И всё-таки замечательно, что у Моти нет друзей. С друзьями принято делиться своими радостями. А кому расскажешь, что у него тоже есть женщина и не просто женщина, красавица. Его просто не поймут. О ней даже не расскажешь престарелой матери, которая вечно ходит в спущенных чулках, готовит пресные обеды и постоянно ворчит, что он, Мотя - господнее наказание за то, что свекровь была настоящей ведьмой. О том, что свекровь испортила ей жизнь, Мотя слышит с малолетства. Родной бабки, виновницы всех бед, он никогда не видел и всё, что от неё осталось - старинная книга, что лежит на дне сундука, завёрнутая в Павловский платок. Подростком Мотя как-то добрался до неё, попробовал читать, но увяз в "ятях". Может, чего и ценного было в той книге, только что ему до этого? Нормального облика ни одно заклинание не вернёт. Эх, найти бы дипломат, полный денег, да обратиться бы к врачам. Вон, какие пластические операции делают. За хорошие деньги, глядишь, и помогли бы. Но богатеи не спешили разбрасываться чемоданами с валютой, и приходилось жить - как есть.
В конце ноября приятным моментом стало известие о повышения пособия по инвалидности. Не бог весть, какая надбавка, но и на том спасибо. Накануне выпал первый снег, тут же стаял, оставив после себя мокроту. Затем подморозило. Для Моти наступили тяжёлые дни. С вывернутыми, непослушными ногами, ему и по асфальту нелегко передвигаться, а по гололёду совсем невозможно. В это время года без костылей на улице делать нечего. И вставать приходится раньше, чтобы успеть на работу, и домой возвращаться гораздо позднее, уже при свете фонарей. В такие дни чувствуешь себя наиболее ущербным. Казалось бы, ну куда уж больше, ан есть вещи пострашнее собственного уродства. И коль ты рождён человеком, будь готов встретить свой самый чёрный день, который может начаться в любой момент. Видимо чёрт попутал его задержаться в тот день на работе. Тогда он ковылял домой часом позже обычного. Уже зажглись фонари. Пешеходная дорожка вдоль проезжей части, обычно многолюдная, сейчас была пустынной. Это всё приход зимы. Он поначалу разгоняет горожан по домам. Это потом, попривыкнув к холоду, они опять заполонят вечерние улицы. А пока лишь случайный прохожий, подталкиваемый пронизывающим ветром, обгоняет Мотю по дороге домой.
И всё потому, что особо не на ком взгляд остановить, в глаза бросилась парочка на автобусной остановке. Уличный фонарь как раз над ними добросовестно освещал бытовую сценку. Поддатенький мужичок в палевой меховой шапке клеился к женщине, дожидающейся маршрутки. Мужичок, якобы острил, женщина зазывно смеялась. Её движения, смех, показались Моте знакомыми. Лютик? Отсюда лица не разглядеть. Мотя заспешил к ним. Если бы смог, он бы побежал. В этот момент подкатила маршрутка. Мужичок усадил женщину в неё, забрался сам. Газелька тронулась, оставляя Моте волнения и тревоги. Как он добрался до дома, Мотя не помнил. У подъезда, напугав, под ноги бросилась молодая кошечка. Со злости Мотя забил её костылем до смерти.
Оказывается, больно не только, когда ушибёшься. Душевные терзания безжалостной фрезой доставляют больше страданий. Она или не она? Сколько за ночь можно уговаривать себя, что в городе многие носят похожие пальто и шапки. И, тем не менее, воображение рисовало самые болезненные картины.
Утром, даже не позавтракав, Мотя поспешил на работу. По его подсчётам, Лютик сегодня должна была появиться в прачечной. День черепахой дотянулся до конца рабочей смены, а она так и не пришла. Мотя задержался на полчаса, завораживая входные двери взглядом. Затем он поспешил на ту злосчастную автобусную остановку. Но там никого похожего на вчерашнюю парочку не было. Мотя истуканом постоял здесь, пока не продрог. "Где её искать? Почему не пришла? Заболела? Уехала? Умерла?" Уже другие картины стали рисоваться ему - его Лютик в больнице, а ещё чаще - в гробу. Дни, саднящей болью потянулись к следующей дате их встречи. Но Лютик, скомкав все графики, появилась за два дня раньше привычного срока. И была она не одна. Пакет с бельём за ней нес мужчина в палевой (!) шапке. Лютик, его Лютик светилась, не замечая окаменелого Мотю. А тот механически выдал им постиранное бельё и принял новую партию. Они ушли, а Мотя так и остался стоять, продолжая держать простыни Лютика. Опомнившись, он брезгливо отбросил их в кучу, приготовленную к стирке. О том, чтобы взять, как всегда, одну из них домой, и речи не было. Следы чужой любви навсегда испакостили священную ткань их ложа. Откуда-то снизу от пупка поднималась злоба, которая заполняла все клеточки тела. Скорее это была не злоба, а зловещая темнота, наподобие тяжёлых грозовых туч, наползающих на чистое небо. Казалось, раскинь руки над головой, и между ними ударит молния.
Забежала за своими пионерскими простынями брехливая бабенка. Рот её приоткрылся было, выпалить очередную гадость. Мотя зыркнул на клиентку потемневшими глазами и слова застряли у неё в глотке. Получив свой заказ, бабёнка быстренько убралась. Напоследок, взявшись за ручку входной двери, она обернулась на Мотю. Вновь столкнувшись с ним взглядом, она вжала голову в плечи и юркнула за дверь.
Мотя костылём подровнял кучку грязного белья и засобирался домой. Хватит. Пора закрываться. Ходят тут всякие. Их много, а Мотя один. И у него могут быть свои дела. Ему ещё час до дома добираться. Это, у кого с ногами всё в порядке не задумывается о процессе ходьбы. Для них вообще всё счастье: свободно передвигаться, общаться, любить. Весь мир для них. А таким, как Мотя, остается подбирать крошки с праздничного стола чужой жизни. Даже и эти норовят отобрать. Надо же, а Мотя не запомнил того в палевой шапке. Знать, невзрачным оказался соперник. Обидно, что не запомнил. Узнать бы, где тот живёт, подстеречь в подъезде и забить костылём, как того котёнка. Всю дорогу до дома он думал об этом. Убрать соперника и дело с концом. И почему обязательно костылём? Привязался он к этому костылю. Существуют ещё кирпич, яд, и пистолет, наконец.
Весь вечер воображение рисовало всевозможные варианты расправы с конкурентом. Ложась спать сегодня на свою, серую от бесчисленных стирок простыню, он снова полыхнул негодованием. Вспомнились счастливые глаза Лютика. Она не выглядела обманутой. В ней не было ни граммулечки вины перед Мотей за своё предательство. Что ей до урода приёмщика из прачечной. Поигралась и забыла. Или нет, даже наслаждается его болью, таская ему своё постельное с запахами и следами ночных страстей. Тогда почему должен страдать только "палевый"? Умри и ты, предательница.
Не натягивая штанов, в одних трусах, Мотя проковылял к бабкиному сундуку за книгой. Мать давно уже спит и потому не помешает. Мотя перебрался с книгой к себе в кровать, бережно положил её на подушку. Бабкино наследие требовало уважения к себе. Это вам не фабричное издание, штучное. Чувствовалась рука мастера, потрудившегося над фолиантом. Сафьяновый, темно-зеленый переплёт, страницы из плотной бумаги, текст рукописный. Книга толстая. Где искать? Что искать? Ночи не хватит. Может, она сама подскажет? Мотя положил на неё руки и книга, будто дрогнула как живая, словно сила, таящаяся в ней, ждала, пока откроют её, чтобы вырваться на свободу. Он наугад раскрыл книгу. При этом несколько листов упали сами собой, остановившись на разделе "Заклинания на смерть". Мотя принялся читать. "Пойдите на кладбище..." - отпадает, "Возьмите дохлую мышь..." - вряд ли. Он читал, отметая заклинания одно за другим. А вот это подойдёт. Завтра Мотя принесёт с работы то, что нужно, и праведная месть состоится. Он запомнил нужную страницу и сунул книгу под кровать. Хотел было под подушку, но, оказалось, лежать неудобно - книга была слишком большой.
Утром Мотя проснулся обновлённым. Книга, что ночевала под ним, похоже, вселила в него уверенности в себе. На работу он пришёл на десять минут раньше. Бельё, выстиранное и высушенное за ночь, дожидалось ровными стопками в его комнате. Надо только разобрать его по меткам и по заказам. Ночная смена жалела Мотю и всё готовое сносили к нему. Раскладывая бельё по меткам, он искал простыню с меткой "Лютикова". Всё её в отдельную стопочку, а одну из простыней в сумку к Моте.
