От автора.

Многие технические процессы, описанные в тексте, в нашем мире производятся несколько по-другому, некоторые - совсем по-другому, а кое-что попросту технически невозможно. Подобные несовпадения - не на совести автора, они связаны с особенностями мира Ринордийска, с его зыбкостью и характерными "сбоями" реальности. То же относится к нечёткой иерархии и разделению обязанностей: в описанный период нечёткость и сумбурность охватила на какое-то время всё общество - от самых верхов до обычных людей. (Следует отметить также, что период этот не продлился долго).

"Помогать тебе я буду,-

Говорит он мне, как другу. -

Только ты упрямо, челядь,

Сам себе дорогу стелешь,

Сам себе ты службу служишь,

Оттого всю жизнь и будешь,

Пустоту пустым глотая ртом,

Мелким бесом виться над костром,

Одиноким ветром в поле слыть,

Белой тенью в белой лодке плыть".

Сурганова и оркестр, "De profundis"

Они тянулись сумеречным хороводом, шли один за другим, один за другим по старым полустёртым ступеням, вдоль нескончаемой стены цветом в высохшую озёрную ряску, они шли не глядя, величаво неся вдаль призрачные огни, преисполнены осознанием важности порученного им ритуала.

Ну что, всё-таки пришёл?

Он поколебался: отметил, что не слышит голоса, задающего этот вопрос, и было непонятно, как возможно так - без слов, без звуков... Призрачная дымка трепетала в полусвете, будто драгоценный камень - бесцветный, но струящийся миллионом лучей.

"Этот ччеловек..."

"Этот ччеловек..."

"Хоччет..."

"Хоччет забрать!"

Да нет же.

"Хоччет выведать... Разболтает..."

Я не умею.

Он не умеет.

Дублёром - почти сразу, с чуть различимым запаздыванием. И громче. Он заоглядывался, вновь не различил, только немые пешие передвигались неспешно и мрачно. Стены здесь дышали сухой пылью, и всё наполнено было чутким, чуть тревожным покоем.

Пришёл за представлением? Что увидеть хотел?

Он подался несколько назад: не понял, приглашение или наоборот. Но было уже некуда. Своды сомкнулись и под ними грянуло:

Представление века!

Зашелестело, задвигалось, зашипело - по впадинам стен, по грубым и осыпавшимся нишам. Неслышимый торжественный марш, салют в сокрытых от взора высях.

Тебе в цвете или чёрно-белое, с масками или без? Карнавальные костюмы давно пошиты, и есть также много старых книжек, одни страницы вырваны, другие заложены алыми розами - ах нет, это другой цветок. Есть ещё многоглазые площади и тайные подземные туннели и, конечно, много зеркал и огней для блуждающих бабочек...

Подземные туннели - ну, конечно! - радостно выловил он. Это давало точку отсчёта и расставляло всё по местам: для этого же они и приехали сюда...

Стены дрогнули, начали скатываться.

Разве ты не знал? Когда проходишь сквозь заветную дверцу, порою сбываются грёзы?

Разве ты не слышишь...

Он открыл глаза. Чуть покачивало из стороны в сторону, по левую руку проносились луга и поля с редкими постройками. Он приподнялся на локте, с удивлением - не от того, что всё изменилось, а от того, что проспал так долго. Судя по тому, как было светло, вовсю уже стоял день.

Мартин, его напарник, сидел на полке снизу и поглядывал на него с усмешкой.

- Что тебе снилось, крейсер рассвета? - промурлыкал он, заметив, что Мечеслав проснулся.

- Да так, ерунда, - он растёр глаза и лоб, силясь побыстрее прийти в чувство.

- Давай слезай, - Мартин кивнул за окно. - Почти приехали.

Он глянул и сам: ничего особенно не переменилось, хотя, пожалуй, постройки пошли почаще и погабаритнее. Деревянные же столбы, поддерживающие провода, сменились металлическими вышками. Город надвигался.

Мечеслав спустился, устроился напротив напарника - по другую сторону раскладного столика. Дурацкая конструкция, надо бы по-другому... Только один раз он видел так, как надо - в журнале; кажется, что-то из ближнего зарубежья. Больше почему-то никто этого не повторял, а зря. Ну да ничего. В наш-то век пассажирских самолётов и подводных лодок, доберёмся и до столиков в плацкартах.

Раз, два, три - новый век, гори. С уходом императоров всё теперь будет по-другому.

Кто только в прошлом веке посмел бы подумать о метрополитене в Ринордийске! Такого чудака в лучшем случае подняли бы на смех, а ничего более, чем досужие разговоры не допустили бы власти. Теперь же - пожалуйста, они с Мартином едут строить метро в столице.

Мечеслав, правда, ещё охотнее начал бы с поселений северо-запада - родные места, как-никак. К тому же, разрозненным и разделённым болотами жилым участкам очень помогло бы надёжное транспортное соединение. Но именно из-за болот решили не начинать оттуда: технология новая, ещё совсем не опробована. Строить собираются чуть ли не наугад. Вот накопится опыт - тогда любые сложности ландшафта будут нестрашны.

Замелькали отдельные высотки, вдалеке растянулась широкая светлая лента - наверно, новое шоссе, о котором всюду теперь говорят. Ещё немного - и впереди замаячило приземистое здание вокзала. До слуха - приглушённо сперва, но всё отчётливей и громче - начали доноситься бодрые звуки оркестра.

Похоже, их тут встречали.

Мартин приподнялся и с возгласом "Здравствуй, столица!" помахал рукой в окно. Мечеслав же застыл и наблюдал, как приближалась огромная арка - массивная, красного кирпича. Над проходом высились угловатые буквы: "Приветствуем сюда входящих".

Так вот он, Ринордийск.

Оставив Мартина - тот уверенно умчался на квартиру какой-то своей давней знакомой - он осмотрелся, думая, куда же теперь.

В общежитие сейчас не хотелось - успеется. Он не последовал примеру Мартина и решил всё же остановиться в законно выделенных государством апартаментах. У Мечеслава тоже были свои люди в Ринордийске - старший брат, Георг. Но у того семья, и стеснять их было бы совершенно излишне.

Он всё же пришёл по тому самому адресу и постучался в дверь. Никто не открыл. Похоже было - по гулкой тишине, стоявшей за пухлой тёмно-красной обивкой - что никого нет дома.