными провалами окон. Бросив беглый взгляд на серого гиганта - вершина его уходила в свинцовые тучи и угрожающе нависала сверху - Лунев прошмыгнул мимо. Эти наполовину готовые здания выглядели, наверно, как после бомбёжки; только стрелы строительных кранов, пронзающие небо, говорили, что на самом деле не так.

Новые строящиеся районы никогда не нравились Луневу, он с нетерпением ждал, когда их уже закончат. Но сейчас будто что-то остановило его здесь: голый бетон, железо, одинаковые мрачные коробы... Наверху, примерно там же, где высились крыши зданий, хрипло прокричала ворона и, заметив Лунева, тяжело поднялась в воздух.